Кольцо нибелунгов - Хольбайн Вольфганг - Страница 27

У него даже хватило силы воли вежливо кивнуть Гундомару и его сыновьям. Затем Этцель развернулся и отправился к своему шатру.

Кримгильда подождала, пока он скроется из виду, а затем вытянула вперед левую руку. Гундомар подошел к дочери, помог ей встать и проводил ее через двор назад, в замок. Казалось, взгляд Кримгильды окаменел. Она не смотрела ни налево, ни направо.

Регин вернулся в кузницу, чтобы рассказать Зигфриду об этом чудовищном происшествии, но увидел, что его подопечный стоит, прислонившись к косяку двери.

И тут Регин увидел в выражении лица Зигфрида что-то новое, чужое. Триумф? Самодовольство? Он затруднялся сказать, однако этот блеск в глазах свидетельствовал о том, что отказ Кримгильды Этцелю не был решением проблемы — он был началом катастрофы.

Гундомар еще никогда не бил свою дочь, но как только за ними закрылась дверь и они оказались в тронном зале, он толкнул Кримгильду вперед и отпустил ей хлесткую пощечину.

Споткнувшись, девушка откинулась назад и, подняв руку, упала на лавку. Гернот поспешил к сестре, Гизельгер продолжал стоять рядом с отцом, а Гунтер отступил на три шага назад.

— Да что ты себе позволяешь?! — заорал Гундомар. Голос короля прозвучал так громко, что его, наверное, услышал даже дракон в лесу. — Как ты посмела?!

— Я позволяю, — выдохнула принцесса, — самой выбирать себе супруга, как этого требует обычай.

— И ты должна была выбрать Этцеля! — продолжал кричать Гундомар, в ярости переворачивая один из столов. — Ты должна была выбрать Этцеля!

— Разве я не предоставила выбор ему? — возразила Кримгильда. — Он мог бы взять меня в жены! Но этот гунн — настоящий мужчина, и он знает: нельзя брать то, что не хотят отдавать.

Из тени в задней части зала вышел советник Хаген. Казалось, дракон высосал из него всю радость жизни.

— Вы обошлись с воином, как с мальчишкой, принцесса, и теперь нам следует бояться, что он вернется и, как оскорбленный мужчина, отомстит за это.

Выхватив меч из ножен, Гундомар ударил им по несущей балке зала.

— Ты наплевала на беды королевства!

— Нам следует усилить патрули на границах, — предложил Гизельгер. — Мундцук уже через несколько дней может напасть на Бургундию: вряд ли он проявит такое же понимание, как и его сын.

— И чем, по-твоему, помогут нам эти патрули? — задумчиво произнес Гунтер. — О чем они доложат? О том, что нас разгромили? Мы сейчас как песчаный пляж перед наводнением. Вряд ли нам удастся противостоять гуннам, если учитывать, что наша страна уже долгое время страдает от нападений Фафнира. Боевой дух народа сломлен, да и воинов у нас мало.

По щеке Кримгильды скатилась одна-единственная слезинка: железная хватка, сжимавшая ее сердце последние часы, наконец-то разжалась.

— Отец, мне… мне очень жаль… это было не…

— Молчи! — Гундомар по-прежнему был вне себя от злости. — Убирайся вон! Иди в свою комнату! Не хочу видеть тебя до тех пор, пока мы не найдем способ исправить последствия того вреда, который ты нанесла Бургундии. А если нам это не удастся — что ж, будешь сидеть взаперти до конца своей жизни!

Кримгильда вскочила и побежала вверх по лестнице. Гернот хотел последовать за сестрой, но отец запретил ему это делать.

— А ты останешься здесь! — рявкнул Гундомар. — Я даже знать не хочу, какие глупости моя дочь совершила из-за твоей болтовни! Я не желаю видеть тебя вблизи ее комнаты!

Король имел право принять подобное решение, и Гернот нехотя подчинился. Взбешенный и оскорбленный, он покинул тронный зал через другой выход.

Гундомар подошел к трону и устало опустился на него.

— Что же делать? Что нам теперь делать?

Гизельгер, Гунтер и Хаген собрались вокруг короля и стали советоваться.

— Конечно, наше войско ослаблено, — сказал Гизельгер, — но мы могли бы действовать неожиданно. Никто не станет помогать Мундцуку. Битва была бы быстрой и кровавой, но победа осталась бы за нами.

