Охотники на волков - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 17

• Предыдущая
• 17/32
• Следующая

Род и Ваби не думали теперь ни о чем другом, кроме как о здоровых и разнообразных радостях, которые сулила им охота, и о трофеях, которые они вскоре присоединят к восьми волчьим скальпам. Мукоки начал рубить кедровые деревья и срезать с них сучья, приготовляя балки для кладки пола.

Разложив их рядом на земле, сколачивая гвоздями и затыкая мхом все промежутки между ними, Род весело насвистывал и свистел так усердно, что в конце концов у него заболело горло. Ваби напевал обрывки дикой песни краснокожих. Мукоки бурчал что-то себе под нос, временами повышая голос. Пол был закончен уже при свечах, и железная печка, принесенная из саней, была немедленно водворена в хижине на месте прежнего, полуразрушенного очага из плоских камней, оставленного людьми-скелетами.

В этот вечер ужин был приготовлен на ней, а по окончании еды Мукоки поставил на огонь большой горшок, наполненный жиром и костями оленя.

Род спросил его, что это за суп он варит. Вместо ответа индеец взял стальные капканы и опустил штук пять-шесть в горшок.

— Надо, — сказал он, — капканы пахнуть хорошо для лисы, волка, куниц ы… Все прийти, когда капкан пахнет хорошо.

— Если вы не смочите капкана, — пояснил Ваби, — то девять животных из десяти, а волк в первую голову, не поверят приманке, отнесутся к ней подозрительно. Запах, который остается на стали от человека, державшего ее в руках, отталкивает животных. После же смачивания, напротив, они чувствуют один только запах жира, который их привлекает.

«Квартира» троих охотников с этой второй ночи приняла очень комфортабельный вид. Оставалось только устроить с помощью перегородок три отдельные комнаты для каждого из них. Это была работа, которую можно было отложить на свободное время. Было решено, что назавтра с раннего утра, захватив с собою капканы, они двинутся на поиски звериных троп, причем главное внимание будут обращать на волчьи следы.

Два раза в течение ночи Родерик просыпался от легкого шума. Это Мукоки открывал двери хижины.

Во второй раз он приподнялся в своих одеялах и, опершись на локти, стал наблюдать за старым индейцем.

Ночь была великолепная, и волны лунного света заливали стоянку. Роду было слышно, как Мукоки кудахчет и ворчит, как бы разговаривая сам с собою. В конце концов любопытство одолело Рода, и, завернувшись в одеяло, чтобы не чувствовать холода, он присоединился к индейцу на пороге хижины.

Устремленный кверху взгляд Мукоки, казалось, терялся в пространстве. Шар луны находился в зените, как раз над хижиной, на небе не было ни единого облачка, и поэтому кругом было так светло, что можно было отчетливо различить все предметы на противоположном берегу озера.

Холод был все так же резок, и Род уже чувствовал его укусы на своем лице. Но что могло приковать к себе взгляд Мукоки там, в небесной вышине? Не красота же ночи? Род недоумевал.

— Что случилось, Мукоки? — спросил он наконец.

Старый индеец оторвал свой взгляд от неба, поглядел на него и с минуту молчал. Какая-то непонятная радость волновала все его существо. Сияла радостью каждая черточка его лица.

— Волчья ночь! — прошептал Мукоки.

И посмотрел в сторону Ваби, который по-прежнему спал.

Как тень скользнул индеец к юному охотнику. Род следил за его движениями, и удивление его росло и росло.

Вот он наклоняется над Ваби, трясет его за плечо, старается разбудить и все шепчет и шепчет:

— Волчья ночь, волчья ночь!

Ваби проснулся, присел на койку, а Мукоки уже снова на пороге хижины. Он уже одет, в полном охотничьем снаряжении, ружье в руках.

Вот он вышел и скользнул в ночь.

Ваби подошел к Родерику, и оба они смотрели ему вслед; быстро-быстро темным пятном скользил по льду озера Мукоки, потом поднялся на холм и, наконец, затерялся в снежной пустыне.

Род время от времени поглядывал на Ваби… Странно, глаза его товарища были так же широко раскрыты и так же напряженно смотрели в одну точку, как только что у старого индейца. В них отражалась какая-то затаенная тревога.

Молча Ваби подошел к столу, зажег свечу и стал одеваться.

