Выбери любимый жанр

Первый шаг - Быкова Мария Алексеевна - Страница 30


Изменить размер шрифта:

30

Я же к книгам относилась с изрядным пиететом: еще бы, читать я научилась очень поздно и с большим трудом, зато по собственному желанию. На книги моих денег никогда не хватало, так что таковые (книги, а не деньги; впрочем, деньги тоже, но в несколько меньшей степени) оставались заветной, но невыполнимой мечтой. Здесь же их было так много, что даже глаза разбегались. Представить себе, как можно на книге (КНИГЕ!!!) что-нибудь написать, нарисовать или подчеркнуть — о, на это не хватало даже моего изощренного воображения. Поняв это, гном (кстати, звали его Гамиль Зирак) преисполнился ко мне нешуточными родственными чувствами.

Библиотечные гномы — так поведал мне Зирак — это отдельный клан, маленький, но очень гордый. Это, кстати, было понятно и без объяснений — гномьи кланы все были гордыми, других в природе просто не водилось. Каждый старший сын в этом роду сменял отца на библиотечном поприще в Главной Межинградской Библиотеке. Сын же, шедший под следующим номером, становился библиотекарем в Академии Магических Искусств. Такая вот преемственность имела кучу приятных сторон: например, вся библиотечная магия, тайная и неясная, больше подходившая под определение «чары», не выходила за пределы одного-единственного клана. Да и запомнить расположение книг на полках гораздо легче, если ты бегаешь по этой библиотеке едва ли не с малолетства.

Сейчас, к слову сказать, здесь тоже имелся маленький гноменок — метр с кепкой, и то в прыжке, зато донельзя суровый и деловой. Пока что ничего серьезного ему не доверяли, но он даже пыль стирал с таким видом, будто прикасается к Главной Гномской Святыне Клана. Хотя кто его знает — может, для этого клана Главной Святыней были именно здешние книги?

Словом, не успел еще начаться серый дождень, как Зирак-старший уже стал позволять мне самой выбирать в хранилище нужные книги. Причины, вынудившие его так поступить, были весьма прагматичны: все чаще и чаще мне требовались книги столь редкие, что гном не сразу мог вспомнить, где они лежат. После того как пару раз он искал необходимый мне фолиант четыре с половиной часа, библиотекарь решил, что дешевле станет поступиться традицией, не дозволяющей людям ступать в фамильные пределы. Думаю, таким решением я отчасти обязана и кучке адептов, собравшейся у стола за эти четыре с половиной часа. Кучка была невелика, но настроена очень решительно. Зирак-младший сдерживал их из последних сил, прикрывая щуплым тельцем формуляры.

А уж после того как некая адептка сдала в моем присутствии книгу, выпачканную в губной помаде, гном зауважал меня еще больше. Еще бы, на следующее же утро выяснилось, что на адептку наложили заклятие, столь хитроумное, что снять его не смог ни один адепт. Магистры, я думаю, справились бы с ним легко (особенно если спрашивать не Марцелла, а, скажем, Эльвиру, Рихтера или Шэнди Дэнн), но они вмешиваться не стали. Заключалось же заклятие в следующем: на коже адептки, на ее одежде, белье, тетрадях и прочих вещах то и дело появлялись четкие помадные оттиски. Их появление не подчинялось никакой системе, как, впрочем, и гамма: от нежно-розовых до ядовито-зеленых, с переходом через радикально-черный цвет. Подозревали, что заклятие наложил Зирак; но, во-первых, раньше за ним такой злопамятности не замечали, а во-вторых, «шлейф» у заклинания был определенно человеческий, причем еще и женский. Я молчала, не отвечая ни на какие вопросы, и благодарила богов, что магистры не взялись за меня всерьез. Как бы я, интересно, объяснила, что все заклятие заключалось в случайно брошенной фразе: «Чтоб тебя саму этой помадой вымазало!»?

В этот раз я тоже ходила между стеллажами. Стол Зирака давно уже остался позади, компанию ему составил наследник библиотекарского клана, сметавший специальной метелочкой пыль с книжных полок. Становилось все темнее, в воздухе пахло книжной пылью, старыми пергаментами и высохшими чернилами. Еще в нем — с каждым мигом все сильнее — чувствовался резкий запах творящихся чар.

