У последней границы - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 19
- Предыдущая
- 19/53
- Следующая
— Если вы и виноваты, то далеко не в такой степени, как вы думаете, — сказал он. — Не принимайте этого так близко к сердцу, Алан. Но найдите ее. Найдите ее, если сможете, и дайте мне знать. Вы это сделаете, вы сообщите мне?
— Да, я вам сообщу.
— А что до Росланда, то у него было много врагов. Я уверен, что тот, кто покушался на него, еще и сейчас находится на пароходе.
— Несомненно.
Капитан некоторое время колебался и, не глядя на Алана, сказал:
— В каюте мисс Стэндиш ничего нет, даже ее саквояж исчез. Мне кажется, я видел там кой-какие вещи, когда заходил тогда с вами. Помнится даже, я что-то видел в вашей руке. Но я, должно быть, ошибся. Она, вероятно, выбросила все в море раньше чем бросилась сама..
— Это вполне возможно, — уклончиво согласился Алан.
Капитан Райфл кончиками пальцев барабанил по столу. При тусклом свете каюты его лицо казалось суровым и старым.
— Это все, Алан. Я отдал бы свою жизнь, чтобы вернуть ее, если бы я только мог. Для меня она была живым воспоминанием… о человеке, который умер много лет тому назад. Вот почему я нарушил пароходные правила, когда она таким странным образом, не запасшись билетом, явилась ко мне на борт в Сиэтле. Я жалею теперь об этом. Я должен был отослать ее на берег. Но она умерла. И будет лучше, если вы и я будем хранить про себя то немногое, о чем мы догадываемся. Я надеюсь, вы найдете ее. И если найдете…
— Я сообщу вам.
Они обменялись крепким рукопожатием. Когда они подошли к двери и открыли ее, капитан Райфл все еще сжимал руку Алана. На небе произошла быстрая перемена. Звезды исчезли, и порывы ветра стеная проносились над потемневшим морем.
— Быть грозе, — сказал капитан.
Его сдержанность надломилась. Он как-то сгорбился, в его голосе послышались дрожащие нотки. Алан вперил глаза во мрак. Затем капитан произнес:
— Если Росланд выживет, то он будет в госпитале в Кордове.
Алан ничего не ответил. Дверь за ним тихо закрылась. Он вышел на окутанную мраком палубу, подошел к перилам и остановился там, прислушиваясь к вою ветра, проносившегося над темной пропастью моря. Вдали раздавались глухие раскаты грома.
Вернувшись в каюту, Алан попытался взять себя в руки. «Горячка» Смит ждал его; свои вещи он упаковал в брезентовый мешок. Алан объяснил ему причину перемены в его планах. Дела в Кордове вынудят его пропустить пароход и по меньшей мере на месяц отсрочить возвращение в тундру. Смит должен отправиться туда один. Путь до Танана он сможет быстро проделать по железной дороге. Оттуда он двинется в Алакакат, а потом дальше к северу в область Эндикоттских гор. Такому человеку, как он, нетрудно будет найти ранчо Алана. Алан достал карту, дал ему кой-какие письменные наставления, снабдил деньгами и под конец посоветовал не терять головы и не бросаться с места в карьер в погоне за золотом. Ему лично необходимо сойти на берег немедленно, но Смиту он рекомендовал до утра не покидать парохода. Тот поклялся, что все исполнит в точности.
Алан не стал объяснять ему причину своей собственной поспешности и был рад, что капитан Райфл не слишком настойчиво расспрашивал его. Он не пытался анализировать, насколько благоразумен его поступок. Он знал только, что каждый мускул его тела жаждал физического действия; он должен немедленно начать что-нибудь делать, если не хочет оказаться сломленным всем обрушившимся на него. Это желание жгло мозг, грозя безумием; невероятным напряжением воли Алан сдерживал себя. Он пытался отогнать стоявший перед глазами образ бледного лица, качавшегося на волнах океана, и упорно старался вернуть свое обычное бесстрашное душевное равновесие. Но сам пароход, казалось, намеревался сломить его сопротивление. За этот час, что прошел с той минуты, когда он услышал крик женщины, Алан возненавидел это судно. Ему хотелось ощущать под ногами твердую почву. Он всей душой стремился очутиться у той узкой полоски берега, куда должно было отнести тело Мэри Стэндиш.
