Выбери любимый жанр

Легионер. Век Траяна - Старшинов Александр - Страница 8


Изменить размер шрифта:

8

– Не болтай чепухи! Куда мы поедем! К тому же наш Эск ни разу не взяли, – напустилась на него супруга.

– Вот счастье! А то бы даки забрали и тебя, и девчонок. Не болтай глупости, накличешь… – Кандид тронул на шее какой-то амулет.

– Вы все в Италии – счастливцы, – обратилась к гостям Майя. – Вам не угрожают ужасные варвары-волки из-за реки.

– Есть вещи пострашнее набегов варваров, к приме… – сказал Приск и замолчал на полуслове.

– Да уж! Есть вещи пострашнее, – тут же подхватила Майя. – К примеру, ужасный курорт в Байях. Ни одна добродетельная женщина не может туда поехать и сохранить доброе имя.

– Сущая правда, – подтвердил Кука. – Я работал банщиком в Байях.

Все онемели. Майя-старшая ахнула и всплеснула руками, а девушки захихикали и залились краской. На миг смуглый Кука стал для них воплощением Приапа, этого италийского божка мужской силы, что служил символом безудержной похоти и разврата.

Кука, понимая, что проговорился, тут же кинулся оправдываться:

– Да нет там ничего ужасного. Есть горячие источники, как раз на них и построены термы. Сам император Август там излечился, и другие вполне приличные старички приезжали купаться в наших водах. Оно, конечно, если выйти к вечеру на берег, так увидишь, как роскошные корабли с золочеными носами отчаливают от берега. Сверкает перламутровая отделка в багряных лучах, паруса превращаются в пурпур. На берегу садятся ужинать отдыхающие, расставляют ложа и столики или попросту расстилают на песке ткани. Повсюду музыка, смех…

– Как красиво! – воскликнула Майя-младшая. – Я просто все это вижу.

– Кстати, на таких кораблях я часто бывал, – расхрабрился Кука. – Однажды плавал на корабле самой Юлии, дочери божественного Тита.

– Неужели? – Глаза Майи-младшей так и заблестели.

– Бедняжка, она умерла такой молодой! – вздохнул ликса Кандид.

– Пыталась вытравить плод от Домициана, вот и померла, – тут же поведала добродетельная хозяйка.

– Майя! – возмутился ликса.

– Да это же все знают: она спала с родным дядей! – поджала губы Майя. – Мне об этом любовница легата Наталиса рассказывала.

– А я… вообще-то начинал в Тире красильщиком пурпура. – Кандид попытался спешным маневром сменить тему разговора. – Там-то я смекнул, что торговля – главный путь к богатству. Сами посудите, если крашенная в пурпур шерсть стоит в сорок раз дороже некрашеной…

Виночерпий тут же подскочил и наполнил его кубок, по опыту зная, что рассказ хозяина будет долог.

– Милый муженек, по-моему, нам пора купить пару ученых рабов, чтобы один читал стихи, а другой играл на кифаре, – прервала супруга Майя: ей совсем не улыбалось слушать рассказы мужа про его путь наверх, она выучила их наизусть и могла любую фразу продолжить вслед за мужем.

– Вот уж нет, на такую ерунду тратить заработанные потом и кровью деньги не собираюсь. Видал я таких бездельников. В Италии один невежда купил себе целую ходячую библиотеку: один раб знал в совершенстве Гомера, другой – Вергилия, прочие – еще какого-нибудь знаменитого поэта.

– Я могу почитать, – предложил Кука, но его предложение проигнорировали.

– Может быть, ты, молодой человек, нам что-то прочтешь? – обратилась хозяйка к возлежащему подле нее Приску. Вкусам Куки она явно не доверяла.

– Что именно? Катулла? Вергилия? Овидия? – спросил Приск небрежно. Он уже захмелел, в тоне его и в манерах нет-нет да и проскальзывало высокомерие.

– Овидия… – попросила Майя-старшая. – Он жил здесь неподалеку, в Томах.

– Это пожалуйста.

Приск поднялся. Сделал глоток, улыбнулся Майе-младшей, подмигнул Кориолле и начал:

Хоть в населенье страны перемешаны греки и геты,
Незамиренные все ж геты приметней в быту.
Много сарматского здесь и гетского люда увидишь —
Знать по просторам степным скачут туда и сюда.
Нет среди них никого, кто с собой не имел бы колчана,
Лука и стрел с острием, смоченным ядом змеи.
Голос свиреп, угрюмо лицо – настоящие Марсы!
Ни бороды, ни усов не подстригает рука.
Долго ли рану нанесть? Постоянно их нож наготове —
Сбоку привесив, ножи каждый тут носит дикарь[33].

