Манюня пишет фантастичЫскЫй роман - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/60
- Следующая
Прохожие живо реагировали на нашу красоту.
Кто-то, показывая пальцем, откровенно смеялся, кто-то опасливо обходил нас стороной. Одна тетечка велела возвращаться домой и незамедлительно смыть безобразие с лица, другая покачала головой и пригрозила рассказать все нашим родителям.
— Я же говорила, что вы настоящие чучундры, — сопела сзади Каринка.
— Ты обещала защищать нас, а сама только обзываешься, — обижались мы.
— Так не могу же я взрослых колотить! Были бы ровесники, другое дело!
Оскорбленные черствостью и узколобостью окружающего мира, мы уже собирались возвращаться во двор, но тут заметили на том конце улицы оранжевый рейсовый «ПАЗик». Автобусы никогда не проезжали по этой части городка, поэтому мы замерли, разинув от удивления рты.
Между тем «ПАЗик» шумно затормозил прямо возле нашего дома. «Товуз-Берд», — прочитали мы на лобовом стекле. Так это был маршрут из азербайджанского города Товуз!
Пока мы изучали табличку, распахнулись двери, и на тротуар спрыгнули двое мужчин. Они споро вытащили несколько сумок, а потом помогли выйти какой-то женщине в белой кружевной косыночке и светлом летнем пальто. У нас отвисли челюсти. Это была наша бабуля!
— Астарожны, Анастасияиванна, — галантно приседали мужчины.
— Спасибо, голубчики, — поблагодарила Анастасияиванна и обернулась к водителю: — Гарик-жан, так мило было с твоей стороны сделать крюк, чтобы довезти меня до дома!
— Пожалыста, Анастасияиванна, — приподнял кепку-аэропорт Гарик-жан и, радостно бибикнув в клаксон, развернулся, чтобы проехать к автостанции.
— Бабуля, — закричали мы, — бабулечка! Почему ты не предупредила, что едешь? Папа бы за тобой на машине приехал!
— Что с вами, девочки? — испугалась бабуля. — Что с вашими лицами?
— Это мы марафет наводили. Вот мама обрадуется, — прыгали мы, — вот это даааа!!!
— Я решила сделать вам сюрприз. В семь утра выехала из Кировабада, в одиннадцать была пересадка в Товузе. И вот я здесь. Водитель Гарик-жан любезно довез меня до дома, а эти двое мужчин помогли вытащить сумки.
На людях бабуля могла отвечать невпопад. Слух у нее всегда был слабенький — давала о себе знать контузия, полученная на войне, а с возрастом стало так плохо, что пришлось покупать слуховой аппарат. Но на улице она его снимала, стеснялась. Поэтому разговаривать с бабулей нужно было на повышенных тонах, активно жестикулируя лицом. Что мы и делали. В процессе жестикуляции посеяли накладные ресницы, а когда вцепились в сумки — растеряли маникюр. Но сейчас это так мало нас волновало!
Ах, как радовалась мама, когда увидела бабулю, как она обнимала ее и целовала.
— Мамочка, ну что же ты одна поехала, ну как же так? — причитала она. — Мамочка, как хорошо, что ты приехала, господи, счастье какое!
Пока мама бурно радовалась приезду бабули, мы прокрались в ванную и смыли с лица весь марафет. От греха подальше. А потом ходили за бабулей по пятам, куда она — туда и мы. Бабуля надела слуховой аппарат и теперь вполне исчерпывающе отвечала на все вопросы, рассказывала о наших племянницах Ирише и Аленке, показывала фотографии, обнимала нас и целовала и не спускала с рук Гаянэ и Сонечку.
— Зачем ты их на руки взяла, они ведь тяжелые, — беспокоилась мама.
— Мам, я не тязелая, я тут цутоцку попу подняла, видишь как, и стала легче на целый полкило, — объяснила Гаянэ и прижалась щекой к бабулиной щеке. — Уууу, как я тебя люблю, аз сильно-сильно люблю!
Сонечка тут же ревниво оттолкнула Гаянэ.
— Ня! Тока Сонуцка юбю бабуйа!
— Я вас всех сильно-сильно люблю, — заверила нас бабуля и поцеловала каждую в макушку.
Потом вернулся с работы папа, и бабуля тут же начала называть его «мой зять золото», а папа покрывался в ответ мурашками и благодарственно мычал «мыееее». В общем, день удался на все сто!
Следующим утром в ожидании Манюни мы с сестрой гасили в луже карбид и, принюхиваясь к специфическому запаху, дружно говорили: «Фуууу». Маринка не стала к нам спускаться.
— Как только Манька придет, поднимайтесь ко мне, я вам чего расскажу, — крикнула она.
— Чего расскажешь?
— А не скажу!
— Ну хоть намекни.
