Лишь разумные свободны - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/35
- Следующая
— Господи, о чем вы говорите, Каммерер? Вы хоть слышите сами, о чем вы говорите? Какое отношение разведка имеет к прогрессорству? Что, эти разведчики двадцатого века, они занимались прогрессорской деятельностью? Они стремились подтолкнуть чье-то развитие? Я читала книги! Я видела фильмы! Да что там, в школе я сама играла в спектакле, мы его ставили по книге… не помню названия… сейчас… Да, вот: «Во имя мира на Земле». Автора уж точно не помню, не в нем дело. Был там такой разведчик, то ли из СССР, то ли из США. А может, оба… Они охотились за секретами. Называлось это секретными службами. Прогрессорством и не пахло, обыкновенный грабеж средь бела дня. Разведчиков, конечно, ловили. И правильно. Ваши прогрессоры тоже грабежом чужих секретов занимаются?
— Прогрессоры не наши, — ощетинился я. — Но, согласитесь, что нельзя исключить ситуации, когда на Земле…
— Не суди о других по своему образу и подобию, — заявила Ландовска и неожиданно замолчала, хотя, казалось, фраза, которую она хотела сказать, только началась. Она нахмурила брови, но взгляд от меня не отрывала — тяжелый взгляд, давящий.
— Погодите, Каммерер… — протянула она. — Не хотите ли вы сказать, что бедный Лучано… Вы думаете, что он…
Она даже выговорить вслух не могла того, что пришло ей на ум. И если я ей скажу сейчас, что она близка к истине, Ландовска швырнет мне в голову тяжелую статуэтку, изображавшую то ли сатира, то ли просто чертенка. Статуэтка стояла на столике, и ладонь Ландовской непроизвольно сжимала фигурку за кривые ноги. Не нужно было мне раскрываться. Прокол. Сам виноват. Поверил в рассудительность и открытость. Но теперь, когда контакт исчез безвозвратно, продолжать разговор просто не имело смысла.
— О чем вы говорите, госпожа Ландовска! — с искренним возмущением воскликнул я. — Грапетти — инопланетный агент! Чушь. Но гибель звездолета — это серьезно. Это первый случай за несколько десятилетий.
— И вы решили, что не обошлось без вмешательства иного разума, Господи, спаси и помилуй, — театрально вздохнула Ландовска, опустив статуэтку на стол. — Каммерер, вы либо псих, либо дурак, либо не говорите мне правду. Когда я жила на Земле, то у меня был сосед, он летал на транспортниках куда-то в систему то ли звезды Барнарда, то ли на Тау Кита. Так он мне все уши прожжужал в свое время о пресловутых Странниках. Он мечтал с ними встретиться. И все, что не мог объяснить у себя в космосе, он сваливал на Странников. Это было бы смешно, если бы не его глаза — он этих пресловутых Странников боялся! Туннели Странников. Циклопические сооружения Странников. Странники спасают жителей Надежды и исчезают. Странники, Странники… Хорошо, здесь, на Альцине, я перестала слышать эту чепуху, здесь люди куда прагматичнее. Это ведь религия, Каммерер, религия, где Богом являются Странники, которых никто никогда не видел и авторство которых во всех случаях никогда не было доказано.
— Я вовсе не утверждаю, что «Альгамбра» погибла по вине Странников, — сказал я, но Ландовска, похоже, меня не слышала.
— У каждого века, — продолжала она, — свои безумства. В двадцатом помешались на этих… тарелках. Все их видели, кто-то летал на них, наука даже такая была — уфология, которая объясняла непонятные явления в атмосфере вмешательством пришельцев. Не похоже? По-моему, то же самое. Удивляюсь, как в те времена не создали какую-нибудь секретную комиссию по отлову пришельцев и насильственному вступлению с ними в контакт. Знаете, Каммерер, тогда воображали, что высокоразвитые инопланетяне, конечно же, принесут людям одно лишь благо. Это потом, когда мы… точнее, вы сами занялись прогрессорством, когда Гарднер основал Институт экспериментальной истории… Кстати, вы не помните, когда это было?
— В тридцать втором, — механически сообщил я.
— Значит, еще до… Ну, вот видите! Да, так с тех именно времен, как мне кажется, общественное мнение на Земле изменилось радикально.
— Подождите, Ванда, — я решил, наконец, прервать ее эмоциональную речь и внести свежую струю в нашу пикировку. — Я могу представить ваше отношение к моей организации, я могу даже разделить это мнение. И я не стану доказывать, что, если есть хоть один шанс из миллиарда, что Странники или кто-то иной вмешиваются в нашу историю, мы просто обязаны сделать все возможное и невозможное, чтобы выявить и пресечь. Это очень серьезный и отдельный разговор…
— Боже, какая риторика… — пробормотала Ландовска.
