Замужем с утра (Обвенчанные утром) - Клейпас Лиза - Страница 38
- Предыдущая
- 38/67
- Следующая
Стоило Кэтрин выйти из воды, как Лео поспешно подскочил к ней и, схватив полотенце, обернул ее, словно коконом, мягкой сухой тканью. На мгновение он прижал девушку к груди.
— Позвольте мне спать у вас сегодня ночью, — прошептал он, касаясь губами ее волос.
Кэтрин бросила на него насмешливый взгляд:
— А что вы станете делать, если я откажусь? Попросите еще одну комнату?
Лео покачал головой:
— Нет, меня тревожит ваша безопасность. Я буду спать на полу.
— Мы разделим постель. — Кэтрин прижалась щекой к груди Лео, тая в его объятиях. «Как приятно и легко», — с удивлением подумала она. С Лео ей нечего было бояться. На нее нахлынуло удивительное чувство покоя и безмятежности. — Почему раньше было иначе? — мечтательно протянула она. — Если бы вы всегда были таким, как сегодня, я бы никогда не затевала с вами споров.
— Я пытался быть с вами любезным раз или два, но ничего хорошего из этого не вышло.
— В самом деле? Не замечала. — Ее лицо, порозовевшее после ванны, залилось краской. — Я была подозрительной. Недоверчивой. И все в вас... пугало меня.
Лео крепче обнял девушку, задумчиво глядя на нее, словно только что ему в голову пришла свежая мысль. В голубых глаза его мелькнула нежность.
— Давайте договоримся, Маркс. С этого дня, вместо того чтобы подозревать друг в друге худшее, давайте попробуем верить в лучшее. Согласны?
Кэтрин кивнула, тронутая проникновенными словами Лео. Удивительно, как много сумели изменить несколько простых фраз.
Лео медленно разомкнул объятия. Кэтрин отправилась в постель, пока Лео неловко ополаскивался в ванне, слишком тесной для такого крупного мужчины. Девушка лежала, сонно наблюдая за ним, согретая горячей водой и чистыми сухими простынями. И несмотря на всё и одолевавшие ее тревоги, Кэтрин погрузилась в сон.
Во сне она вновь перенеслась в прошлое, в тот день, когда ей исполнилось пятнадцать. К тому времени она уже пять лет жила с бабушкой и тетей Алтеей. Кэтрин так и не узнала, когда умерла ее мать. Ей сообщили об этом намного позднее. Девочка спросила Алтею, нельзя ли ей навестить больную матушку, а тетка ответила, что Николетт уже нет в живых.
Кэтрин знала, что мать смертельно больна и нет никакой надежды на выздоровление, и все же известие о ее смерти потрясло девочку. Кэтрин зарыдала, а Алтея пришла в ярость и раздраженно прикрикнула:
«Что толку реветь, твоя мать уже в земле. Это случилось давно, еще в середине лета».
Кэтрин охватило мучительное чувство неловкости, растерянности. Она опоздала, упустила момент, словно театральный зритель, некстати начавший аплодировать в притихшем зале. Она не могла отдаться своему горю, потому что время скорбеть уже миновало.
Они жили в небольшом доме в Мэрилебоне, обветшалом, но солидном жилище, расположенном между приемной зубного лекаря (у него на вывеске красовалась огромная челюсть из папье-маше) и платной библиотекой, существующей за счет частных пожертвований. Владелицей библиотеки и управляющей была бабушка Кэтрин, каждый день она отправлялась туда исполнять свои обязанности.
Для Кэтрин этот часто посещаемый дом, полный драгоценных книг, был самым заманчивым и таинственным местом на свете. Девочка любовалась им из окна, воображая, как чудесно было бы бродить по комнатам, разглядывая старинные фолианты. Должно быть, в его тихих просторных залах витает аромат учености, там пахнет пергаментом, кожей и книжной пылью. Кэтрин призналась Алтее, что мечтает работать у бабушки. Тетка мрачно усмехнулась в ответ, пообещав, что со временем так и будет.
Однако несмотря на вывеску, гласившую, что в доме помещается библиотека для благородных джентльменов, Кэтрин заподозрила неладное. Из библиотеки никто не выходил с книгами.
Когда девочка делилась своими сомнениями с бабушкой и теткой, те лишь сердито ее одергивали. Недовольство вызывали у них и вопросы Кэтрин о том, приедет ли за ней отец.
