Охотники на волков - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 10
- Предыдущая
- 10/32
- Следующая
Он понимал, что не должен терять ни минуты, если его спутники находятся в опасности. Но, конечно, он придет слишком поздно. За пятью выстрелами последовало снова абсолютное молчание, и оно только увеличивало его тревогу. Если там произошла схватка, то теперь уже все кончено. И, пока он бежал, с глазами, ослепленными снегом, нажимая пальцем на курок ружья и готовясь к выстрелу, он не переставал прислушиваться, не донесутся ли до него новые звуки битвы, ружейные или револьверные выстрелы или торжествующая песнь победителей.
Он дошел до места, где долина до того суживалась, что замерзшая Омбакика, превратившись в небольшой поток, совершенно исчезала под высокими и густыми кедрами, сплетавшими над ней свои ветви.
Кедры, теснившиеся в узком скалистом проходе, придавали ему еще более мрачный, зловещий вид, заслоняя и без того сумрачное бледно-серое небо, в котором уже угасал короткий ноябрьский день.
Прежде чем углубиться в лесную чащу, Ваби инстинктивно остановился, чтобы прислушаться. Но он не услышал ничего, кроме ударов собственного сердца, которое, как молот, колотилось в его груди. Не страх удерживал его, ибо он не видел перед собой никакой опасности, но самая неопределенность этой опасности, неведомой, но возможной.
Бессознательно он сделал то, что на его месте сделало бы любое животное: бросился на землю и тесно прижался к ней, стараясь стать невидимым. Дуло его ружья было направлено в сторону таинственного темного ущелья. Быть может, к нему подкрадывалась опасность точно так же медленно, волчьим шагом? И он еще глубже вдавился в снег.
Минуты шли за минутами. Он по-прежнему ничего не слышал. Потом вдруг раздался тревожный щебет птицы. Он прозвучал как предостерегающий сигнал. Возможно, конечно, что птицу вспугнула какая-нибудь рыскающая за добычей лисица и заставила ее вылететь из убежища, либо ее напугал олень или лось. Но ведь нежные и тревожные звуки песни могли возвещать и другое, — а Ваби не сомневался, что так и было, — они могли возвещать и присутствие человека.
Между тем Ваби овладел собой, поднялся на ноги и вступил под кедры, по-прежнему держась течения замерзшего потока. Продвигаясь с тысячью предосторожностей, он беспрепятственно пробрался в их тени и, притаившись за стволом дерева, стал всматриваться в открытое пространство, которое расстилалось перед ним. Снег падал теперь не так густо, и его глаз различал предметы, находившиеся на довольно далеком расстоянии.
Волнение его дошло до предела. Чмоканье рыжей белки, раздавшееся неожиданно над самым его ухом, заставило его вздрогнуть. Потом ему показалось, что он слышит немного поодаль, в темноте, какой-то шорох, как будто кто-то зацепился нечаянно ружьем за ветку дерева.
Вдруг ему померещилось, что из темноты выплывают две едва различимые тени. Он протер рукавицей глаза, мокрые от снега, который таял у него на лице, и стал пристально, со страшным напряжением всматриваться вдаль.
Теперь уже не было никакого сомнения. Две тени, заставившие только что вспорхнуть птицу, молча приближались.
Их силуэты скоро стали вырисовываться более четко. Он уже видел, что это были двое мужчин. Они подвигались с крайней осторожностью, метр за метром, почти что крадучись по земле, как он сам за минуту перед тем, и, казалось, также готовились к встрече с врагом. Ваби приложил ружье к плечу. Он был невидим, и положение складывалось в его пользу. Он держал обе тени на прицеле. Жизнь или смерть зависела от нажима его пальца на курок ружья.
Его обезумевшее воображение рисовало Рода и Мукоки, сраженных в схватке и убитых двумя вунгами (потому что он не сомневался уже в тождественности с ними этих двух теней), которые возвращались теперь обратно по следам, чтобы убить и его. Да, да это так… И его палец начинал незаметно нажимать курок.
Он готов был уже выстрелить, когда две тени, находившиеся от него теперь не больше чем в двадцати ярдах остановились и, приблизившись одна к другой, стали, по-видимому, совещаться. Ваби опустил свое ружье и напряг слух, стараясь уловить, что они говорили.
