Манюня пишет фантастичЫскЫй роман - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 57
- Предыдущая
- 57/60
- Следующая
Все!
Теперь, пока мясо и рис пропитывались взаимным ароматом, нужно было быстренько помыть помидоры-огурцы, достать из рассола белую головку брынзы, ополоснуть ее под проточной водой и нарезать на ломтики, нарвать с грядки букет разнотравья, и чтобы обязательно много базилика — дядя Миша очень любит базилик. Зелень с грядки пахла невообразимо аппетитно — так и хотелось зарыться в нее лицом и вдыхать вкусно-пряный запах.
К Дядимишиному приезду стол был полностью сервирован. Поэтому, когда раздалось воинственное кряхтение Васи, мы в полном составе выскочили на веранду и оттуда в нетерпении наблюдали, как герой дня воюет со своим строптивым железным конем, чтобы как-то припарковать его на заднем дворе. Потом мы прыгали вокруг дяди Миши, обнимали его, и целовали, и говорили, что он настоящий умничка-разумничка, а Ба прослезилась и снова стала рассказывать про мальчика Яшу, но теперь уже вспоминала конспективно, потому что рис с мясом остывали.
А когда дядя Миша уехал после перерыва обратно на работу, мы пошли к нам. Ба не терпелось обстоятельно обсудить с мамой сегодняшнюю новость, а мы с Маней горели желанием дождаться моего папу и вылечить-таки пурдикулез. Правда, после обеда все синктомы прошли, и я Мане честно призналась, что у меня больше не урчит в животе и не чешутся пятки.
Манюня сначала расстроилась, а потом снова воспрянула духом.
— Там посмотрим, — обрадовала она меня. — Пурдикулез — такое заболевание, что после обеда исчезает, а потом возвращается. Но ты не волнуйся, хоть здоровье у тебя и не очень, но пурдикулез мы тебе обязательно вылечим!
Домой мы не пошли, остались во дворе. Нужно было найти Каринку и рассказать ей о страшной напасти, которая постигла меня. Найти сестру в нашем просторном дворе легко и просто — надо просто идти на шум. Так уж сложилось исторически, что в эпицентре любого мало-мальски уважающего себя шума всегда находится моя сестра.
Вот и сейчас, безошибочно вычислив, что крики и ор раздаются из-за дальних гаражей, мы пошли в том направлении. Чем ближе мы подходили к гаражам, тем явственнее становились голоса.
— Ааааааа, — орал Рубик, — аааааа!
— Тридцать девять! — считала Каринка. — Сорок!
— Поклянись, и она тебя отпустит, — раздавались взволнованные голоса детворы.
— Ааааааа! И! — упрямо на одной ноте орал Рубик. — Дураааа!!!
— Сорок три! Сорок четыре! — звонко чеканила сестра.
— Бьет она его, что ли? — дернула меня за рукав Манька.
Мы побежали. Надо было остановить Каринку, пока она не убила Рубика с концами. Потому что Рубик хоть мальчик и противный, но все равно его жалко. Пусть живет.
Сначала мы наткнулись на заплаканную Маринку из тридцать восьмой.
— Что тут творится? — выдохнула я.
— Поделом ему! — разревелась Маринка еще пуще.
— Вижу, что поделом. А чего натворил-то?
Маринка не успела ответить, детвора расступилась, и мы наконец увидели, что же такое ужасное вытворяет Каринка с Рубиком. В принципе, ничего ужасного она с ним не вытворяла, просто завернула руку за спину и не отпускала. Рубик всячески лягался и пытался вырываться, но Каринка сильнее закручивала ему руку, и тогда Рубик начинал выгибаться и орать: «Ааааааа! Дура!»
— Пятьдесят! — немилосердно отсчитывала Каринка. — Пятьдесят один. Оторву руку!
— Ааааааа!!! Все равно клясться не буду! Ооооооо!
