Сыны Зари - Кертис Джек - Страница 30

• Предыдущая
• 30/104
• Следующая

– Это всегда было одинаково, – сказала Элен.

Она стояла у постели и расстегивала блузку. Кэлли, уже раздевшийся, растянулся на одеяле. Он повернулся, чтобы взять с ночного столика две рюмки с вином, которые принес с обеденного стола. Элен подождала минут пять, сама не зная чего, а потом пошла за ним в спальню. Швырнув блузку на стул, она взяла протянутую Кэлли рюмку, отхлебнула немного и поставила ее на столик. Потом расстегнула молнию на юбке, тут же упавшей на пол, и сказала:

– Что бы ни случалось, перед этим я всегда отступаю.

– Что означает...

– Что означает совсем немного.

– Я никогда не думал, что, трахая тебя, можно добиться твоего возвращения.

– Трахать – не очень удачное слово. – Элен щелкнула застежкой бюстгальтера, стряхнула его с себя и отхлебнула еще вина.

– Отчего же? – спросил Кэлли. – А ты всегда будешь отступать перед этим?

– Ты знаешь, как это надо делать. Всегда знал.

– Столько лет упорной практики, – вздохнул Кэлли и ухмыльнулся. – Исключение из правила.

– Что еще за правило?

– Долгая близость порождает пренебрежение.

– Ну, я надеюсь, что этот вид близости вряд ли породит что-либо.

Она уже разделась и теперь на коленях стояла на кровати, все еще держа в руке рюмку. Забрав ее, Кэлли нежно куснул Элен чуть-чуть пониже груди, потом укусил плоский живот, изгиб ее бедра... Потом, поглаживая, стал раздвигать ее бедра, и Элен лизнула его лицо. Чуть погодя, он услышал напряженный посвист дыхания в ее горле, тяжелый вздох, легкий стон...

– Да, там... – прошептала она, – вот там-там... вот так.

Темные места. Голос, оторванный от тела, голос мертвой девушки. «Там, да-да, там, вот так...» Прикосновения Элен спускались все ниже и ниже по его груди, ногти впивались в его тело почти болезненно. Кэлли целовал ее лицо, потом опустил голову, поднимая навстречу руками ее бедра, и вот его язык уже погрузился в них.

«Там, да-да, там...» Он не понимал точно, говорила ли это Элен или нет, но ноги ее послушно раздвинулись. Темные места. Он чувствовал ее дрожь, толчки, идущие из самой глубины. Что это она такое ему тогда говорила? «Любимая тобой таинственность. Этакий любимый вкус и запах».

Пальцы Элен блуждали в его волосах. Она втягивала его на свое тело, целуя его в губы, и он плавно соскользнул в нее. Кэлли думал о заброшенном районе и о разрушенной стене. Он думал об оконном проеме с видом на брезентовые ограждения. Там был этот жар, эта неистовость, подобная незажившему пятну от ожога. Теперь он знал, что это все ему напоминало.

Это напоминало ему самого себя.

Было субботнее утро, и жители пригорода занимались привычными, излюбленными делами. Было слышно стрекотание газонокосилок, шланги змейками тянулись к автомобилям, припаркованным у обочин, дымок от костров застревал в ветвях фруктовых деревьев. Этот дом ужасал соседей: опущенные жалюзи на окнах, заброшенные грядки, странная улыбка и кивок головы в ответ на приветствия.

Открыв входную дверь, Энджи Росс увидела слепящее солнце. Она подняла руку, прикрывая от света глаза, и перед ней возникло лицо Мартина Джексона, смотревшего на нее как бы прямо из центра солнечного круга. Он сказал: «Энджи», и она отошла в сторону, пропуская его и не говоря ни слова. Потом она двинулась следом за ним на кухню, словно не она, а он сам указывал ей путь. Мартин сел на табурет у кухонного буфета, а Энджи стала готовить кофе.

– Давненько не виделись, – сказал он. – Несколько лет.

– А Эрика нет дома, – бросила Энджи, доставая чашки и блюдца.

Джексон всегда раздражал ее. Она мельком взглянула на его красное обрюзгшее лицо, на светлые волосы, припорошенные сединой. Джексон сидел неподвижно, его большие ладони лежали на коленях, одна поверх другой.

– Я знаю, – ответил он.

– Да? – помолчав, сказала Энджи, наклоняя кофейник над чашкой.

– А где ребятишки? – спросил Джексон. – Их теперь двое, да?