— Это безумие! — возразил Гунтер. — Мы растратим последние военные силы, и Бургундия превратится в спелое яблоко, которое сможет сорвать любое королевство, имеющее хотя бы десяток старых воинов. Нам нужно объединить запуганный народ, вдохнуть в него веру. Именно это должно стать целью нашей политики!

Гундомар ненавидел, когда ему предлагали сделать выбор из нескольких возможностей. Ему нравился путь, уже предопределенный судьбой и не требующий принятия каких-либо решений.

— Как я должен вдохнуть мужество во всех этих зайцев и цыплят, собравшихся за нашими воротами? Я ведь не могу дать им смелость, словно золотую монету!

Хаген нагнулся к Гундомару и тихо произнес:

— Наш король — победитель дракона!

Сыновья Гундомара испуганно отшатнулись.

— Король должен сам убивать дракона? Это невозможно! — выдохнул Гунтер.

— Хаген, ты же знаешь, что все эти разговоры во время трапезы служат только тому, чтобы убедить придворных в нашем желании действовать, — согласился Гизельгер. Очевидно, он тоже не особо спешил идти бороться с драконом.

Хаген промолчал, ожидая, когда сказанное им подействует на короля. Пока он не видел причин спорить с принцами.

— Гундомар — победитель дракона, — тихо пробормотал король, как бы пробуя слова на вкус. — Так мы восстановили бы репутацию королевства, народ прославлял бы меня, а Мундцук не осмелился бы на нас напасть.

Гизельгер и Гунтер со всей молодой пылкостью принялись отговаривать отца от поспешных решений, а Хаген незаметно удалился, снова спрятавшись в тень. Его дело было сделано, а все остальное приложится.

Хотя Гернот считался самым слабым из всех сыновей короля, у него была голова на плечах и он умел ею пользоваться. Он не нуждался ни в сильном покровителе, ни в интригах, поскольку знал, что у Гундомара нет времени следить за ним. Как бы горько ни было осознавать это, но Гернот не сомневался в том, что он безразличен своему отцу и поэтому может делать все, что захочет. Вот почему в последние дни Гернот все время был с сестрой. Он старался незаметно проникнуть в комнату Кримгильды, утешал ее, держа за руку, и пытался укрепить в ней веру в правильность своего поступка.

Гунны исчезли так же быстро, как и появились. Они поспешно разобрали шатры и отправились через Вормс к Рейну. В их поведении не было ничего такого, что свидетельствовало бы об их намерении отомстить за свое унижение. Тем не менее принц был обеспокоен — Кримгильда, по его мнению, переживала скорее душевный надлом, чем облегчение. Она не жаловалась на то, что судьба, возможно, обрекла ее на одинокую жизнь, жизнь без супруга, но иногда взгляд девушки становился пустым, словно ее душа покидала тело, пытаясь найти успокоение в другом месте. В такие моменты Герноту казалось, что он не понимает сестру, и впервые в жизни у него появилось ощущение, что Кримгильда не полностью доверяет ему.

Погрузившись в безрадостные мысли, принц шел по галереям замка к сестре. Он надеялся наконец-то вызвать ее на откровенный разговор. Внезапно Гернот увидел подол черной юбки, скрывшийся за углом. Многие женщины низшего сословия носили при дворе темные платья, и все же он не сомневался, кто пытался убежать от него.

— Эльза?

Юноша ускорил шаг и, свернув за угол, разглядел стройный силуэт дочери Хагена, которая как раз добежала до каменных ступеней.

— Эльза! — громко позвал он, на этот раз увереннее.

Девушка замерла на месте, скорее испуганная, чем обрадованная.

— Принц Гернот…

Он все-таки догнал ее. Девушка не пыталась подняться по лестнице и поэтому казалась еще меньше, чем обычно. Сейчас она едва доставала ему до плеча.

Странно, но ему показалось, что именно Эльза переживала душевную боль, которую он ожидал увидеть в Кримгильде: ее стройное тело было совсем худым, почти прозрачная кожа — бледнее, чем обычно, а под глазами пролегли тени, свидетельствующие о проплаканных ночах.

— Я уже несколько дней тебя не видел, — сказал Гернот, стараясь не выказывать удивления по поводу ее жалкого вида.