Пока продолжались пытки, Маринка быстренько рассказала нам, что же учинил этот зловредный мальчик. Оказалось, что Рубику сегодня «поделом» уже третий раз. Сначала он, не заметив, что Каринка буквально рядом, выглядывает из беседки, обозвал нехорошим словом Ритку из тридцать пятой. Возмездие не заставило себя долго ждать — сестра покалечила Рубика, не отходя от беседки. Потом он из чистой зловредности продырявил гвоздем колесо Маринкиного велосипеда, и его покалечил Маринкин брат Сурик. Но Рубик не испытывал никаких угрызений совести, более того — он убежал к себе домой и стал выкрикивать с балкона, что завтра продырявит и второе колесо. Тогда Маринка пришла с челобитной к Каринке, и сестра постановила пытать Рубика, пока он не поклянется, что продырявливать колесо не будет. И теперь она выкручивает ему руку, а он, паразит такой, не сдается.
Мы уважительно уставились на Рубика. Нет, жалеть мы его не жалели. Жалеть такого противного мальчишку себе дороже, все равно он жалости не понимает и завтра обратно выкинет какой-нибудь зловредный номер. Но упертость его вызывала у нас толику уважения. Надо же, ему руку выкручивают, а он не клянется! Мы бы давно уже сдались.
Видно было, что стойкость Рубика импонирует не только нам. Остальные дети тоже притихли, и даже Маринка перестала плакать и тихо взвизгивала, когда Каринка особенно сильно выкручивала Рубику руку.
— Ну что? — спросила Каринка. — Не будешь клясться?
— Нет! — взвыл Рубик.
— Тогда иди отсюда, — вдруг сказала сестра.
— То есть как это иди? — Рубик удивленно уставился на свою мучительницу.
— А вот так. Иди отсюда, мне надоело тебе руку выкручивать! А будешь нарываться — дам в лоб!
И Рубик, потирая руку, пошел через толпу детворы, и все расступились, чтобы дать ему пройти.
— Молодец, Каринка, — сказала девочка Света из восьмой квартиры, — не отрывать же ему руку, раз он такой дебил?
— Ну! — хмыкнула сестра. — А вообще-то он крепкий парень, просто дурак.
И, рассерженная на себя за такое непозволительное проявление эмоций, она в сердцах пнула камень.
— А я заболела смертельной болезнью! — решила утешить сестру я.
— Какой такой смертельной болезнью? — оживилась Каринка.
— Вон, — Манька достала из кармана сложенный вчетверо листочек, — тут все в подробностях написано. Ждем твоего папу, чтобы вылечить ее.
Каринка прочла по слогам описание заболевания, вернула Маньке листок и шмыгнула носом:
— Пойдем домой. Только этого не хватало, чтобы она здесь окочурилась!
И, подцепив под руки, они поволокли меня к подъезду. Справа чеканила шаг Каринка, слева семенила Манька, а между ними, практически на последнем издыхании, плелась я. Жизнь моя висела на волоске, живот немилосердно бурчал, пятки чесались.
— Мань, — из последних сил выдохнула я.
— Чего?
— Надо еще один синктом записать!
— Какой?
— В туалет сильно хочется.
— По-большому или по-маленькому? — пропыхтела Манюня.
— По обоим! — пригорюнилась я.
Спешу успокоить сердобольного читателя — автор определенно выжил. Пурдикулез папа вылечил проверенным методом — пригрозил автору уколом. Все «синктомы» как рукой сняло.
А вечером, сразу после работы, к нам заехал дядя Миша, и до поздней ночи мы праздновали его премию. И Ба по новому кругу рассказывала про кривого Бэреле. Который хоть и слыл бабником (выразительный взгляд на притихшего сына), за что и был покалечен мужем одной своей пассии и на всю жизнь остался хромоногим, но очень толковым оказался мужиком и в кондитерской Зильберманов сконструировал такой хитропродуманный агрегат, который взбивал тесто в считанные минуты:
— И дела с того дня у Зильберманов пошли в гору, а Бэреле стал ухаживать за их старшей дочерью, — рассказывала Ба. — Жаль, что они так и не поженились…
— Что, он тоже умер? — похолодели мы.
— Почему умер? — удивилась Ба. — Такое добро, как Бэреле Шац, не тонет. Укатил в Одессу, а оттуда — в Америку. Я не удивлюсь, если там он закрутил любовь с какой-нибудь богатой американкой и зажил, как у бога за пазухой.
И тут Сонечка, которая все это время сидела на коленях у Ба и сосредоточенно жевала кусок докторской колбасы, вдруг разулыбалась, захлопала в ладошки и четко выговорила первое в своей жизни сложное слово.
И слово это было «хитяпйядуманный».
- Предыдущая
- 57/60
- Следующая
