Центурион Траяна - Старшинов Александр - Страница 20

• Предыдущая
• 20/22
• Следующая

Раб послушно задрал лохмотья. Плечо было неестественно вывернуто, распухло, но шрамов на коже не проступало.

– Да этот красавчик попросту недавно вывихнул руку, клянусь Геркулесом! – изумился Кука. – Как же ликса этого не понял? Или его сторожевой пес Борк не сообразил?

При имени «Борк» Аристей вздрогнул, как будто Кука кликнул лохматого нумидийского пса, что приучены рвать людскую плоть, – такие охраняли ворота римских крепостей на дакийской земле.

Приск усмехнулся:

– Все ясно: Борк сам вывернул руку парню. А чтоб не получить от хозяина взбучку, сказал, что его продали раненым. Так ведь все и было?

Аристей несколько раз спешно кивнул.

– Тем лучше! – засмеялся Кука. – Тебе достался сильный и крепкий раб почти что задаром. Надо срочно отвести его к медику, чтобы вправил плечо. И как только ты сумел обдурить Кандида! – восхитился Кука. – Ты же у нас самый честный, не врешь, не доносишь, а Кандида надул.

– В чем я соврал? – спросил Приск, и в голосе его мелькнуло раздражение.

– Да нет, ни в чем… Но сообразил, что парень вовсе не калека.

– Нет, не сообразил. Я – не медик.

– Но почему… Нет, но… – Кука окончательно запутался и махнул рукой, так и не задав вопроса.

Приск не стал рассказывать Куке, что видел этого парня несколько лет назад. Здесь же – в канабе Пятого Македонского. Военный трибун Элий Адриан в этой самой таверне рисовал торс Аристея, тогда еще совсем мальчишки, на отбеленной гипсом доске. Возможно, парень сбежал на ту сторону Данубия к дакам. А те дали ему в руки меч и велели: воюй. Или все было не так? Почему-то Приск был уверен, что Аристей никогда не расскажет, как он очутился в партии рабов.

Видя, что добровольно жители канабы за лагерные стены не торопятся, префект послал в поселок ауксиллариев – гнать взашей всех в лагерь в приказном порядке.

Посланцам префекта велено было говорить, что жители переселяются временно, пока не прояснится обстановка.

Спору нет, стены у канабы имелись и свои, правда, невысокие – из дерева и земли. Точно такие же прежде, во времена Клавдия и Нерона,[65] защищали и сам лагерь. Но со временем последний обзавелся каменными укреплениями, а канаба так и осталась под защитой деревянного частокола. Имевшимися в лагере силами в случае нашествия канабу было не удержать.

Уже темнело, а в лагерь все еще тянулись люди с повозками, тащили корзинки с припасами, клетки с мелкой живностью, мешки с мукой и нехитрым скарбом, на телегах и мулах перевозили добро тех, кто побогаче. Бедняки несли на себе пожитки и малых детей, дети постарше бежали следом, оглашая округу плачем, последними ковыляли старики. Только хозяин винной лавки отказался переезжать, хотя префект предлагал ему в помощь солдат – перенести амфоры с вином. Остались и живущие в канабе геты в надежде, что варвары их не тронут как своих по крови. Глядишь, еще и самим что-то перепадет из брошенного барахла. Многие хозяева оставляли в канабе старых или мало на что годных рабов – стеречь оставшиеся без присмотра дома.

Маленьким царьком вступил в лагерь ликса Кандид – с чадами и домочадцами, с ручными птицами, собаками, кобылами, мулами, повозками, на которых везли мебель и бронзового быка – того самого, на котором восседал во время пирушки сам Кука, а Приск кормил его паштетом.

Кука и Приск, стоявшие в карауле, наблюдали эту картину с высоты стены.

– А ты уверен – ох, не могу, умру сейчас, – начал корчиться от смеха Кука, едва заприметил быка, – ты уверен, что быки не едят паштет? – Воспоминания о славной вечеринке в день их прибытия в Эск уже много лет служили неиссякаемым источником многочисленных шуток в контубернии.

– По-моему, там внизу твоя Майя! – Приск заметил в пестрой толпе знакомую гибкую фигурку. – Гляди, не опоздай, а то кто-нибудь другой получит от папаши твои денарии.

Стемнело, очередная смена караула уже поднималась наверх.