Тени разговаривали приглушенными голосами. Но тишина была так велика, что их бормотанье долетело до него. На момент один из собеседников слегка повысил голос, и он услышал:
— All right!
Ну конечно же не Вунга стал бы так выражаться. И интонация была слишком чиста.
Тогда, в свою очередь, он позвал едва слышно:
— Род, это вы? Эй, Муки… Род… Муки!
Через секунду трое друзей были уже вместе, молча сжимая друг другу руки, так что кости трещали. Смертельная бледность Рода, сверхъестественное напряжение в бронзовых чертах Ваби и Мукоки свидетельствовали достаточно о той тревоге друг за друга, которую они только что пережили.
— Это вы стрелять? — прошептал Мукоки.
— Нет, я не стрелял, — ответил Ваби, и глаза его расширились от удивления. — А вы?
— Нет.
Одно слово сорвалось с уст старого индейца. Но оно заключало в себе целый сонм вопросов и новых тревог. Пять ружейных выстрелов. Кто же в таком случае стрелял?
Род и Мукоки предполагали, что это Ваби, как он сам думал, что это они, и они вернулись обратно, чтобы оказать ему помощь, если бы он в ней нуждался.
— Я думать, — сказал Мукоки, — враги засесть здесь.
И он показал пальцем на кедровый лес. Ваби ограничился тем, что отрицательно покачал головой.
Не зная, что предположить, они продолжали все трое стоять на том же месте. Одинокий вой волка донесся до них на расстоянии около полумили.
— Зверь, должно быть, напал на человеческий след, — сказал Ваби. — Не думаю, чтобы это был мой, судя по направлению звука.
Ни один звук не нарушал больше спокойствия надвигающейся ночи. Мукоки двинулся в путь, и оба мальчика последовали за ним.
Они прошли так около четверти мили. Долина все больше и больше суживалась, и русло замерзшего потока терялось среди огромных массивов скал, которые, теснясь и налезая друг на друга, образовывали дикие нагромождения крутых утесов. Несколько дальше оно совершенно исчезало между этими циклопическими скалами, и поток уходил под землю. Не было никакой возможности пройти дальше.
Покинув долину, путники стали карабкаться вверх среди наносных каменных глыб. Скоро они добрались до гребня, где под навесом большой скалы, которая служила прекрасной защитой от снега и от ветра, дувшего с противоположной стороны, еще тлели остатки костра.
Это было то место, где Род и Мукоки сделали привал и откуда они вернулись обратно к Ваби, услыхав треск пяти таинственных ружейных выстрелов.
Место было на редкость удобное, и трудно было найти что-нибудь более подходящее для стоянки после целого дня утомительной ходьбы по мягкому снегу. Мукоки уже разложил костер из благоухающих сосновых веток и пристроил на вертеле возле огня большой кусок консервированной дичи, но в тревожной спешке ухода старый индеец так и оставил его лежать у огня.
Оба мальчика, казалось, были в восторге и обменивались счастливыми взглядами, несмотря на внутреннюю тревогу, которая их угнетала. Они готовились устроиться на ночь в этом уютном убежище и начали уже раздувать огонь. Но, случайно подняв глаза на Мукоки, остановились, удивленные его поведением.
Старый проводник стоял совершенно неподвижно, опираясь на свое ружье, и вся его фигура выражала явное, хотя и безмолвное, неодобрение работы, которой они занялись.
Ваби, одним коленом опираясь на землю, посмотрел на него вопрошающим взглядом.
— Не делать огонь, — пробормотал старый индеец, качая головой. — Идти дальше, вверх по горе. — И он протянул по направлению к северу свою длинную руку. — Река, — сказал он, — обходить горы через скалы, потом образовать водопады и после больших болот хорошее место для лосей. Потом снова стать широкая и ровная. Мы пройти по верху горы, снег падать всю ночь. Утро наступить и никакого следа для вунгов. Если остаться здесь, сделать хороший след утром. Вунги гнаться, как дьяволы. Очень легко видеть.
Ваби выпрямился, и горькое разочарование отразилось на его лице. С самого раннего утра он безостановочно шел, а несколько раз ему даже приходилось бежать. Он чувствовал усталость, совершенно достаточную для того, чтобы, во имя возможности поужинать и выспаться, подвергнуть себя без колебаний небольшой опасности.
- Предыдущая
- 10/32
- Следующая
