Колдун на завтрак - Белянин Андрей Олегович - Страница 3
- Предыдущая
- 3/65
- Следующая
Ха! Щас! Разбежался! Несусь со всех ног, перешёл с рыси на кавалерийский галоп, закусил удила и рву грудью финишную ленточку. Конечно, всё это, может, какие другие великие характерники и умели, а я и со своей-то головой не всегда управляться успеваю, хотя и приятно, что хоть кто-то в меня так верит…
— Леший с тобой, иди уж, так и быть, оседлаю. Но это в последний раз, сам учись! — Я привычно поворчал на араба, и спустя пару минут мы с ним были готовы к походу.
Посерьёзневший Прохор не поленился сходить за длинным ружьём, сунул за пояс два пистолета, даргинский кинжал в простых ножнах за голенище сапога, повесил через плечо саблю, а за другое голенище толкнул тяжёлую плеть с вшитой на конце пулей.
— Пику забыл, — по ходу дела напомнил я.
— И то верно, — согласился денщик, опять убежал и вернулся уже со строевой казачьей пикой, страшно довольный тем, что вооружился до зубов. И ведь не похихикаешь над ним, раз сам сказал, что дорога может быть опасной. Ляпнул, что в голову стукнулось, но обычно такие вещи чаще всего и сбываются.
Под суровым взглядом моего старшего товарища я тоже проверил дедову саблю и сунул за пояс бейбут. Огнестрельного оружия брать не буду, и так у нас на двоих целый арсенал, а мы в табор всё ж таки на разговоры едем, а не с целью поголовного геноцида.
— На смерть поехали, казачки? — скорбно приветствовал нас седой как лунь старичок на завалинке у соседнего дома.
Мы, не задумываясь, козырнули: нельзя не уважать старого человека, даже если он несёт полную хрень, невежливо это…
— А и то по мордам сразу ж видно, чё убьют, — ни к кому особенно не обращаясь, громко продолжал дед. — Оружия-то с собой набрали, аж стыдобень… Боятся, поди…
Мой денщик невольно придержал коня, но я потянул его за рукав: плюнь, не задерживайся, старичку по жизни заняться нечем, будет цепляться ко всему, лишь бы внимание обратили.
— Да-а… Измельчал народец! — уже вслед нам продолжал надрываться обманутый в лучших ожиданиях дед, тряся клюкой. — Казаки оне! Я б вам показал казаков-то! А ну пошли отсель вон! Вона с моей улицы, с мова села, моей губернии! Казаки оне… Настоящие-то казаки, поди, за такие слова меня б давно убили-и!
Милейший у нас народ, не находите? Вот и я о том же. Обычно меня Прохор от таких типов за уши оттаскивает, но иногда и сам срывается. Лезет чего-то объяснять, доказывать, отстаивать правду-матушку, которая по большому счёту заводиле спора и близко не нужна. Им бы лишь прокукарекать, а там пусть хоть не встаёт! Да ещё хвалиться будут: вот, мол, поймал казака, всё ему высказал, а он тока за нагайку хвататься и может, на большее Господь ума не отпустил…
— Ты о чём призадумался, хлопчик?
— О недалёком будущем, — вяло откликнулся я. — Чую, что встреча с этим буйным старичком не была случайной. Она, как бы это повнятнее выразиться, словно некий сколок, срез тех нравов внутри общества, что ожидают всех нас лет эдак через двести с хвостиком…
— Да ты до той поры ли жить собрался? — ухмыльнулся в бороду мой денщик. — Плюнь им в харю, тебя оно парит? Нам там не жить, водку не пить, кашу не кушать, умников не слушать!
— Это ты про Чудасова вспомнил? — улыбнулся я. — Думаю, твои рифмы он больше критиковать не станет, на селе говорят, уже давненько из своего дома не выезжает. Может, больной или на люди показываться стыдится…
— Он на голову больной, потому и на люди показываться стыдится, — чуток поправил меня Прохор, когда мы на лёгких рысях выезжали за околицу.