Едва обменявшись паролями со сменщиком, Кука ринулся вниз, живо растолкал беженцев и, не обращая внимания на толстого человека лет пятидесяти с серым больным лицом, увел красотку в барак казармы. Серолицый проводил парочку покорным воловьим взглядом и беззвучно шевельнул губами.

Пришедший следом Приск поздоровался с ликсой.

– А, наш герой! – преувеличенно радостно воскликнул Кандид. – Фавст! – обратился он к зятю. – Этот парень завалил десять варваров в битве при Тапае. Его вот-вот сделают центурионом.

Серолицый Фавст кисло улыбнулся.

– Корнелий, дурень, отказался переезжать! – тут же сообщил Кандид. – Сказал – стены и ворота в усадьбе крепкие, любую осаду выдержат. Ну, ему виднее, он Иерусалим брал, знает толк в укреплениях и осадах.

– Ты видел Корнелия? Когда? – почти закричал Гай.

– Да сегодня, как только с вами расстался. Корнелий приезжал в канабу покупать масло.

Приск стиснул кулаки. Вот же не повезло! Он мог встретиться с отцом Кориоллы и уж тогда бы настоял на переезде… Ветеран куда охотнее прислушается к словам легионера, нежели к доводам пузатого ликсы.

– Хоть бы женщин да детей отправил! – в сердцах воскликнул Приск.

– Я ему то же самое советовал! – заявил Кандид. – Ну, и где тут можно расположиться?

– Бараки с тридцатой по сороковую центурию свободны.

– Бараки? – Ликса обиженно выпятил губу. – Да в этой вашей казарме холодрыга ужасная, жить невозможно.

Он огляделся, и лицо мгновенно приобрело хищное выражение.

– Приск, друг мой… А сколько военных трибунов нынче в лагере?[66] – Один, – ответил Приск и понимающе усмехнулся: сразу догадался, куда клонит ликса.

– Так, значит, дома трибунов пустуют. Верно, и дом трибуна-латиклавия, где жил прежде Адриан, тоже не занят?

Приск пожал плечами – распоряжения занимать дома офицеров никто не отдавал. Но и не запрещал. Надо полагать, префект лагеря получит с ликсы определенный подарок за возможность поселиться в удобном и теплом домике с гипокаустом.

– Эй, шевелись, занимай вон тот приют, – принялся подгонять своих домочадцев ликса. – Всем вместе селиться, чтоб мне не бегать к своим рабам в ближайший барак! – прикрикнул ликса на вольноотпущенника. – Скарб внутрь заносите, на улице не оставлять! Раскрадут. Майка где? – оборотился к зятю.

– Гулять ушла, – ответил тот. – Поискать?

– Не надо. Пускай гуляет.

И он, воображая, что никто не видит, подмигнул Приску.

– Ну и хаос тут у вас, – раздался знакомый голос.

Приск обернулся – вслед за гражданскими, их телегами и скотом верхом ехал центурион Нонний.

«Он-то откуда?!» – едва не закричал Приск.

Меньше всего на свете легионер мечтал вновь встретиться с этим человеком.

Приск был сам не свой. Ночь не мог спать спокойно – то и дело просыпался. Кука, явившийся только под утро, сказал, что пока в лагере все тихо.

«О, бессмертные боги, еще немного времени… умоляю…» – Гай застонал, представив на миг, что будет, если варвары усадьбу Корнелия возьмут.

– Раны ноют? – понимающе спросил Кука.

– Вроде того. Ты не выведал, почему Нонний вновь у нас?

– Выведал.

– Ну и что?

– Он здесь проездом. Его отправляют в Четвертый Счастливый легион первым центурионом во второй когорте.

– Погоди! Он же был префектом лагеря…

– Во-первых, префектом лагеря он был временно. А во-вторых, трибун Анний наверняка доложил о его «подвигах» наместнику. Вот тот живо и решил перевести нашего героя на дакийский берег.

– И в результате Нонний оказался в Эске, – подвел итог Приск.

– Думаешь, он случайно у нас остановился?

Да, с Ноннием все было неясно. Почему его после убийства Квинта перевели, почему теперь он отделался столь малым наказанием? Явно делал карьеру под чьим-то покровительством. Но вот под чьим? Нонний никогда об этом не распространялся.

– Жаль, при Тапае его не было, – заметил Кука. – Мы бы его там упокоили.

• Предыдущая
• 20/22
• Следующая