Я приближалась к Запретной части библиотеки, где находились самые древние и сильные инкунабулы. Многие из них были защищены волшебством, другие это волшебство источали; впуская меня сюда впервые, Зирак взял с меня честное слово, что я не притронусь ни к одной из этих книг без его ведома.

Честное гномье слово дорогого стоит. Меня же библиотекарь давно держал за гномку.

Сейчас запретные книги занимали меня в последнюю очередь. Просто за ними, еще дальше, находились и вовсе забытые фолианты — те, которые не интересовали адептов вот уже который год подряд. Иные из них устарели, иные содержали в себе слишком ценную информацию, чтобы быть оцененными средним студентом, мало озабоченным всякими там магическими изысками. Я искала вторые, на этот раз выполняя задание Фенгиаруленгеддира. Рихтер в очередной раз оказался прав: книг по боевой магии в библиотеке почти не имелось, а те, которые были, мне категорически не понравились. Часть из них была слишком проста, часть — слишком сложна; я, в конце концов, училась только на первом курсе и многого еще не знала. В тех же книгах, которые давал мне магистр, все казалось сообразным: достаточно сложным, чтобы не сачковать, и достаточно простым, чтобы суметь во всем разобраться.

Все было как обычно: я медленно шла вдоль стеллажей, оглядывая потемневшие переплеты. Здесь, в ведомстве истинного гнома, все и должно было случаться как обычно — гномы не терпят новшеств, если, конечно, новшество изобретено не гномами. Книги, книги, книги… тонкие, толстые, пергаментные и бумажные (насчет некромантических фолиантов из человеческой кожи Зирак меня разочаровал — всю подобную литературу из библиотек изъял КОВЕН еще четыреста с лишним лет тому назад). Картон, шагрень, рыбий мех — о, значит, книга редкая и ценная, раз такого материала не пожалели… Углы, оправленные в сталь, и в серебро, и — надо же! — в золото…

Мои пальцы скользили по бесчисленным корешкам — нужная книга все никак не желала находиться, — когда из очередного ряда прямо мне в ладонь вывалился тяжелый фолиант.

Я едва успела подхватить его. Так… Толстая книга, переплетенная в темную шагрень. Углы оправлены в сталь… а сталь-то, между прочим, лунная, значит, магия здесь еще как присутствует… Застежки, замок…

Хм, а название?..

Я прищурилась, разбирая полустертые руны, — разобрав же, замерла, оценивающе поглаживая шагреневый корешок. «Справочник боевого мага».

А может, ну его, Фенгиаруленгеддира?

— Магистр Зирак, — окликнула я гнома, выходя из темного хранилища на свет, — а эту книгу читать только в читальном зале или с собой тоже можно взять?

Гном заинтересованно посмотрел на меня поверх очков:

— Ну-ка покажи, чего ты там нарыла?.. Ох, чует мое сердце, не «Сорок лучших рецептов лыкоморского кваса»…

— А что, такое здесь тоже есть? — искренне удивилась я. — В магической-то библиотеке?

— А что, магам квасу уже не положено? — ехидно парировал гном. — Что, маги не люди, что ли?.. Давай сюда, сейчас посмотрим, кудой ее можно носить, а кудой нельзя…

Решив более не спорить, я покорно протянула гному «Справочник».

Зирак аккуратно принял тяжелый том. Раскрывать книгу он не стал: чувствовался навык многолетней работы с гримуарами, потому что там никогда не знаешь, не шарахнет ли тебя изнутри доброй чарой мощностью с дубинку. Это в лучшем случае — с дубинку, потому что может — и с двуручный меч.

Несколько секунд гном пытливо смотрел на заглавие, потом осторожно положил книгу на стол и взглянул на меня.

Я ответила ему недоумевающим взглядом.

— Не припомню я этой книги в библиотеке, — уверенно сказал Зирак. — Где ты ее взяла, а, девочка?

— Здесь. — Я честно пожала плечами, потом, подумав, указала на дальние полки. — В хранилище, разумеется. Кажется, на два шкафа левее Запретного сектора, там, где старые книги пылятся…

— Во-от как, — непонятно протянул гном.

Глаза у него были хитрющие; я недоумевающе смотрела на него сверху вниз. Зирак буркнул что-то себе под нос, при этом сделав рукой короткий жест; я изо всех сил вглядывалась в его магическое поле, но все равно не заметила в нем никаких изменений. Гном, что же с него возьмешь. Старшая Кровь есть Старшая Кровь.

30
Перейти на страницу:
Мир литературы