— Да, отдельный разговор, — настойчиво сказал я. — Но, согласитесь, что, кого бы я ни представлял, цель у нас с вами сейчас одна. Я хочу знать, что произошло с «Альгамброй», почему это произошло, и что случилось с Лучано Грапетти, мужем вашей, насколько я понимаю, близкой подруги.
— Подруги? — подняла брови Ландовска. — Мы познакомились с Таней на прошлой неделе.
— Вот как… Ну, хорошо. Как бы то ни было, у вас есть своя версия того, что произошло. И похоже, вы знаете что-то о судьбе Лучано. И я не вижу причин, по которым вам нужно скрывать эту информацию от меня.
— Вот разговор не мальчика, но мужа, — усмехнулась Ландовска. — Конечно, я могу вам сказать все, что знаю, и поделиться тем, чего не знаю, но предполагаю. Но вы мне не поверите, вот в чем штука. Если я вам скажу, что Лучано Грапетти совершил то, что он совершил по той простой причине, что у него не было иного выхода? Что единственным его побудительным мотивом было желание доказать необходимость возврата к полному детерминизму, к миру, каким он был тысяч десять лет назад? Вы мне не поверите, потому что ни в грош не ставите мою науку. А иных доказательных идей у меня нет и не было.
— Хорошо, — согласился я. — Давайте пока без доказательств. Грапетти жив?
— Думаю, да.
— Вы или Татьяна знаете, где он находится?
— Понятия не имеем, — совершенно искренне сказала Ландовска.
— Почему произошел взрыв на «Альгамбре», и где в это время был Грапетти?
— Понятия не имею, — повторила Ландовска.
— Татьяна вам рассказывала о… ну, скажем, братьях и сестрах ее мужа?
— Она — мне? Да нет же! Это я ей рассказала, а она подтвердила.
— Вы? — я, пожалуй, действительно, перестал ориентироваться в ситуации. Оставалось надеяться, что удивление на моем лице не было выражено слишком явно.
— Я, Каммерер. И не спрашивайте, откуда я взяла эту информацию.
— Естественно, — пробормотал я. — Вы скажете, что она вам явилась с неба, и я действительно не поверю, потому что на небе нет ничего, о чем бы люди иных профессий не знали куда больше любого астролога.
— Ну-ну, — неопределенно произнесла Ландовска. — Вам не кажется, Каммерер, что ваш брат прогрессор…
— Я не прогрессор, — поднял я обе руки. — Во всяком случае, не прогрессор уже почти десять лет.
— Неважно. Образ мысли не изменился. Так вот, вам не кажется ли, что для вашего брата легче и интереснее устанавливать контакт с охранниками Герцога Алайского или, скажем, с расой голованов, чем с людьми, которые придерживаются иных, нежели у вас, взглядов на мироздание? Голованов вы скорее поймете, потому что признаете за ними право быть другими.
— Давайте, Ванда, поговорим об этом в следующий раз, — взмолился я, понимая, что, отказываясь от дискуссии, в глазах этой женщины признаю поражение не только свое, но и обоих КОМКОНов, и всей науки, не имеющей чести нести перед собой на вытянутых руках определение «оккультная». — Сейчас меня интересует только Грапетти. Если он жив, я хотел бы с ним встретиться.
— Он жив, — пожала плечами Ландовска. — Вы думаете, я знаю больше?
Мой утренний доклад Экселенцу был вынужденно сжатым и не содержал позитивной информации. Я скорее слушал, чем говорил. Предварительное расследование показало, что «Альгамбра» погибла от редчайшей случайности — прорыва метеором энергетической защиты в момент изменения режима полета. В субсветовом полете внутри планетной системы защита надежна абсолютно — за полтораста лет использования дисперсных двигателей не было ни единого случая нечаянного столкновения с метеором. В нуль-полете, естественно, метеоры тоже не опасны. Но есть несколько микросекунд в момент перехода из одного режима в другой, когда защита снята, система нестабильна и открыта внешним воздействиям. Вероятность столкновения с метеором в этот момент, однако, настолько ничтожна, что ее никогда, насколько я знаю, во внимание не принимали — шанс столкновения был таким, что произойти оно могло не чаще одного раза в полтора триллиона лет. Или три триллиона? Во всяком случае, число это намного превышало возраст Вселенной, и конструкторы, естественно, полагали, что звездолетам ничто не грозит.
- Предыдущая
- 8/35
- Следующая
