Колдун на завтрак - Белянин Андрей Олегович - Страница 40
- Предыдущая
- 40/65
- Следующая
— Лекарь забегал, сказал, что шибко болен ты. Правда, чем, не сказал. Ну хоть лечишься-то?
— Бог не без милости, казак не без счастья, — болезненно морщась, пробормотал Прохор. — Племяш твой вон порошок чудодейственный мне добыл, жар спал вроде… Да поднимусь я, чё мне сделается…
— И я про то, — важно кивнул мой именитый родственник. — На лекарствах не экономь, вот рубль мелочью, бери, плати, коли придётся. Фёдор Наумыч обещался завтра поутру губернаторского врача приволочь.
— А надо ли?
— Надо, и не спорь тут. Тебе ещё воспитанника своего женить, как поднимешься, на смотрины поедешь.
Верный денщик вытаращился на меня, я на дядю, дядя на араба, едва ли не целиком высунувшегося из стойла и любопытно навострившего уши.
— Да что ж… — осторожно приподнялся на локте Прохор. — Нам женитьба не беда, мы за юбкой хоть куда! От судьбы-то не уйдёшь, раз невесте невтерпёж.
— Ты… повыражайся у меня тут! — по-детски впал в обидки дядюшка, грозно топорща густые усы. — Думай, о ком языком мелешь, это ж губернатора Воронцова дочь, а не хухры-мухры…
— Молод он ещё жениться, у самого молоко на губах не обсохло. Да и не по чину простому хорунжему в дворянскую семью лезть.
— А то мы, Иловайские, не дворяне?!
— Да он ещё и креста ни одного толком не выслужил, ни медали, ни ордена не имеет, вот уж опозорится перед губернатором сватовством таким. И там за ровню не примут, и дома маменька с аристократической сватьей за один стол сесть постесняются!
— Да маменька только рада будет его с шеи сбагрить, балбеса переспелого! И не сметь мне тут иную политику гнуть. Сказано, быть ему воронцовским зятем, и слово моё крепко! Чай, не ты, а я покуда ему заместо батьки!
— За отчима ты ему, баран упрямый!
— Да кто ты есть, чтоб мне перечить, пёс старый?!
— Ау, браты-казаки, — успел я влезть между ними, пока словесная перепалка не перешла в рукопашную стадию гражданской войны. — А лично моё мнение никого уже не интересует? Ну хоть чисто гипотетически, а?
— Ты ещё со мной поспорь, Иловайский, — рявкнул дядя, фыркнул, как надутый бобр, и, тяжело переваливаясь на ходу, вернулся к своей лошади. — Сам девицу видел? Видел. Хороша она? Хороша. И умна, и красива, и на фортепьянах играет бодренько Шубертов ихних с Моцартами всякими. А чтоб с губернаторским домом не породниться, так уж и вовсе дураком полным быть! Чё те ещё надо, кобеляке?
— Я другую люблю.
— Катерину свою учёную? — Седой генерал, не касаясь ногой стремени, птицей взмыл в седло. — Ну а любишь, так чего не женишься? Вот то-то и оно…
Я прикусил язык. Крыть и вправду было нечем, за воротами, обернувшись на скаку, дядя придержал коня и напомнил:
— А Прохора лечи! За денщика с тебя спрошу, ты чином выше!
Пыль взвилась столбом, а когда наконец осела, любезного моего родственника Василия Дмитриевича и след простыл. А чего ж, он высказался, наш ответ ему до фонаря, вот и поехал себе по ветерку к тому же губернатору на кларет. И какой чёрт подсуропил этой красе-девице припереться на смотрины в расположение полка?!
— Ну и… — Я поднял взгляд на Прохора, тот скорчил недоумевающую мину, типа уж он-то тут точно не при делах.
Ладно, спросим других…
— Эй, соучастники, вылезайте, я знаю, что вы тут!
— Ага, куда мы отсель скроемся. — Из-под сеновала мигом показались две лысые башки, облепленные соломинками. — Ох и грозен у тебя дядька, Иловайский! Моня аж чуть под себя не…
«Бац-бац!» — прервал Моня обличительную Шлёмину речь двойным подзатыльником.
— Мы так поняли, что тебя тут почти насильно женят на хорошей партии. Имей в виду, Хозяйке оно не очень понравится, а она в гневе неприятная-а…
— И мне тоже губернаторская дочка не по всей площади тела мёдом вымазана, — утомлённо пробурчал я, опускась на чурбачок у постели моего старшего товарища.
