«Попаданец» на троне. «Бунтовщиков на фонарь!» - Романов Герман Иванович - Страница 49
- Предыдущая
- 49/95
- Следующая
Пахнув дымком поднесенной папиросы, он почувствовал себя настолько хорошо, что даже поплыл. Но куда, осознать уже не мог, будто теплым одеялом укутали. Так и вырубился на попоне, с улыбкой на губах, а в голове застыла одна мысль: «Лишь бы с голштинцами и преображенцами у нас сегодня проскочило…»
На галерном флоте, стоящем на якорях в надежной крепостной шхерной гавани, этим теплым летним вечером царило оживление.
Многовесельные суда готовились к походу, и матросы негромко переговаривались между собой, что получится от десанта на Петергоф. Среди десятков малых суденышек, снующих по просторной гавани, никто не обратил внимания на дуббель-шлюпку, только что прибывшую из Кронштадта…
— Семен, ты как? — морской офицер откинул свернутое парусное полотно и обратился к матросу, который тихо лежал на постеленной парусине и баюкал перебинтованную холстиной руку.
Вид у него был ужасен — все лицо в сине-фиолетовых переливах синяков и уже схватившихся жесткой коростой кровавых ссадин. Правый глаз полностью заплыл, а вместо левого узкая азиатская щелочка.
— Лушше, шем вшера! — тихо прошамкал матрос беззубым ртом.
Распухшие губы больше напоминали пельмени. Видно сразу, что досталось малому по первое число. И то, что после таких жестоких побоев он мог передвигаться и еще говорить при этом, пусть и шепелявя, было подобно чуду, гимну человеческой выносливости…
Семен Хорошхин выжил благодаря невероятному стечению обстоятельств. Матросы разорвали чуть ли не в клочья Преображенских офицеров и солдат, прибывших с адмиралом Талызиным в Кронштадт.
Досталось также рядовому фузилеру Хорошхину, и, будучи зверски измордованным, уже простившись с жизнью, он был выдернут с того света своим родным старшим братом Игнатом, лейтенантом с линейного корабля «Астрахань».
Очнулся гвардеец только в маленьком домике, в котором квартировал его брат. Укрывая Семена, Игнат сильно рисковал не только чином, но самой жизнью — со старым Живодером шутки плохи, и прознай Миних об этом, то повесил бы обоих на одной перекладине. Но пронесло — не подвела удача, не повернулась к ним задом, и не донес никто из соседей…
Подхватив гвардейца под руку, офицер отволок его к трактиру «Четыре якоря», но внутрь заходить не стал, а, поймав рябого слугу-чухонца, что-то прошептал тому на ухо. Не прошло и минуты, как появился хозяин трактира. С ним Игнат говорил чуть дольше, но вот о чем был разговор, то Семен не понял, слишком тихо велась беседа.
Хозяин подозвал к себе слугу, коротко переговорил и, бросив настороженный взгляд по сторонам, ушел в трактир. Игнат же отволок брата на конюшню, где рябой уже седлал двух коней.
— Слушай меня внимательно, брат, — офицер зашептал на ухо гвардейцу, — сядешь на лошадь, слуга проводит тебя в обход караулов. И скачи в Петербург, не жалей коня. Матушке государыне скажешь, что офицеры «Астрахани» зверствами Миниха зело недовольны и завтра к полудню свой корабль и еще один в Неву приведут для присяги матушке Екатерине Алексеевне. А галерный флот, что здесь собирают, через два часа на Петергоф пойдет, и после полудня десант там и в Ораниенбауме высаживать будет. А войск в десанте более трех тысяч, солдат и матросов. И еще два десятка галер и малых судов в Неву войдут, а на них пять сотен солдат гарнизона Выборгского будет. Так вот, как «Астрахань» в Неву войдет, то у Адмиралтейства бортом повернется и по галерам стрельбу начнет…
— Так ты говоришь, хозяин, что всадники были одеты в форму Конной лейб-гвардии?! И сколько их было? — еще молодой генерал-аншеф спрашивал управляющего мызой жестко, требовательно.