Потом снова вернулся к выходу, не поборов своей тревоги, и пронзительно свистнул. На свист ответил унылым воем Волк из своей берлоги.

Десять, двадцать раз повторил свой свист Ваби, но в ответ не несся свист Мукоки.

Убедившись, что все ожидания напрасны, Ваби бросился к озеру, пересек его с быстротой, не уступавшей старому индейцу, взобрался на холм, на другой берег, и вопросительным взглядом окинул белую, сверкающую безбрежность снежной пустыни, раскинувшейся у его ног.

Мукоки исчез.

Ваби вернулся в хижину. Печь, затопленная Родом, шипела. Он подсел к своему другу и протянул к огню уже посиневшие от холода руки.

— Бррр… Вряд ли кто помянет добром такую ночь, — сказал он, постукивая зубами.

И вдруг, взглянув на Родерика, захохотал, а тот не знал, как ему быть, на лице его отражалась не то растерянность, не то тревога. Он недоумевал, что такое происходит перед ним.

— Скажите, Род, — спросил наконец Ваби. — Миннетаки никогда не рассказывала вам об одном исключительном событии из жизни нашего старика?

— Нет, ничего особенного. Не больше того, что я знал от вас.

— Ну, так слушайте. Однажды, это было, правда, давно, Мукоки охватил приступ, не скажу, безумия, но чего-то в этом роде. Решить определенно, что с ним было, я никогда не мог. Быть может, это было безумие, быть может… нет… не знаю. До сих пор с уверенностью сказать не могу. Но индейцы с нашей фактории утверждают, что это было именно так. Как только дело коснется волков, Мукоки, по их словам, теряет рассудок…

— Когда дело коснется волков?

— Да. И на это у него имеются весьма серьезные основания. Случилось это еще в то время, когда мы с вами только что появились на свет божий. Тогда и у Мукоки была жена и ребенок. Моя мать и люди с фактории рассказывают, что ребенка своего он любил какой-то страстной любовью. Ради него он забросил охоту, чаще уступал ее другим индейцам, а сам целые дни проводил в своей хижине, играя со своим «попузом», обучая его всяким забавным штукам. Если Мукоки случалось отправиться на охоту, он взваливал к себе на спину карапуза, который уже подрос и умел орать во всю глотку, и тогда Мукоки был счастливейшим из индейцев, хотя слыл среди них страшным бедняком.

Вот однажды он явился к нам с небольшим свертком мехов, и все свое богатство выменял на вещи, предназначенные исключительно для детворы — так рассказывала мне мать. Было уже поздно, когда он собрался в обратный путь, а потому Мукоки решил заночевать у нас. Не знаю, что задержало его и на следующий день, только возвращение его домой отсрочилось на целые сутки. Жена Мукоки, прождав ею напрасно так долго, стала беспокоиться. Она вскинула на плечи своего «попуза»и отправилась мужу навстречу…

Жуткий вой пленного волка прервал на этом месте рассказ Ваби.

— Она шла, шла долго, но мужа не повстречала. Что произошло дальше? Никто так и не узнал. Но люди с фактории говорят, что она, вероятнее всего, поскользнулась, упала и, падая, поранила себя. Известно только одно: когда Мукоки на следующий день тронулся в обратный путь, он нашел на звериной тропе ее труп и труп ребенка, наполовину обглоданный волками. С этого трагического момента Мукоки изменился до неузнаваемости: он забыл свою прежнюю лень, стал самым ярым и искусным охотником на волков в нашем округе. Он оставил свое племя, Поселился у нас в фактории и с тех пор уже не покидал нас — ни Миннетаки, ни меня.

Иногда, но с большими перерывами, когда луна светит, как сейчас, когда ночь такая нежная, а мороз трещит, его рассудок как будто меркнет… «Это волчья ночь», — говорит он. И тогда никто не может ни удержать его, ни вырвать из него хоть слово. Когда Мукоки охватывает такое настроение, никто не смеет следовать за ним. Сегодня ночью он проделает много-много миль. Он будет идти и идти все прямо и прямо, не разбирая дороги, пока его безумию не наступит никому не ведомый срок. А потом, когда Мукоки вернется, он снова будет в полном уме, как вы и я.

• Предыдущая
• 17/32
• Следующая