Сладкоречивый незнакомец - Клейпас Лиза - Страница 15
- Предыдущая
- 15/71
- Следующая
— Эй, — мягко сказала я. — Что с тобой происходит?
— Ой…, да почти ничего.
Мы обе хихикнули. Я испытала облегчение, что, даже если моя сестра, возможно, сошла с ума, у нее осталось чувство юмора.
— Тара Сью… — я прошла к кровати, чтобы взглянуть на Люка. — Ты единственная из моих знакомых, кто ненавидит сюрпризы так же, как и я. Разве небольшое предупреждение — это так сложно? Ты могла мне позвонить. Написать на электронную почту. Послать мне эссе на тему «Как я провела лето». Вместо этого мне позавчера ночью позвонила мама.
Прошло долгое молчание.
— Она на меня злится?
— Она всегда злится, — разумно ответила я. — Если ты хочешь знать, как она отреагировала на Люка… ну, я думаю, если бы ей, хотя бы раз, пришло в голову, что одна из нас может совершить непростительный грех и сделать ее бабушкой, она бы нас стерилизовала до периода полового созревания. К счастью для Люка, мамочка не очень-то думает наперед.
Теперь Тара словно плакала.
— С ним все в порядке?
— Замечательно, — тут же ответила я. — Он здоров и хорошо кушает.
— Я полагаю… я полагаю, что ты теряешься в догадках, почему я оставила его с мамой.
— Да. Но прежде, чем ты мне об этом расскажешь, где ты находишься? В той клинике, о которой мне рассказала Лиза?
— Да, я попала сюда прошлой ночью. Это милое местечко, Элла. У меня личная комната. Я могу приходить и уходить, когда хочу. Они сказали, что мне желательно остаться здесь хотя бы месяца на три.
Я ошеломленно молчала. Почему три месяца? Откуда они знали, сколько времени необходимо, чтобы решить проблемы Тары? Они что, прикинули и решили, что ее безумие стоит трех месяцев? Явно, что если бы она была психопаткой или склонной к самоубийству особой, они бы пожелали оставить ее на более долгое время. Возможно, они не хотели говорить Таре правду, что она записана в их дополнительную местную программу? Я сразу захотела задать с дюжину вопросов. И все из них были настолько срочными, что создали затор, и я не могла издать ни звука. Я прокашлялась, пытаясь очистить горло от скопившихся слов, которые на вкус были солеными.
Как будто ощутив мою беспомощность, Тара заговорила:
— Мой друг Марк купил мне билет на самолет и всё устроил.
Марк. Тот женатый мужчина.
— Ты хочешь там быть? — мягко спросила я.
Вздох.
— Я не хочу быть нигде. Элла.
— Ты уже с кем-нибудь разговаривала?
— Да, с женщиной. Доктором Джеслоу.
— Тебе она понравилась?
— Она показалась мне очень милой.
— Как ты думаешь, сможет ли она тебе помочь?
— Я так полагаю. Не знаю.
— О чем вы говорили?
— Я рассказала ей, как оставила Люка с матерью. Я не собиралась поступать так — просто оставить ребенка.
— Можешь ли ты мне сказать, почему ты так поступила, милая? Что-то случилось?
— После того, как вышла из больницы с Люком, я поехала домой в квартиру с Лизой на пару дней. Но всё было так странно. Ребенок казался не моим. Я не знаю, как должен вести себя родитель.
— Разумеется, нет. Наши родители совсем не были настоящими родителями. У тебя не было примера, которому ты могла бы следовать.
— Казалось, что я не могу ни секунды находиться в своей шкуре. Каждый раз, посмотрев на Люка, я не знаю, чувствую ли я то, что должна чувствовать. И потом стало казаться, что я отплываю из собственного тела и ускользаю. И даже, когда я приходила в себя, я была словно в тумане. Я полагаю, что я все еще в тумане. Мне это совсем не нравится. — Долгое молчание, а потом Тара осторожно поинтересовалась, — я схожу с ума, Элла?
— Нет, — тут же ответила я. — У меня возникала та же проблема пару раз. Терапевт, к которому я ходила в Остине, сказал, что это своего рода отходной путь, который мы вырабатываем для себя. Способ пережить травму.
— Ты все еще испытываешь подобное?
— Чувство, словно я вне своего тела? Нет, уже давно. Терапевт может помочь попасть тебе туда, где это прекратиться.
