Gaudeamus igitur - Быкова Мария Алексеевна - Страница 30

• Предыдущая
• 30/67
• Следующая

Чтение плаката по ролям заняло еще минут двадцать. В чем Матильду нельзя было упрекнуть — так это в отсутствии добросовестности. В каждой ступени было примерно по пять — десять шагов; каждый нуждался в подробном объяснении и иногда — в текстовой иллюстрации из учебника. Я спала с открытыми глазами; под конец мне привиделась инструкция, которую госпожа ле Бреттэн, вероятно, могла бы написать к чернильнице.

От кошмарных видений меня пробудил взволнованный голос нашей аспирантки:

— А теперь я попрошу всех отойти на достаточное расстояние от черты. Я продемонстрирую сейчас все эти действия на манекене. Прошу вас не забывать об осторожности и воспользоваться заклинанием защитного купола.

Мы собрались в кучку, и кто-то прошептал заклинание. В первый раз я сидела под защитным куполом на практическом занятии но боевой магии. Поверхность купола слегка плыла, как мыльная пленка; изредка по ней проскальзывали радужные полоски. Со всех сторон окруженная братьями по профессии, я хмуро наблюдала, как Матильда с соблюдением всех правил осторожности демонстрирует нам заклинание — действительно но шагам. Не знаю, есть ли на свете такие заторможенные баньши. Если и есть, то долго они не живут.

Прозвенел звонок, и Келефин убрал купол. Подняв с пола сумку, я вышла из кабинета, чувствуя, как вослед мне глядят восемь рыжих девиц с восьми конкурсных плакатов. На плакате госпожи ле Бреттэн девицы не было. Там был Алгоритм, и ничему более не оставалось места.

«Ну и мерзавец же этот маркграф Эккехард!» — с чувством подумала я.

Злая на жизнь, на маркграфа, на Рихтера, на Матильду и на баньши, я добралась до кабинета общей магии, с трудом подавив в себе самоубийственное желание открыть дверь пинком. Магистр Фенгиаруленгеддир был гном добрый и ко мне, как и большинство его соплеменников, относился хорошо. Но это отнюдь не означало, будто я имела право срывать раздражение на его двери. Тем более что в двери имелась элементаль, каковую мало интересовали чьи-либо проблемы вообще и проблемы студентки Ясицы в частности.

В кабинете было светло, тепло и пахло деревом — стены сплошь покрывали светлые деревянные панели. За все годы существования Академии ни один адепт не оставил на этих панелях даже самого маленького автографа — ибо даже самым нахальным из нас был присущ инстинкт самосохранения. Не стоило обманываться добродушным видом гнома. Знающие люди говорили, что в гневе он страшен, и тем страшнее, что от него-то никаких неприятностей никто как раз и не ждет.

Ко второй, и последней, на сегодня паре снаружи уже рассвело, и я бросила быстрый взгляд на занесенный снегом двор. Сделать это можно было только через самое маленькое и расположенное ближе прочих к двери окно: все остальные стекла в кабинете были покрыты морозными узорами, специально начарованными гномом в начале зимы. От совершенства линий и завитков млели даже эльфы — Фенгиаруленгеддир был настоящий мастер. Правда, смотреть сквозь эти окна было невозможно, но магистры и адепты постарше просто пользовались магическим зрением.

Обитую магию я вообще-то любила. Гоняли меня по ней немилосердно, но это было скорее хорошо, нежели плохо. Маг, не знающий общих заклинаний, — это вообще не маг; кроме того, в схватке совсем не обязательно бить противника именно боевой чарой. Иногда бывает достаточно уронить ему на голову тяжелый чугунок, воспользовавшись простейшим телекинезом.

Здесь я по-прежнему сидела на первой парте. Бросив сумку на скамью, я выложила на стол тетрадь, чернильницу и перо; тут как раз прозвенел звонок, и гном вышел к народу из лаборантской. Щелкнув пальцами, он высветил на доске тему — «Телепортация: теоретическо-математический аспект». Чуть ниже значилось «Теорема первая».

— Хотя бы здесь все идет как надо! — пробормотала я, подчеркивая тему в тетради двойной волнистой чертой.