Погоды стояли дивные — мягкий конец августа с тёплыми, без удручающей жары деньками, высокое солнце, бездонное небушко, в которое можно смотреть вечно, откинувшись всей спиной на круп коня, и в котором словно отражаются, как в огромном зеркале, синие, зелёные и жёлтые просторы. Степь со всем маково-васильково-ромашковым многоцветием, изумрудные рощицы, шумные ручьи в бархатной камышовой оправе и разливающийся по весне на далёкие вёрсты щедрый и могучий, сияющий во всей красе Дон-батюшка. Дивная у нас родина, право, нет такой второй, а эту нам сам Всевышний от всего сердца даровал…
Меж тем дорога свернула к перелеску, где прямо на обочине, расстелив белую тряпочку, чинно-мирно трапезничал старый еврей-коробейник в затёртом лапсердаке и широкополой шляпе. Обычно такие вот мелкие торговцы ходят от села к селу, предлагая всякую необходимую мелочь вроде иголок, пуговиц, напёрстков да лент, где-то приворовывая, где-то разнося последние сплетни, но в целом честно зарабатывающие свой нелёгкий хлеб. Он же нас первым и поприветствовал, сняв шляпу и обнажая блестящую от пота плешь.
— Добрый день, добрый день! Какие кони, какие люди! Не приведи бы война, как мы любим казаков, это ж надо знать, и таки счастливой вам дороги!
Прохор вежливо козырнул, но не более, а я задумался: что-то неправильное было в этом персонаже малоросских сказок и анекдотов, заставившее меня чуть сжать колени, удерживая жеребца.
— Святой Моисей, что видят мои глаза, — ахнул он от изумления, надевая шляпу набекрень. — Такой вежливый молодой человек, прямо с лошади интересуется, как идут дела у старого еврея?! Ни боже мой, шоб я подумал, что оно вам действительно дико интересно, но таки как же приятен сам факт!
— А я вообще любопытен от природы, вот и думаю себе: да чего ж это чёрту в наших краях понадобилось?
— Не так громко, молодой человек. — Резко побледнев, старик с кривой улыбкой указал на моего оборачивающегося денщика и взмолился: — Шо я вам сделал? Сижу тихо, ем куриное яйцо, чёрствый хлеб и полезную луковицу. Зачем сразу во всё вовлекать посторонних?! Ну таки да, я чёрт. И шо?
— Прохор, всё в порядке! — Я полностью сосредоточился на магическом зрении.
Под личиной старого еврея оказался довольно молодой чёрт моих лет, с чеканным профилем, коровьими рогами и подозрительно честными глазами навыкате. Впрочем, у большинства нечисти лицо всегда доброе, иначе ей себя не прокормить…
— Таки позвольте, я угадаю. — Правильно поняв, что сдавать его прямо сейчас не будут, коробейник вернулся к той же наигранной, псевдоиудейской манере речи. — Вот и шо мне упорно говорит, что вы есть Илья Иловайский? Нет, я могу ошибаться, но в моём возрасте оно простительно, когда вы, не дай бог чтоб скоро, лучше потом, но вдруг доживёте до таких же лет, то скажете: «Ага! Да ведь тот старый поц, гореть ему в аду за чужие грехи, был-таки прав». Значит, вы — он?
— Да. И вы тут не просто так.
— Вы — это он. — Чёрт с уважением прицокнул языком. — Хорунжий, который видит сквозь личины и способен многим испортить хорошую музыку. Угадаю ещё раз: вы едете за реку в табор? И почему я так думаю, что ничего хорошего вам там близко не обломится…
— Ваше благородие, — не выдержал Прохор, — да завязывайте ж вы пустые разговоры. Служба не ждёт!
— Ой, ведь как вы правы! — громко откликнулся чёрт, приветливо помахивая ему ручкой. — Таки я не буду никого задерживать, а потому быстро пойду с вами. Не надо благодарить сейчас, потом, как разбогатеете, что-нибудь у меня купите, из того, что залежалось! Одна минута на сборы — и я ваш! Вы не поверите, как быстро умеют ходить старые евреи за казачьими скакунами-и…
Я лишь на минутку задумался, а потом согласно кивнул. Пусть идёт. Он тут не случайно, он ждал нас, а значит, дело и впрямь непростое. Поговорим по дороге…
— Таки едем в табор, за лошадками, — уверенно начал чёрт, мигом собравшись и бодро засеменив рядом, но не задавая лишних наводящих вопросов. — Дело простое и ясное, дедукции не требующее: цыгане украли лошадей, казаки поехали и не нашли. Кого тогда отправят искать? Характерника! А кто таки у нас тут характерник? Илья Иловайский, хорунжий, лихо отметившийся в битве с галантными французскими скелетами в Оборотном городе. И кому оно было надо?
— Сам не знаю, — честно задумался я. — Мне и самому непонятно, с чего это цыгане в полковой табун полезли? Наши ведь с ними не церемонятся, так поперёк спины нагайками распишут, что хоть в зоопарке тигрой бородатой устраивайся…
- Предыдущая
- 3/65
- Следующая