– Купаются, – ответила Энджи. – Тут, по соседству... – Она наполнила чашку и протянула ему. – Если ты знаешь, что его...

– Был телефонный звонок, – перебил ее Джексон. – Вчера. Эрик звонил. Мне показалось, что он хотел поговорить со мной. А потом он повесил трубку. Спустя полчаса он позвонил снова. Голос у него был очень расстроенным.

Энджи села, налила чашку и себе, но пить не стала.

– А что он сказал? – спросила она.

– Да почти ничего. – Джексон наблюдал, как она начинает верить его лжи. Он понимал, что убедил ее, предложив самые лучшие компоненты правдоподобной лжи: возможное, но не совсем очевидное, удивительное, но не загадочное. Но самым убедительным аргументом для нее было то, что она хотела услышать нечто подобное.

– А он не... – Энджи поискала более или менее нейтральное выражение. – Он не сказал, что ему нужно?

– Прямо не сказал. То есть было ясно, что он хочет говорить, но мы так и не добрались до того, что его тревожило. Он вспомнил о прежних временах, об армии, ну, знаешь, еще о местах, где мы с ним были. Первый звонок был совсем кратким, он просто сказал: «Привет, это Эрик» – и больше почти ничего. Я задал ему пару вопросов, он на них не ответил, а потом сказал: «Мне пора идти». А второй звонок был подлиннее. – Джексон отпил из чашки.

Руки Энджи слегка дрожали, и она переплела пальцы.

– У меня нет известий о нем уже... ну, что-то около трех-четырех дней, но вообще-то он часто... я хочу сказать, что, когда он в отъезде, он не звонит мне каждый день. А он не сказал, что ему нужно?

– Ты уже спрашивала меня, – улыбнулся Джексон. – Нет, не сказал.

Энджи не знала точно, что именно ей хотелось бы узнать. С этим мужчиной Эрик был очень близок. А в то время, когда она и Эрик познакомились, Джексон был частью их жизни. Она понимала, что у них было какое-то прошлое, о котором ни один из них почти не говорил, во всяком случае, в ее присутствии. Поначалу Джексон держал себя с ней более или менее непринужденно. Но по мере того, как ее отношения с Эриком укреплялись, Джексон становился все настороженнее, а иногда и откровенно враждебен. Между ним и Эриком было что-то невысказанное, а еще были вещи, о которых мужчины никогда не рассказывали Энджи. Но инстинктивно она понимала, что работа Эрика – это нечто такое, о чем ей с ним никогда не удастся поговорить открыто. Какая-то паутина молчания. Но в эту паутину попадалось совсем ничтожное число тех или иных улик, с которыми Энджи просто приходилось мириться изо дня в день.

Ну, прежде всего, у него была проведена отдельная телефонная линия, и она мирилась с этим. Она знала, что дни отсутствия Эрика совпадают с определенными сообщениями в газетах, – и тоже мирилась с этим. Она знала, что у него была винтовка, но мирилась и с этим. Она никогда не спрашивала его ни о чем, и это существовало как бы где-то рядом с их семейным покоем. Ее жизнь была чем-то сродни жизни жены воина. Или палача.

– Говоришь, его голос был расстроенным? – спросила она Джексона.

– Очень. Ощущение было такое, что он не в себе. Но он ясно сказал, что хотел бы потолковать. Повидаться со мной и потолковать. Я думал, что ты, может быть, знаешь, где он.

– Нет. – И спустя несколько секунд Энджи покачала головой, как бы подчеркивая это отрицание.

– Значит, нет. – Джексон, казалось, о чем-то думал. – Ладно. Я, может, осмотрюсь тут кругом, а? У него есть какая-нибудь отдельная комната, где он держит...

– Есть запасная спальня для гостей, но...

– Понимаешь, там может быть, что-то такое... ну, которое...

– Я не уверена, что мне следует...

Их слова натолкнулись друг на дружку и оборвались.

– Ты, должно быть, беспокоишься, а? – спросил Джексон.

– Нет, я... – пожала плечами Энджи.

– Не беспокоишься, что он бегает по Лондону, убивает без разбору людей и, кажется, не собирается останавливаться?

Наступило молчание, столь же глухое, как вдруг остановившееся биение сердца. Энджи сделала едва заметный, болезненный жест: она протянула руку вверх и вперед, словно собирала слова из воздуха в кулак, чтобы заглушить их.

• Предыдущая
• 30/104
• Следующая