Золотая петля - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 8

• Предыдущая
• 8/30
• Следующая

Больше минуты ни один из мужчин не нарушал молчания. Филипп схватился за револьвер, но совсем не имел намерения из него стрелять. Затем он понял наконец, что пора уже было заговорить, и начал с самого естественного восклицания, распространенного во всех концах необъятного мира:

— Здорово, Брэм!

— Здравствуйте, мсье!

Брэм только пошевелил губами. Голос же его оказался низким и горловым. И вслед за этим, почти тотчас же, голова его исчезла.

Филипп немедленно же выскочил из своего спального мешка. Через отверстие в его пещеру до него донесся уже другой звук, — угрожающие повизгивания волков. Брэма больше не было слышно.

Несмотря на доверие, которое родилось в душе у Филиппа с первого же взгляда на Брэма, он вдруг почувствовал, как вдоль спины у него пробежал холодок, когда оглядел себя со всех сторон. Он мог стоять в своей берлоге только на четвереньках, при нем остался один только револьвер, — и какую же жалкую крысу в ловушке он разыграет из себя, если Брэм вдруг выпустит на него своих волков! Каким это будет спортом и для волков и, пожалуй, для самого их хозяина! Ну, ему удастся убить двух или трех волков, а дальше что? Они набросятся на него как вихрь, протискаются к нему сквозь снег, как пловец сквозь воду. Не поступил ли он глупо во второй раз? Не усилил ли он Брэма Джонсона, этого тройного убийцу тем, что так ласково приветствовал его, вместо того чтобы попросту в него стрелять?

Он подполз к выходу из своего туннеля и опять услышал рычание и визг волков. Звуки эти показались ему уже на расстоянии. Тогда он выполз наружу.

Из своей засады он мог видеть только широко расстилавшийся перед ним Баррен и свои вчерашние следы на снегу. Он держал перед собою наготове револьвер, когда вдруг послышался голос Брэма:

— Мсье, бросьте револьвер и нож, иначе я разделаюсь с вами. Мои волки еще голодны!

Филипп продвинулся еще более вперед. Брэм сказал эти слова тихо и без угрожающего тона, но Филипп почуял в них холодный и невозмутимый приговор к смерти, тем более что при создавшихся условиях считал для себя безумием вступать с ним в бой. В своих волках он имел перед ним не только преимущество, но и полную гарантию успеха. И если бы Филипп хоть немного сомневался в этом и попробовал еще раз приподнять револьвер, то его нерешительность могла бы моментально быть устранена хотя бы всего только тремя волками, которых напустил бы на него Брэм. Это были гиганты, а не звери. И действительно, три из них выступили вперед; за ними последовали четвертый и пятый, а затем их появилось столько, что они загородили собою горизонт. Все они оскалили клыки, щелкали зубами, выли и выказывали нетерпение. Филипп увидел перед собою десятки пар устремленных на него глаз и невольно подался назад. Он знал, что один только Брэм был в состоянии отозвать их от него назад, но не услышал ни единого его слова, ни единой его команды. Даже в ту самую минуту, когда Брэм поднял свою двадцатифутовую кожаную плеть, лежавшую на снегу, точно свернувшаяся змея, и грозно взмахнул ею над головами животных, он не проронил ни звука. Испугавшись этой плети, волки разбрелись по сторонам, и тогда только вновь послышался голос Брэма:

— Давайте сюда револьвер и нож, иначе я спущу на вас сейчас волков!

Не успели еще замереть в воздухе эти слова, как Филипп уже бросил к нему свой револьвер.

— Получай, сумасшедший! — крикнул ему Филипп. — А вот тебе и нож!

Нож последовал за револьвером.

— Бросить тебе и постель? — спросил он.

Он употреблял все усилия, чтобы не выдать своего страха и казаться веселым. Но он не упускал из виду того, что только вчера стрелял в Брэма и что было бы совершенно безрассудно предполагать, что Брэм не размозжит ему голову, если он окончательно вылезет из своего убежища. То, что Брэм ничего не ответил ему насчет постели, не придало ему большей уверенности. Он повторил свой вопрос еще громче, чем в первый раз, и снова не последовало ответа. В полном недоумении он принялся за сворачивание своей постели и при этом не мог удержаться от угрюмой улыбки. В самом деле, если он останется в живых, то как будет доносить своему начальству обо всех этих приключениях? Его рапорты будут представлять из себя одну сплошную комедию, — как он зарывался в снег, точно для зимней спячки сурок, как его пригласил потом к себе на завтрак человек с дубиной в руке и с целой сворой волков, у которых оскаленные клыки блестели, точно слоновая кость. А он догадывался, что в данном случае не обойдется и без дубины. И действительно, немного спустя, когда он выкинул из своей берлоги свои спальные принадлежности, то увидел, что его догадки были вполне основательны. Брэм уже захватил себе и нож и револьвер. На той же самой руке у него висели плеть и громаднейшая дубина.

