Чингисхан. Книга 3. Солдаты неудачи - Волков Сергей Юрьевич - Страница 3

- Извините. А че, в натуре! Я четырех человек в машину сажаю, по десять штук с носа. Другие по двадцать ломят. Не уедете ведь! Одно место осталось.

Злость проходит. Да уж, везет мне сегодня на предприимчивых водителей. Напускаю на себя высокомерный вид, киваю.

- Уговорил. Вон сумку в клеточку видишь? Цепляй и поехали.

Старенькая «Волга», забитая алчущими выбраться из аэропорта, выруливает со стоянки. В машине холодно, печка не справляется. Притиснутый крупным мужиком в дубленке к дверце, вывожу на запотевшем стекле буквы: «Т Е Л Л И».

Провал в прошлое происходит быстро и резко…

Старый шаман Мунлик и его сын Кокочу сидели у костра, разведенного на красном камне. В бездонном небе над их головами парил одинокий кречет. Поодаль паслись лошади, вдалеке виднелись юрты. Там жили люди, что служили шаману.

За годы, прошедшие с тех пор как Темуджин начал восстанавливать свой улус, Мунлик сделался одним из самых уважаемых и богатых людей в степи. К нему на поклон шли и ехали из самых далеких краев и даже из-за пределов монгольских земель. По велению Чингисхана обижать паломников было запрещено под страхом смерти.

Мунлик одряхлел. Седые космы свисали на изрезанное морщинами лицо. Руки, похожие на скрюченные лапы хищной птицы, теребили амулеты и обереги. Сын его Кокочу, напротив, молод и силен. У него гордое лицо, но тяжелая челюсть и хищные глаза делали выражение этого лица недобрым.

- Вечное Синее небо благоволит к нашему роду, — прошамкал старый шаман. — Сын мой, пришел черед тебе взять священный бубен и заменить меня в служении Тенгри. Ты готов?

- Да, отец, — Кокочу встал, низко поклонился Мунлику.

- Бессчетное сомнище облаков проплыло по небу с той поры, как я по просьбе Есугея-багатура спас его сына. Ныне Темуджин стал Чингисханом и подгибает всю степь под свое колено. Он окружил себя сильными нойонами. Все реже и реже он призывает меня, чтобы узнать волю Вечного Синего неба. Ты слышал об этом.

- Да, отец, — Кокочу снова поклонился.

- Сегодня, — голос Мунлика окреп и загремел над травами, — я объявлю, что мне было видение. Будто бы бежал по степи каурый жеребец, и путь ему преградила бурная река. Несколько раз пытался жеребец переплыть ее, да всякий раз возвращался. И вот тогда со стороны восхода прибежал на берег белый жеребец. Громким ржанием увлек он каурого за собой, и поплыли они, причем каурый смотрел на воду, а белый высоко вытягивал шею и видел небо. Так они и переплыли реку. Ты понял, о чем это видение, сын мой?

Кокочу снял круглую шапку, расшитую по швам желтым шнуром, потер ладонью бритую голову.

- Прости, отец, смысл твоего видения для меня туманен.

- Каурый конь — это Темуджин, — терпеливо начал разъяснять Мунлик. — Бурный поток — враги его. А белый жеребец — это ты, Кокочу. Ты станешь при нем верным другом, советчиком и проводником воли Тенгри. А чтобы у друзей и родни Чингисхана не возникло и тени сомнения… — старый шаман поднялся и высоко воздел руки. — Нарекаю тебя, сын мой, именем Теб-Тенгри[1]! Нынче же весть о твоем избранничестве понесется по степи от куреня к куреню и вскоре не останется ни одного арата, который бы не знал этого. А теперь, шаман Теб-Тенгри, ступай и десять дней молись Вечному Синему небу о даровании милости. На одиннадцатый день ты отправишься к Чингисхану.

- А ты, отец?

- Старость требует покоя. Я уйду на гору Бурхан-Халдун и там окончу свои дни. Прощай, сын мой.

— Прощай, — Кокочу, нареченный Теб-Тенгри, в последний раз низко поклонился отцу, принял из его рук шаманский бубен и пошел прочь от костра.

Чингисхан принял весть о преемнике Мунлика спокойно.

- Я не противлюсь воле Тенгри, — сказал он.