– Да уж, – нахмурился Кандид, – таких дикарей тут всюду полно. Выпьем за славу Рима! Принеси-ка мой ритон, Севт! – приказал он виночерпию. – Говорят, наш бог Вакх, которого местные называют Сабазием, родился в этих местах.

Севт вернулся с серебряным сосудом в виде рога, увенчанным фигуркой коня. Приск оценил красоту работы – тончайшие каннелюры на самом ритоне, золотую инкрустацию на груди и голове серебряного скакуна. Пока виночерпий держал ритон, второй раб заливал в рог неразбавленное вино. На груди у серебряной коняшки имелось маленькое отверстие, и вино, пенясь, забило из него струей.

– Пейте! – закричал Кандид, хлопая в ладоши. – Пейте все по очереди!

Первым подставил рот под пенную струю Приск, потом его сменил Кука. Так виночерпий обошел всех гостей, и каждый новобранец отведал пенного напитка.

– Что теперь? – спросил юнец Квинт, отирая лицо – похоже, ему в рот попало всего несколько капель. И еще похоже, что неразбавленное вино он пил впервые в жизни.

– Теперь вы побратимы! – объявил ликса, считавший себя большим докой по части местных обрядов.

– Пьем по новой! – закричал Кука. – Чтобы быть вдвойне братьями!

Они выпили.

А потом еще. И еще.

После чего большой кусок происходящего выпал из памяти Приска.

Он только смутно помнил, как Кука сидел верхом на быке в перистиле, а сам Приск кормил быка паштетом, совал ложку в рот медной твари и говорил:

– Кушай, дорогой!

– Ужасно, но быки не едят паштет! – бормотал Квинт Марий, обхватив Приска за шею. – Нет, не едят.

– А что едят?

– Мед… вот… ик… мед…

Потом какая-то рабыня вела Приска в спальню, а он лапал ее за задницу, и девица повизгивала, изображая смущение. Кажется, она осталась. Или пришла другая? Приск ничего не видел – спальня была без окон. Лишь уловил запах приторных сладких духов и ощутил, что рядом тело молодое и крепкое.

* * *

Рано утром, поднявшись вместе с рабами, пока хозяева еще почивали, наскоро перекусив печенными в золе яйцами и хлебом, выпив горячей воды, замутненной местным вином, новобранцы покинули дом ликсы. Канаба еще только просыпалась, сновали рабы и женщины, таская воду из фонтанов, выплескивали помои да выбрасывали мусор в узкие стоки проложенной под мостовой клоаки, вовсю дымили печи в пекарнях, кое-где уже пахло свежим хлебом.

В таверне у заспанного хозяина новобранцы забрали нехитрые пожитки и, перекинув тощие мешки за спины, направились к лагерю. Гостеприимный Кандид каждого снабдил узелком с хлебом и сыром да флягой с хиосским вином. К тому же в узелке у Куки лежал солидный окорок. Аромат можно было уловить даже сквозь плотную ткань.

– Эй, Кука, заверни окорок в свою грязную тунику, а то кто-нибудь из ветеранов учует запах ветчины и отнимет, – посоветовал Малыш.

– Ты не позволишь.

– Тогда отдай окорок мне.

– Как же! Ты его слопаешь!

– Весь даже я не смогу.

– К тебе кто приходил? – шепотом спросил Кука у Приска.

– Почем я знаю? В темноте не разглядишь, хороша ли девчонка.

– А со мной хозяйская дочь была, – похвастался Кука.

– Неужели? Может, просто похожа. На ощупь, – уточнил Приск.

– Вот, гляди! – Кука раскрыл ладонь.

Изящная золотая сережка в виде виноградной лозы лежала на ладони.

– Подарила или обронила? – спросил Приск.

– Сам догадайся! – засмеялся Кука. – А тебе что подарили? – обратился он к Молчуну. Этот парень и трех слов не сказал за все время их знакомства. Никто даже имени его не запомнил – Молчун, и все.

вернуться

33

Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Перевод С. Шервинского.

8
Перейти на страницу:
Мир литературы