Улучив удобный момент, Филипп не медля последовал за своею постелью и предстал пред ясные очи Брэма.

— Доброе утро, Брэм!

Его приветствие повлекло за собой целый хор дикого рычания волков, так что у него даже застыла кровь, хоть он и пытался скрыть от Брэма малейшие признаки того, что каждый нерв на его спине испытывал такое ощущение, точно в него втыкали иголки. На этот раз Брэм громко крикнул на них по-эскимосски и стегнул их своей длинной плетью прямо по мордам.

Затем он в упор посмотрел на своего пленника. Зеленые огоньки вспыхнули у него в глазах. Узкие губы сжались еще плотнее. В этот момент он готов был убить. Неосторожное слово, один какой-нибудь лишний жест, — и Филипп знал, что конец был бы неизбежен.

Тем же самым горловым голосом Брэм спросил:

— Зачем вы стреляли в меня вчера?

— Я хотел поговорить с тобою, Брэм, — спокойно ответил Филипп, — я вовсе не хотел тебя убивать. Я стрелял тебе через голову.

— Вы хотели поговорить? — продолжал Брэм с таким видом, точно каждое слово требовало от него усилий. — О чем?

— Я хотел спросить у тебя, за что ты убил человека на Божьем озере?

Слова эти вырвались из уст Филиппа как-то сами собой; он не мог их сдержать. Брэм зарычал в ответ, точно это говорил зверь, а не человек. Огоньки у него в глазах сделались еще зеленее.

— Это был полицейский, — ответил он. — Полицейский из Черчилла, и я выпустил на него своих волков!

Рука Филиппа задрожала у него в кармане. Волки стояли позади него, и он боялся обернуться к ним и посмотреть. Его ужаснуло их подозрительное молчание. Они ожидали, их звериный инстинкт уже подсказывал им, что команда уже готова сорваться с уст их владыки. Брэм бросил на снег нож и револьвер. В одну руку он взял плеть, в другую — дубину.

Филипп быстро вытащил из бокового кармана бумажник.

— Ты что-то потерял, — обратился он к нему, — когда останавливался около избушки Пьера Брео.

Его собственный голос казался ему странным и удивил его.

— Я отправился вслед за тобою, — продолжал он, — чтобы вручить тебе твою потерю. Я мог бы тебя убить, если бы пожелал, когда стрелял, чтобы обратить на себя твое внимание. Я просто хотел тебя остановить. Я должен передать тебе вот это!

И он протянул Брэму золотую петлю.

Больше полминуты Брэм стоял, точно живое существо, вдруг неожиданно, по щучьему веленью, превращенное в камень. Он уже не смотрел на Филиппа, а весь был поглощен созерцанием сверкавших золотых волос. В следующие затем полминуты он выпустил из рук плеть и дубину, и они повалились на снег. Все еще не отрывая глаз от петли, точно его кто-то заколдовал, он сделал шаг вперед, затем другой, подошел к Филиппу и взял у него эту вещь. Он не произнес ни слова. В его глазах уже потухли зеленые огоньки. Резкие черты на его лице сгладились, и, когда он стал поворачивать петлю так, что она стала отливать золотом при свете, с губ у него тоже слетело выражение жестокости. Что-то, похожее на улыбку, вдруг появилось у него на лице.

И все еще не говоря ни слова, этот странный человек обмотал вокруг своего громадного пальца шелковый шнурочек, снял его и сунул к себе за пазуху. Казалось, что он вовсе забыл о присутствии Филиппа. Он поднял револьвер, осмотрел его и, как-то особенно хрюкнув, отшвырнул его далеко от себя. Тотчас же все волки бешено помчались за ним вдогонку. Нож последовал за револьвером. Затем так же спокойно, точно он собирался разводить костер, он взял ружье Филиппа в обе руки, ударил им себе о коленку и разломал его на две части. Дуло отвалилось от приклада.

• Предыдущая
• 8/30
• Следующая