Портрет дамы с жемчугами - Кикути Кан - Страница 33

• Предыдущая
• 33/63
• Следующая

– Больно! Больно!… Убийца! Убийца! – Это был последний крик Сёхэя.

В сердце Рурико проснулась жалость. Она бросилась на кухню и стала пронзительно кричать:

– Дедушка! Дедушка! Скорее сюда! Вор!

И вдруг она вспомнила своего возлюбленного Наою. После того, как он стрелял в Сёхэя, промахнулся и попал в Минако, Сехэй хотел возбудить против пего судебное дело. Виконт Сугино, отец Наои, умолил Сёхэя сжалиться над его сыном, и таким образом Наоя был спасен. Считая вражескую милость смертельным позором для себя, молодой Сугино бросил учение и теперь собирался уехать на остров Борнео на каучуковую плантацию, принадлежавшую его дальнему родственнику. Слухи об этом дошли до Рурико. Но, может быть, ее пылкий возлюбленный отказался от своего плана и, решив уничтожить соперника, явился сюда в эту темную, бурную ночь. А может быть, хотел тайком проститься с ней, но случайно стал свидетелем ее поединка с Сёхэем и, забыв обо всем на свете, ворвался в дом. Бандит… Вор… Но бандиты и воры не совершают таких нападений! Если это действительно Наоя и он уничтожит Сёхэя, то навсегда будет изгнан из общества, хотя и так уже общество наполовину похоронило его.

При этой мысли язык Рурико прилип к гортани. Застыв на месте, она не могла найти в себе силы предпринять что-то. Но встревоженные криком Рурико служанки подняли невообразимый шум.

Прибежал испуганный сторож. Услышав, что в доме вор, он побежал обратно в сторожку за старым охотничьим ружьем, и, прихватив с собой фонарь, храбро направился в комнату, где шел поединок с таким же неистовством, с каким на дворе бушевала буря. Несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, сторож, бывший рыбак, был сильным и смелым.

«Неужели это и в самом деле Наоя?» – с мучительной тревогой думала Рурико, и сердце ее замирало при мысли о том, что старик направит сейчас на него дуло ружья. По как она может его защитить, если не уверена в том, что это Наоя, а не вор? Оставив дрожащих от страха служанок на кухне, Рурико, подавив волнение, последовала за стариком.

В комнате царил полный хаос. Там разгуливал ветер, хлестал дождь. На полу негде было ступить от сорванных со своих мест различных вещей. В мокрых от дождя циновках отражался свет фонаря. Жалобно скрипел потолок.

Еще на бегу сторож крикнул:

– Господин! Господин! Китаро пришел! Китаро здесь!

Ответа не последовало. Из темноты доносились лишь тихие стоны.

– Господин! Господин! Крепитесь! – крикнул сторож, вбегая.

Тусклый свет фонаря упал на лежавшего посреди комнаты Сёхэя.

– Где же вор? – крикнул сторож, склонившись к самому уху своего господина.

Но Сёхэй в ответ только тихо стонал, тяжело дыша.

– Вы ранены, господин? Куда? Покажите!

Растерявшись, старик стал ощупывать Сёхэя своими сильными руками. Но раны не обнаружил. Вдруг он заметил, что глаза у Сёхэя закатились.

– Ему плохо! Госпожа, ему очень плохо!

С этими словами старик поднял Сёхэя. В теле его не было прежней упругости, оно обмякло и стало каким-то тяжелым.

Рурико в страхе закричала:

– Аната [32]! Вы слышите меня, аната?

Но жизнь в Сёхэе, казалось, угасала с каждой секундой.

Оглянувшись на вошедших в комнату, перепуганных насмерть служанок, Рурико ясным и твердым голосом приказала:

– Принесите поскорее бутылку бренди, а затем позвоните Ёсикаве-сама и попросите его немедленно приехать. Скажите, что хозяин в тяжелом состоянии.

Когда принесли бренди, Рурико быстро наполнила стакан и влила в рот Сёхэю. Щеки его слегка порозовели, в угасших глазах появился блеск.

– Господин! Господин! Где же вор? Куда он девался? – спрашивал сторож, собираясь броситься за вором вдогонку. Громкий голос Китаро, видимо, дошел до слабеющего сознания Сёхэя, и его губы едва заметно шевельнулись.

– Что вы хотите? Что я должна сделать? – крикнула Рурико, взывая к Сёхэю.

В это самое время из темного угла комнаты донесся дьявольский смех.