На пятнадцатый день рождения девочка получила в подарок два новых платья, голубое и белое, с длинными юбками до самого пола и с узкой талией, взамен широких детских костюмов, которые она носила прежде. «С этого дня, — заявила тетя Алтея, — тебе придется закалывать волосы в высокую прическу и вести себя, как подобает женщине. Ты уже не ребенок». Выслушав слова тети с гордостью и волнением, Кэтрин спросила, что же ждет ее теперь, когда она превратилась в женщину.
Алтея принялась объяснять, стараясь не встречаться взглядом с племянницей. Ее длинное худое лицо приняло жесткое, суровое выражение. Соседнее заведение, как и подозревала Кэтрин, вовсе не было библиотекой. Там располагался бордель, Алтея работала в нем с двенадцати лет.
— В нашем ремесле нет ничего сложного, — заверила она девочку. — Позволь мужчине делать то, что ему нравится, а сама думай о чем-нибудь другом. Заботься о себе и прибирай к рукам его денежки. Не важно, что он желает и как использует твое тело, бывает не слишком приятно, но все же терпимо, если не сопротивляться.
— Я не хочу этим заниматься! — в ужасе воскликнула Кэтрин, уяснив зловещий смысл совета. Лицо ее посерело от отвращения.
Алтея вскинула тонко выщипанные брови:
— А на что еще ты, по-твоему, годишься?
— Я готова делать все, что угодно, только не это.
— Тупоголовая девчонка, знаешь, сколько мы потратили на твое содержание? Ты хоть представляешь себе, во что нам обошлось это благодеяние? Конечно, нет. Ты ведь уверена, что все кругом тебе обязаны. Как бы не так! Настало время платить по счетам. Мне тоже пришлось хлебнуть всякого. Теперь пришла твоя очередь. Думаешь, ты лучше меня?
— Нет, — прошептала Кэтрин, плача от стыда. — Но я не продажная женщина.
— У каждого из нас свое предназначение, моя дорогая. — Алтея заговорила тихо, почти ласково. — Одни рождаются, чтобы жить в роскоши, других Господь наделяет ярким талантом или блестящим умом. А ты, к несчастью, жалкая посредственность во всех отношениях. Ни острого ума, ни выдающихся дарований. Однако от матери тебе достались красота и порочность, склонность к распутству. Так что мы обе знаем, в чем твое призвание, верно?
Кэтрин передернуло от отвращения. Она пыталась сохранять невозмутимость, но голос ее дрожал.
— Пусть я и посредственность, но это еще не означает, что у меня нет другого пути, кроме как стать шлюхой.
— Не обольщайся, дитя мое. Ты плод от гнилого дерева. Твоя мать была неспособна хранить верность одному любовнику. Мужчины находили ее неотразимой, а она не могла сопротивляться желанию, которое пробуждала в них. Что же до родни по нашей линии... твоя прабабка была сводней, она обучила дочь своему ремеслу. Потом настала моя очередь, а теперь и твоя. Из всех девушек, что работают на нас, ты самая счастливая. Тебе не придется ложиться в постель с каждым мужчиной, пришедшим с улицы. Ты будешь принадлежать к избранному кругу и принесешь нам неплохие барыши. Один мужчина на время, предусмотренное договором. Так твоя красота увянет еще нескоро.
Несмотря на ожесточенное сопротивление Кэтрин, довольно скоро ее продали лорду Гаю Латимеру. Этот мерзкий человек с кислым дыханием, шершавым лицом и липкими руками был ей так же отвратителен, как и остальные мужчины. Пытаясь поцеловать Кэтрин, он норовил сунуть руку ей за корсаж или облапить, словно охотник, ощипывающий подстреленную куропатку. Его забавляло, когда Кэтрин вырывалась, он шептал ей на ухо непристойности, описывая в красках, что сделает с ней. Она люто ненавидела его, как ненавидела всех других мужчин.
— Я не сделаю тебе больно... если не будешь драться... — ухмыльнулся Латимер и, схватив Кэтрин за руку, прижал ее ладонь к своему паху. — Тебе понравится. Твоя маленькая щелка сама знает, что к чему. Я покажу тебе...
— Не прикасайтесь ко мне, не смейте…
Кэтрин проснулась, всхлипывая, и уперлась кулачками в крепкую мужскую грудь.
— Нет…
— Кэт, это я. Успокойтесь, это я. — Теплая сильная рука обняла ее за плечи.
Кэтрин затихла, прижавшись мокрой от слез щекой к мягким волоскам на груди Лео. Знакомый низкий голос обволакивал, словно легкое покрывало.
- Предыдущая
- 38/67
- Следующая