— Знаешь ли ты, что бесит меня, Элла?
Да. Я знала. Но все равно спросила:
— Что?
— Я пытаюсь думать о том, каково было жить с мамой и ее истериками, и всеми этими мужчинами, которых она приводила в дом…, а единственное, что я ясно помню, это только то время, когда я была с тобой…, когда ты готовила мне ужин в тостере и читала истории. Что-то вроде этого. А остальное — большой пробел. И когда я стараюсь что-то вспомнить, я начинаю чувствовать испуг и головокружение.
Мой голос, когда я смогла ответить, был густым и дрожащим, как рассыпчатая сахарная глазурь, которой я пыталась посыпать тоненький пирог.
— Ты рассказывала доктору Джеслоу о том, что я рассказывала тебе про Роджера?
— Я кое-что ей рассказала, — ответила она.
— Хорошо. Может быть, она поможет тебе вспомнить больше.
Я услышала хриплый вздох.
— Это сложно.
— Я знаю, Тара.
Наступило долгое молчание.
— Когда я была маленькой, я чувствовала себя, как собака за электрическим забором. Вот только мама все время меняла границы. Я не была уверена, куда можно пойти, чтобы не быть битой. Она была безумной, Элла.
— Была, — сухо спросила я.
— Но никто не хотел слышать об этом. Люди не хотят верить, что матери могут быть такими.
— Я в это верю. Я там была.
— Но ты не осталась, чтобы я могла с тобой поговорить. Ты уехала в Остин. Ты меня бросила.
До этого момента я никогда не испытывала настолько сильное чувство вины, чтобы все мои нервы одновременно кричали от боли. Я так отчаянно пыталась убежать от той удушающей жизни, с ее разрушающими душу рамками, что оставила свою сестру бороться в одиночку.
— Мне жаль, — сумела произнести я. — Я…
Послушался стук в дверь.
Было девять пятнадцать. Я должна была быть в вестибюле с Люком и ждать Джека Тревиса.
— Черт, — пробормотала я. — Подожди секунду, Тара, — это горничная, не вешай трубку.
— Ладно.
Я подошла к двери, открыла и жестом пригласила Джека Тревиса войти резким движением руки. Я была взволнована, как будто распадалась на части.
Джек зашел в номер. Каким-то образом его присутствие успокоило грохочущий шум в моих ушах. Его глаза были темными и безмерно глубокими. Он встревожено взглянул на меня, полностью оценив ситуацию. Кратко кивнув, что означало «все просто зашибись», он подошел к кроватке и посмотрел на спящего младенца.
На нем были слегка мешковатые джинсы и зеленая рубашка поло, с прорезями по бокам: такой костюм мужчина мог надеть только, если у него была идеальная фигура, и ему было наплевать на то, чтобы выглядеть выше, мускулистее, стройнее, потому что он и так был таким.
Мои чувства послали мне первое предупреждение, когда я увидела этого крепко сложенного мужчину, стоящего над малышом, который был слишком беспомощным, чтобы даже самому перевернуться. На долю секунды, я была изумлена своими защитными инстинктами в отношении ребенка, который даже не был моим. Я была словно тигрица, готовая разорвать когтями. Но я успокоилась, когда заметила, что Джек поправил одеяльце на крохотной груди Люка.
Я сидела на оттоманке, расположенной у мягкого кресла.
— Тара, — осторожно сказала я. — Я немного ошеломлена участием твоего друга Марка во всем этом. Он платит за твое пребывание в клинике?
— Да.
— Я хочу за это заплатить. Я не желаю, чтобы ты была ему должна хоть что-то.
— Марк никогда не потребует от меня выплатить ему долг.
— Я имею в виду, что ты ему должна на эмоциональном уровне. Тяжело сказать «нет» кому-то, кто уже выкинул такие деньги на тебя. Я твоя сестра. Я позабочусь об этом.
— Все в порядке, Элла, — ее голос дрожал от досады и крайней усталости. — Забудь об этом. Мне не это от тебя нужно.
Я вмешивалась так осторожно, как только могла. Это было похоже на удаление лепестков из сердцевины цветка так, чтобы он не распался.
— Он — отец ребенка?
— У этого ребенка нет отца. Он только мой. Прошу, не спрашивай об этом. Со всем этим дерьмом, которое уже свалилось на меня…
- Предыдущая
- 15/71
- Следующая