Тут даже бесстрашному Китаро стало не по себе. Потянувшаяся за ружьем рука два раза неуверенно скользнула по прикладу. По спине Рурико пробежал неприятный холодок.

– Кто там? Кто?… – хриплым голосом крикнул Китаро.

Неизвестный молчал.

– Кто ты? Не ответишь – пристрелю! Ободренный нерешительностью незнакомца, Китаро

поднял ружье и направил дуло в темный угол, затем посветил фонарем. При его тусклом свете неясно вырисовывалась фигура человека, сидевшего на корточках.

– Ну-ка, выходи! Не то выпущу в тебя пулю! – кричал сторож, но стрелять не решался.

Незнакомец же спокойно оставался на месте и не делал никаких попыток ни к бегству, ни к самозащите, как поступил бы в подобной ситуации вор или бандит. В ушах у Рурико до сих пор звучал его смех, заставивший ее содрогнуться от ужаса, и она со страхом всматривалась в темноту, в то же время опасаясь, как бы это не оказался ее возлюбленный Наоя.

В этом момент Сёхэй, видимо, придя в себя от громкого крика Китаро, со стоном произнес:

– Не надо стрелять…

После этого Сёхэй совсем обессилел.

Слова хозяина навели Китаро на какую-то мысль. Отбросив ружье, он весь напрягся и стал приближаться к незнакомцу. По мере того как он приближался, незнакомец медленно, шаг за шагом отступал и, дойдя до противоположной стены, вдруг выпрямился. Рурико с ужасом ждала новой схватки. Но опасения ее оказались напрасными.

– Так ведь это молодой господин! – не то с испугом, не то с удивлением воскликнул Китаро.

Рурико вздрогнула.

– Окусама! Это молодой господин! Молодой господин! – в замешательстве повторял Китаро.

Рурико отошла от умирающего Сёхэя и приблизилась к тому месту, где друг против друга стояли две темные фигуры. Да, это был Кацухико! Его кимоно из осима, которое он обычно носил, насквозь промокло от дождя. Черные волосы тоже намокли. Он походил на затравленного зверя. Когда же увидел Рурико, покраснел и улыбнулся своей идиотской улыбкой.

Рурико молчала, не в силах вымолвить ни слова. Теперь она все поняла. Кацухико, которого оставили в Токио и посадили под замок, затосковал по Рурико, каким-то образом вырвался из заточения и в эту страшную бурю поспешил в Хаяму.

– Это вы довели отца до такого состояния? – строго спросила Рурико.

Кацухико кивнул головой.

– Вы один добирались до Хаямы? Кацухико опять кивнул.

– Ехали поездом?

Кацухико снова ответил кивком головы.

– Зачем вы это сделали? Почему так жестоко обошлись со своим отцом?

Тут Кацухико покраснел и замялся. Будь у него ясный разум, он ответил бы ей, как рыцарь, избавивший от опасности высокую особу: «Чтобы спасти вас!»

Однако Кацухико ничего не говорил, только продолжал по-идиотски улыбаться.

Сторож наконец пришел в себя и сказал с упреком:

– Ох, молодой господин! Что вы наделали! В такую ночь уехали из Токио! Да еще искалечили отца! Окусама! – обратился он к Рурико. – Вы лучше присмотрели бы за господином!

Китаро подошел к Сёхэю, который по-прежнему не подавал никаких признаков жизни.

Рурико, хоть и сказала Кацухико несколько укоризненных слов, в душе испытывала чувство горячей признательности к своему смелому рыцарю, явившемуся к ней на помощь в тяжелую минуту.

Сёхэй вдруг громко застонал. Рурико бросилась к нему. Лицо его судорожно подергивалось, грузное тело билось в конвульсиях.

– Воды! Воды!

Служанка тотчас же принесла воду, но влить ее в рот умирающему было уже невозможно – губы его свело судорогой, и вода струйками потекла с шеи на грудь. Тогда Рурико набрала в рот немного воды и из уст в уста дала Сёхэю напиться, чтобы хоть так проявить свою супружескую заботу о нем.

– Больно! Душно! Душно! – тихо, но внятно произнес Сёхэй и стал царапать себе грудь ногтями.

– Скоро доктор придет! Потерпите, пожалуйста! – робко сказала Рурико.

Умирающий, видимо, услышал ее слова, потому что устремил в се сторону угасающий взор.

– Рурико-сан… Я виноват… Я во всем виноват… Умоляю вас… простите меня!

• Предыдущая
• 33/63
• Следующая