— Яльга, а ты останься! — напомнил мне гном после урока, когда я помахивала в воздухе тетрадью, чтобы побыстрее высушить чернила.

— Хорошо, магистр… — Честно сказать, после Матильды и восьми рыжих теток я уже успела забыть и про вчерашний поход, и даже про Фенрира Волка. Оно и к лучшему, даже сейчас стоило мне подумать об этом, как по спине немедленно поползли крупные холодные мурашки.

Осторожно потрогав строчку пальцем, я убедилась, что чернила просохли, и убрала тетрадь в сумку. Тетрадь в сумку, сумку на плечо, стул под парту… по окончании сего несложного алгоритма я встала у двери, дожидаясь, пока Фенгиаруленгеддир договорится с элементалью, охранявшей проход в лаборантскую. Машинально я поглаживала входную дверь по косяку, и изнутри неслось тихое басовитое мурлыканье.

— Ты чего стоишь? — наконец спохватился гном. — Отправляйся к госпоже Ламмерлэйк, скажешь, что от меня пришла. Она тебе работу найдет… ты же в теплице еще не бывала?

— Нет, — честно сказала я, навострив уши.

Теплица — это территория не то чтобы вообще недоступная, просто туда вход строго ограничен. В основном туда ходили алхимики всех возрастов плюс адепты со старших курсов, плотно изучавшие магическую ботанику. По идее, курсе на пятом туда должны были допустить и меня, но до пятого курса еще надо было дожить, а вот Полин в теплице уже побывала. Правда, возвратилась она оттуда вся искусанная солнечной крапивой. Все едино уступать соседке я не собиралась ни в чем — кроме количества косметики, разумеется.

— Ну вот и побываешь, — флегматично заключил гном. — Потом мне доклад напишешь — о магических свойствах той травки, которую будешь окучивать. Встретишь этих эльфийских шалопаев — скажешь, что им задание такое же. Все понятно?

Я кивнула и, хлопнув дверь на прощанье ладонью, отправилась на подвальные этажи.

Лаборатории алхимиков традиционно располагаются в подвалах — боги его знают почему. Наверное, это для полноты колорита, чтобы было как в сказке: крючконосая ведьма, сгорбившись над котлом, с пришепетываниями бросает туда связки трав, на шаткой полочке возлежит толстый черный кот, а под потолком связками висят летучие мыши. Как живые, так и сырокопченые.

Но стараниями гнома-завхоза во всем подвале нельзя было обнаружить не то что летучей мыши, но даже и крысы обыкновенной, даром что последняя считается очень коварным и умным зверем. Наш завхоз был куда коварнее самой старой, опытной и злокозненной из крыс.

Так что в подземельях Академии было сухо, тепло — куда теплее, кстати, нежели на верхних этажах — и довольно уютно. Конечно, имелись и лабиринты, и древние тайны, и, может быть, даже парочка скелетов, прикованных к учебнику золотыми цепями, но все это лежало в дальних областях, открытых только для матерых алхимиков. Может быть, братья аунд Лиррен пролезли и туда, но мне пока почему-то не хотелось. Так что я шла по местам общедоступным, там, где располагались алхимические кабинеты и лаборатории для практикумов.

Широкие коридоры, прямые как стрела, пересекались узкими таинственными коридорчиками; на перекрестках стояли кадки со всевозможнейшими растениями, начиная от просто тропических и заканчивая чародейскими. По слухам, за каждым адептом алфака было закреплено свое растение; обязанностью алхимика было его поливать, состригать лишние веточки, беречь от насекомых — словом, обеспечивать надлежащий уход. Идея была хорошая, но надо порадоваться тому, что госпожа Ламмерлэйк преподавала алхимию, а не бестиологию.

Стоило мне подумать об алхимичке, как перед моим носом распахнулась дверь и магистр вышла из кабинета, громко цокая подкованными шпильками. Следом за ней выскочила какая-то девица; в руках оная сжимала небольшой горшочек, в каковом произрастал маленький зеленый сморщенный кактус.

• Предыдущая
• 30/67
• Следующая