Оба упыря присели рядом на корточки, словно отдыхающие татары. Общее молчание длилось недолго…
— Не плачь, дитя малое с грудью впалою. Всё твоё горе не больше моря и озера не глубже, да и просто лужи. А вот выйдет солнышко и высушит до донышка!
— И как у тебя, дядя, такие рифмы в голове складываются? — ковыряясь в ухе, завистливо протянул Шлёма. — Очень умный поди, да? Научил бы, что ли…
— Я тебе, упырю, последний раз говорю, потом вдарю раза, чтоб не лез на глаза!
— Ой, любо-то как… — размякли уже оба кровососа, одному вообще нравилась поэзия, а другому именно последнее четверостишие.
— Но ежели серьёзно, — повернулся ко мне старый казак, — то бежать тебе надо, паря.
— Куда? — болезненно поморщился я. — В Оборотном городе мне только как суповому набору рады, к матушке до хаты возвратиться нельзя, в станице дезертиром назовут, так на всю семью позор до скончания века. За границу убечь, чтоб к ляхам или немцам наняться, совесть не позволяет. Они в любой момент против России пойдут, а как со своими драться? Лучше уж сразу пулю в лоб…
— Отскочит, — уверенно диагностировал Прохор. — Иди к Катерине своей, она-то небось не выдаст. Да и Василь Дмитревич тоже, поди, не зверь. Покричит денёк-другой, что с губернаторской фамилией породниться не удалось, плюнет да и простит. Душа у него отходчивая, сам знаешь…
Это знаю, это факт общеизвестный. За все мои «шалости» другой генерал давно бы на каторгу отправил или торжественно влепил сотню плетей перед всем строем, а дядя терпит. Потому что родня, потому что казаки, и раз он по-отечески заботится обо мне, то и мне грех плевать с высокой колокольни на все его благие намерения. Кроме навязывания невесты, конечно, это уж слишком явный перебор…
— Ну, что решил, ваше благородие?
— Пойду на денёк в Оборотный город. Сразу не съедят, а там выкручусь. В конце концов, одинаково помирать придётся. Женюсь по дядюшкиной воле — Катя убьёт, а, не женившись, ослушаюсь — так дядя собственноручно придушит!
— И то верно, — согласился мой денщик. — А теперь поклонись мне в ножки!
— Ни хрена се, крутая у вас субординация, — только и успели удивиться Моня со Шлёмой, но я повиновался не раздумывая…
Прохор мигом выбросил из-под тулупа правую руку с взведённым пистолетом и нажал на курок. Краем глаза я успел заметить серую тень, злобно оскалившую призрачные клыки. Пуля прошила её насквозь, глубоко застряв в заборе, — видимо, обычный свинец никакого вреда привидению не причинил. Оно исчезло, но его хриплый издевательский хохот ещё долго стоял у нас в ушах…
— Теперь точно беги, — вздохнул старый казак. — Не за мной, за тобой эта тварь охотится, ты ей нужен. А меня так, попутно зашибло.
— Похоже на то, — выпрямляясь, признал я. Проверил свои пистолеты, взял саблю, сунул в заплечный мешок кус хлеба, пару луковиц, головку чеснока, вязку солёной воблы для Катеньки (любит она её до визгу поросячьего) и щепоть соли в тряпочке, вроде всё. Бельё на мне чистое, в бане на днях был, небось до утра уж как-нибудь перекантуюсь. Но смыться вовремя не успел…
— Здорово вечеряли, станичники, — от ворот поприветствовали нас два молодых казачка, при саблях и с нагайками.
— Слава богу, — ответил за всех Прохор как старший. — Чего надо, хлопцы?
— Да сам генерал отправил бдеть, чтоб ваш характерник не утёк, — честно признались оба.
Мы переглянулись: вот оно, значит, как. Ну спасибо, добрый дядюшка, что не забываете нас и вниманием своим особым не обходите. Хорошо ещё, конную полусотню не отрядил охранять моё величество. А двух казачков да чтоб меня остановить, так маловато будет, как ни верти…
— Парни, я пошёл. Если что, задержите этих охранников. Но не бить и не убивать! Свои всё-таки…
— То есть это нам сейчас без оружия на двоих бравых казаков при саблях с голыми руками идти и не дай те бог их лишний раз пальцем в глаз ткнуть? — засучивая рукава, уточнил Шлёма. — Добрый ты человек, хорунжий…
— И в нас верящий, — с уважением завершил Моня. — Но раз оно тебе надо, так тут мы костьми поляжем, а не подведём!
— Вы особо не разлегайтесь тут. Жду вас через полчаса на кладбище.
- Предыдущая
- 40/65
- Следующая