— На мызу десяток конногвардейцев пришло да казаков столько же. Да еще на тракте более двух десятков было. И казаков с полсотни с ними, — хозяин отвечал на вопросы генерала спокойно и обстоятельно, без спешки. Да и чего ему было бояться, кто бы ни пришел, всех кормить надо, а не взирать на их политические воззрения…
— А на мне какая форма? — задал проверочный вопрос генерал Петр Панин, младший брат известного воспитателя наследника престола Павла Петровича, графа Никиты Панина, активного заговорщика и конфидента императрицы Екатерины Алексеевны.
— Лейб-гвардии полка Измайловского, — спокойно ответил пожилой управляющий и коротко пояснил: — У меня, ваше превосходительство, зять в лейб-кирасирах служит, а младшая сестра замужем за отставным поручиком лейб-гвардии Семеновского полка.
— Как твоего зятя зовут? В каком эскадроне служит?
— Сержант второго эскадрона Кузьма Проничев.
— Знаю такого, через час-другой они сюда подойдут, — ответил на несказанный вопрос генерал и надолго задумался. Новости были шокирующими…
Первая хуже некуда — эскадрон конногвардейцев, приданный его отряду, изменил государыне, будучи полностью окруженный казаками, перешел на сторону императора. Три десятка конногвардейцев, верных матушке, погибли в неравном бою со своими же однополчанами и казаками. Их трупы и обнаружил час назад на тракте головной разъезд лейб-кирасир.
Теперь стало ясным — и почему на мызу конногвардейцы дозором пожаловали, и почему они хулили матушку государыню, и почему у некоторых из них мундиры в кровавых пятнах. Но и в такой худой новости светлая сторона была — мало у императора в Гостилицах кавалерии, раз переветников для службы арьергардной привлекли…
Вторая новость была намного лучше. Император от полученных ран слег и был на повозке отвезен в Гостилицы, где уже собралось его воинство — голштинская гвардия, две роты изменивших в Петергофе преображенцев, сотня предателей конногвардейцев, с полтысячи донских казаков да с тысячи полторы солдат и драгун.
И в Дьяконове, что несколькими верстами севернее по копорскому тракту, преданный императору Петру Федоровичу генерал Мишка Измайлов с двумя тысячами пехоты и несколькими ротами драгун и конных гренадер стоит.
И как ни хотел Петр Панин немедленно отдать приказ на атаку, но понимал — в ночном бою поражение для его войск неизбежно. Вот с завтрашнего утра его отряд и войска генерала Суворова царское воинство в клещи зажмут и одновременным ударом с двух сторон сокрушат вчистую, ибо теперь войск у них, благодаря принятым неотложно мерам, почти вдвое больше будет. И тем сокрушительней удар завтра днем получится.
Вот потому-то и перебежал час назад к ним из Гостилиц преображенец Гаврила Державин, словно скорое поражение предчувствовал и вторично на сторону победителя переметнулся. То добрый знак был — ранее к противной стороне переходили…
Пробуждение застигло Петра вовремя — ему снился сон, что в общаге он зашел в туалет и собирается облегчиться. От этого ощущения и проснулся.
Широкая и мягкая постель, большое окно, шторки закрыты, шкаф, поставец, три удобных кресла с резным столиком, а в углу массивный сундук. Половики везде наброшены, мохнатые медвежьи шкуры — красота в исконно русском стиле.
Дверь тут же раскрылась, и на пороге появились два голштинца, сразу видно, что нетерпеливо ожидали его пробуждения. Однако Петр тут же спросил их о наболевшем:
— Где тут сортир, орлы? Ретираду показывайте, быстрее!
Однако никуда ходить не пришлось — расторопный вихрастый мальчонка тут же влетел в комнату, будто вместе с офицерами сидел под дверью, и принялся устанавливать мудреное сооружение, похожее на тумбочку с отверстием и крышкой.
Петр ухмыльнулся — такой оригинальной конструкции туалета ему еще не приходилось видеть. Офицеры стыдливо вышли из комнаты, выскочил за дверь и мальчишка.
Император уселся на стульчак орлом, дотянулся до столика, взял из знакомой коробки папироску, прикурил от свечки — на душе стало хорошо.
Ничего не болело, голова светлая, здоровье распирает — и даже вонизма от повязок не чувствуется. И только сейчас он осознал, что сидит совершенно голый — ведь не считать же одеждой повязки на бедрах, лодыжке, кисти и голове. А мозг уже сделал главный вывод — все в порядке, иначе уже все крутом суетились бы.
- Предыдущая
- 49/95
- Следующая