Даже «Горячка» Смит, и тот не заметил признаков того внутреннего огня, который сжигал Алана. И только тогда, когда Алан очутился на берегу и окруженная кольцом гор Кордова развернулась перед ним, только тогда покинуло его душевное напряжение. Он ушел с пристани и остановился один во мраке, глубоко вдыхая горный воздух и раздумывая, куда направиться. Вокруг него все было окутано непроницаемой мглой. Редкие огоньки тускло горели здесь и там, еще больше подчеркивая кромешный мрак, охвативший его со всех сторон. Гроза еще не разразилась, но в воздухе чувствовалось ее приближение. Раскаты грома хотя и раздавались очень близко, но звучали глухо; казалось, какая-то могущественная рука сдерживала ураган, готовясь захватить землю врасплох.
Сквозь эту темень Алан прокладывал свой путь. Он не потерял направления. Три года тому назад ему много раз случалось ходить к хижине старого Улафа Эриксена, жившего в полумиле от берега. Он знал, что Эриксен все еще живет там, где он поселился двадцать лет тому назад, поклявшись остаться на этом месте до тех пор, пока море не пожелает поглотить его. Таким образом, Алан шел знакомой дорогой. Сильный раскат грома раздался прямо над его головой. Грозные стихии сбросили с себя оковы. Он слышал все усиливающийся грохот в горах, скрытых во мраке ночи. Внезапно блеск молний осветил путь. Это помогло ему. Он увидел впереди белую песчаную полосу и ускорил шаг. Еще более отчетливо послышался усиливавшийся рев океана. Казалось, что Алан находится между двумя гигантскими армиями, сотрясавшими землю и море, готовясь к смертельной схватке.
Снова сверкнула молния. За ней последовал удар грома, от которого задрожала земля, и эхом рассыпался по горам, постепенно замирая вдали. Холодный порыв ветра ударил Алану в лицо, и что-то в его душе пошло навстречу буре.
Он всегда любил прислушиваться к раскатистому эху грома в горах, наблюдая за вспышками молнии на вершинах. Он сам тоже родился в такую ночь, когда вокруг хижины его отца все трещало, и грохот гор наполнял собою мглу. Любовь к грозным силам природы была заложена у него в крови, она была частицей его души, и порой он страстно ждал этого «разговора гор», как другие ждут наступления весны. Приветствуя его теперь, Алан вглядывался в темноту, стараясь различить мерцание огонька, который горел в хижине Улафа Эриксена всю ночь напролет.
Наконец он его увидел — желтый глазок, выглядывавший из мрака. Минуту спустя темная тень хижины выросла перед ним. Блеснувшая молния осветила дверь. Когда наступало затишье, слышно было, как дождь барабанил по крыше. Алан принялся стучать кулаком, чтобы разбудить шведа. Потом он распахнул незапертую дверь, вошел, сбросил вещи на пол и прокричал традиционное приветствие, которое Эриксен вряд ли мог забыть, хотя прошло почти четверть века с тех пор, как он и отец Алана вместе бродили по горам.
Алан прикрутил фитиль в керосиновой лампе, стоявшей на столе. Из внутренней двери показался Эриксен — широкоплечий мужчина с массивной головой, свирепыми глазами и большой седой бородой, спускавшейся на голую грудь. Он несколько секунд пристально всматривался в Алана, который снял с головы шапку. И в то время, как 6уря разразилась наконец оглушительными ударами грома, а ветер и дождь накинулись на хижину, Эриксен испустил радостный крик — он узнал Алана. Они крепко пожали друг другу руки.
Голос шведа покрывал шум бури и хлопанье неплотно закрытых ставен. Протирая заспанные глаза, Эриксен стал что-то такое вспоминать, что случилось три года тому назад, но вдруг он заметил странное выражение на лице Алана и остановился, чтобы узнать причину этого.
Пять минут спустя швед открыл дверь и стал глядеть в сторону черневшего океана. Ветер ворвался в комнату и разметал бороду старика по его плечам, а вместе с ветром хлынул поток дождя, промочивший его до костей. С трудом закрыв за собой дверь, Эриксен обернулся к Алану. При желтом свете керосиновой лампы он походил на огромное серое привидение.
Потом они стали дожидаться рассвета. А с первым проблеском зари длинный черный баркас шведа Улафа резал носом волны, держа путь в открытое море.
- Предыдущая
- 19/53
- Следующая