— Я бы намекнула, но у меня живот болит, — сделала жалобное лицо Маринка и с шумом захлопнула окно.
Мы с сестрой переглянулись. Маринка была неоценимым источником информации. Все важные новости мы узнавали от нее. Благодаря Маринке мы весьма туманно, но в целом представляли, как получаются дети (мужчина обнимает женщину и писает на нее), почему у Ритки из тридцать пятой такая злющая мама (у Риткиного папы завелась полюбовница), почему у тети Зои из восьмой квартиры на бельевых веревках круглый год сушатся кальсоны с начесом (она сильно простыла и теперь греет задницу тумбанами).
Для нас у Маринки всегда была припасена какая-нибудь сногсшибательная новость. Недавно, например, она шепотом поведала нам, что видела писюн своего брата Сурика.
— Представляете, девочки, он спал, как всегда, в носках, а трусы свернулись набок, и все хозяйство было на виду, — озираясь по сторонам, рассказывала Маринка. — Это такой ужас, вы не представляете, какой ужас!
— А чего там у него нового? Небось такой же дурацкий комплект, как у статуи Давида, можно подумать! — фыркнули мы.
В минуты тягостных раздумий о несправедливом устройстве мира (преимущественно эти минуты случались, когда нам особенно сильно попадало от мамы), мы открывали альбом творческого наследия эпохи Возрождения и долго разглядывали причиндалы Давида. Утешались.
— Вон, — потирая зудящее ухо, говорила Каринка, — а представляешь, если бы у тебя тоже такая фигулина была? Это же кошмар! С такой фигулиной прямо сразу ложись и помирай!
— Угум, — вздыхала я, — вот ведь несчастные люди эти мальчики!
Но Маринка заверила нас, что статуя Давида — это просто цветочки, и мы какое-то время пребывали в оцепенении, боясь представить, ЧТО у Сурика в трусах, если фигулина Давида — это цветочки.
Манька явилась сильно задумчивая, с виноватым выражением на лице.
— Ты чего? — заволновались мы.
— Да так, — она шмыгнула и повела ногой туда-сюда.
— Ба наказала?
— Угум.
— Когда?
— С утра. Полезла зачем-то в свою косметику и сразу заметила, что я испортила помаду, ну и… — Манька горестно вздохнула.
— И чего?
— Можно подумать, вы не знаете «и чего», — рассердилась Манька, — и того! Оттаскала меня за уши да пребольно по попе ударила. Три раза.
— До сих пор болит? — Мы по очереди потрогали Манькины уши.
— Да не. Она не хотела меня отпускать гулять, но потом смягчилась. И сказала, что к обеду придет проведать вашу бабулю.
— Ну и ладно, главное — отпустила тебя погулять. Пойдем к Маринке, она обещала нам рассказать чего интересного.
— Пойдем! — Манино горе как рукой сняло.
Мы поднялись на четвертый этаж и позвонили в дверь тридцать восьмой квартиры. Открыл нам ничего не подозревающий Сурик. Сами того не желая, мы, как по команде, уставились ему на штаны. Сурик нервно поежился, свел колени и прикрыл рукой ширинку.
— Вы чего? — пробасил он.
— Да так, — осуждающе глянули мы на него и шагнули в коридор. Объяснять что-либо усатому тринадцатилетнему подростку, у которого между ног даже не цветочки Давида, а не пойми что, мы не посчитали нужным.
Сурик засопел и обиженно пошевелил густыми бровями.
— Идите в большую комнату, посидите пока на диване. Маринка в туалете. Срет, — мстительно заорал он в сторону туалета, безошибочно вычислив источник нашего неласкового поведения.
— Сурик, ты еще пожалеешь, что на свет родился, понял? — заклокотала Маринка.
— Ахахаааа, — игогокнул Сурик и, победно хлопнув дверью, укрылся в спальне.
— Марин, ты там долго? — поскреблись мы в туалет.
— Да нет, скоро выхожу.
Мы прошли в большую комнату и уселись на диван. Взяли из хрустальной вазочки по горсти сушеного кизила, стали есть, отчаянно гримасничая — кизил оказался таким зубодробительно кислым, что есть его, сохраняя каменное выражение лица, не представлялось возможным. Про такой кизил в нашем городке говорят: «Засунь в задницу ослу — рванет с места со скоростью сто километров в час». Правда, такое говорят не только о кислом кизиле, но и об остром перце. Как раз на днях Ба купила на базаре килограмм нормального на вид болгарского перца, а он через один оказался невероятно острым. «Засунь ослу в задницу, и он рванет с места со скоростью сто километров в час», — ругалась Ба. Мы слушали ее и нервно представляли, как может рвануть с места несчастный осел, если у него в попе такое острый перец.
- Предыдущая
- 28/60
- Следующая