Молодой шаман поселился неподалеку от становища Чингисхана. Он велел покрыть свою юрту синей — цвета неба — тканью. Вокруг нее стояло девять белых юрт, в которых жили слуги Теб-Тенгри. Брат Чингисхана Хасар, узнав об этом, возмутился:

- В белых юртах живут только ханы. Этот выкормыш Мунлика дает нам понять, что он выше любого из нас!

- Успокойся, брат, — ответил ему старший сын Есугея-багатура. — Тенгри на небе, хан — его тень на земле. Так всегда было и будет.

Верные люди донесли слова Хасара до Теб-Тенгри и молодой шаман запомнил их. Как-то раз на охоте, куда был приглашен и сын Мунлика, Хасар и Теб-Тенгри оказались рядом. На них из кустов выбежал вспугнутый загонщиками олень.

Шаман вскинул лук, прицеливаясь, чтобы попасть в шею или голову животного. Хасар, слывший самым метким стрелком среди всех монголов, выстрелил навскидку и сразил добычу.

- Я первым увидел этого оленя! — закричал Теб-Тенгри. — Он был предназначен мне Вечным Синим небом!

- Зато я первым его убил, — посмеиваясь, ответил Хасар, спрыгнул с коня и принялся свежевать тушу.

Шаман скрипнул зубами и ускакал. На следующий вечер после возвращения с охоты его люди подкараулили Хасара и избили так, что брат Чингисхана едва дополз до порога своей юрты.

- Не противься воле небес! — приговаривали они.

Отлежавшись, Хасар отправился к брату и пожаловался на обидчика.

- Привык побеждать, но оказался побежденным… — пробормотал Чингисхан и нахмурился.

- Брат мой, ты покараешь его? — выдавил из себя Хасар.

Он никогда и ничего не просил у старшего брата, но Теб-Тенгри, который умел вызывать демонов и духов, внушал здоровяку ужас. Шаман служил силам, способным погубить весь род людской. Что для них какой-то Хасар Борджигин?

Чингисхан никак не ответил ему. Разозлившись, младший брат ушел и три дня не выходил из своей юрты. Зато к престолу владыки всех монголов явился шаман. Приняли его радушно. В огромной ханской юрте по велению Чингисхана расстелили дорогие ковры и выставили блюда с изысканными яствами.

Когда Теб-Тенгри вошел в юрту, сын Есугея-багатура поклонился ему. Шаман в ответ лишь милостиво кивнул. Усевшись у подноса с вареной кониной, сдобренной черемшой и диким луком, Теб-Тенгри отложил бубен, отрезал кусок мяса, не дожидаясь хозяина, и принялся жевать.

Повелитель монголов сел поодаль, глотнул архи из серебряной чаши, задумчиво разглядывая молодого шамана. Насытившись, тот вытер жирные пальцы о собольи хвосты, свисающие с его украшенной перьями сов и беркутов шапки, и сказал, глядя мимо Чингисхана:

- Я не могу поручиться за твое будущее, хан.

- Что ж так? — удивленно приподнял бровь Чингисхан.

- Великий Тенгри поведал мне, что брат твой Хасар хочет попеременно с тобой править монголами, а когда ты состаришься, сделаться единовластным хозяином всей степи. Если ты не остановишь его, то можешь потерять все.

После этих слов шаман поднялся и покинул юрту Чингисхана, оставив его в глубокой задумчивости. «Старый шаман Мунлик часто предостерегал меня от опасностей, — подумал Чингисхан. — Теперь пришло время его сына». Вечером того же дня верные владыке всех монголов нукеры схватили Хасара, связали его и посадили в яму, а к многочисленному семейству был приставлен крепкий караул из трех сотен воинов.

Ночью большинство слуг и вассалов впавшего в немилость брата повелителя откочевали к становищу Теб-Тенгри и старейшины попросили его милостиво принять изгоев под свою руку. Молодой шаман думал не долго. Уже к полудню возле его жилища появилось почти две тысячи юрт.

Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы одна из жен Хасара не сумела выбраться из своей юрты. Девушка поймала в степи лошадь и поскакала к вдове Есугея-багатура Оэлун, матери Чингисхана. Упав перед свекровью на землю, она обняла ее ноги и, заливаясь слезами, начала умолять женщину спасти своего сына. Оэлун немедленно повелела запрячь в кибитку тройку самых быстрых кобылиц и отправилась к Чингисхану.

Она успела как раз вовремя, но стража не пустила Оэлун к сыну. Связанный Хасар топтался перед братом и владыка монголов, сдвинув брови, сурово спрашивал:

— Как смел ты, единокровный мой брат, злоумышлять против меня?