Туннель - Келлерман Бернгард - Страница 7

• Предыдущая
• 7/74
• Следующая

Хобби остановился и весело подмигнул.

– Вы его не знаете? – переспросил он. – Это Мак Аллан, владелец сталелитейных заводов в Буффало, изобретатель алмазной стали «алланит», чемпион Грин-Ривера по боксу и самый умный человек на свете.

Журналист рассмеялся.

– Вы забыли о Хобби, господин Хобби! – возразил он и, кивнув на ложу Ллойда, тихо, с почтительным любопытством, прибавил: – Есть что-нибудь новое, господин Хобби?

– Да, – усмехнулся Хобби и пошел дальше. – Вы будете поражены! Мы строим виселицу в тысячу футов вышиной; на ней четвертого июля[11] будут повешены все газетные писаки Нью-Йорка.

Эта шутка Хобби на следующий день была напечатана в газете вместе с портретом (фальшивым) господина Мака Аллана, изобретателя алмазной стали «алланит», которого Ч.Х.Л. (Чарлз Хорэс Ллойд) принял в своей ложе, чтобы переговорить о миллионном предприятии.

Мод все еще наслаждалась музыкой. Но она не была в состоянии слушать с прежним благоговением. Она наблюдала за сценой в ложе Ллойда. Мод знала, что Мак подготовлял какое-то новое «большое дело», как он выражался. Какое-нибудь изобретение, проект, – она никогда его об этом не спрашивала: машины, техника были ей совершенно чужды. Она понимала, как ценна для Мака деловая связь с Ллойдом, но втайне упрекала его за то, что именно этот вечер он выбрал для переговоров. Единственный вечер за всю зиму, когда он вместе с ней был на концерте! Она не могла понять, как можно во время такого концерта думать о делах. Подчас ей казалось, что она не на месте в этой Америке, где бизнес заслоняет все, и что за океаном, в Старом Свете, где люди еще умели отделять отдых от дела, она была бы счастливее. Но не только это тревожило Мод, – тонкий, вечно стоящий на страже инстинкт любящей женщины заставлял ее опасаться, что «большое дело», все эти Ллойды и им подобные, с которыми Мак завяжет отношения, отвлекут от нее мужа еще больше, чем завод и деятельность в Буффало.

Мод нахмурила лоб: ее хорошее настроение омрачилось. Но затем ее лицо опять озарилось тихим весельем. Фугообразный пассаж, игривый и веселый, по какой-то загадочной ассоциации напомнил ей вдруг самые привлекательные, самые радостные для матери моменты жизни ее ребенка. Ей захотелось прочесть в звуках музыки предсказание судьбы ее маленькой девочки, и вначале все шло великолепно. Да, такой счастливой будет ее Эдит, так потечет ее жизнь! Но шаловливое, солнечное веселье внезапно сменилось тягучим, тяжелым маэстозо-состенуто, пробуждавшим тоску и мрачные предчувствия.

Сердце Мод сжалось. Нет, пусть никогда не уподобится этим звукам жизнь ее маленькой, чудесной девочки, с которой она играла, как ребенок, и за которой ухаживала, как опытная, старая женщина. Как глупо забавляться подобными фантазиями! Она мысленно склонилась над малюткой, чтобы защитить ее своим телом от мрачной, унылой музыки, и через некоторое время ей действительно удалось направить свои мысли по другому руслу.

Музыка сама пришла на помощь Мод. Новая волна звуков, бурно нарастая, наполнила ее заглушившим все мысли неясным томлением, пламенным и прекрасным. Она, как прежде, вся обратилась в слух. Проникнутые неистовой страстью звуки устремились вслед каким-то горячим, манящим голосам, и Мод понеслась, как сорванный лист на крыльях вихря. Но дикая, задыхающаяся страсть внезапно разбилась о неведомую преграду, как дробится об утес волна, и грохот прибоя рассыпался в рыдающих, жалобных, робких и трепетных зовах.

Мод казалось, что она должна остановиться, должна подумать о чем-то неведомом, таинственном и непостижимом. Сменившая ураган тишина была так пленительна, что в партере вдруг замер шелест вееров. Снова запели в оркестре диссонирующие голоса, неуверенные, замедленные, с трудом пробивающиеся к мелодии. Они сделали Мод задумчивой и печальной. Насмешливые фаготы и страдавшие всей душой виолончели словно беседовали с ней, и Мод казалось, что она вдруг поняла всю свою жизнь. Она не была счастлива, несмотря на то, что Мак ее боготворил и она безумно любила его, – нет, нет, что-то было не так, чего-то не хватало…

В этот миг, именно в этот миг Мак дотронулся до ее плеча и шепнул ей на ухо:

– Прости, Мод, в среду мы едем в Европу. Мне нужно еще многое подготовить в Буффало. Если мы сейчас уйдем, мы еще поспеем к ночному поезду. Как ты на это смотришь?

Мод не ответила. Она сидела молча и неподвижно. Волна крови поднялась в ней, залила ей шею, лицо. Глаза медленно наполнились слезами. Так прошло несколько минут. Она чувствовала острую обиду на Мака. Как бесчеловечно было вырывать ее из концерта лишь потому, что этого требовали дела!

Аллан заметил, что дыхание Мод стало прерывистым и щеки зарделись. Его рука еще покоилась на ее плече. Он ласково погладил Мод и шепнул:

– Ну, останемся, дорогая, я только так спросил. Мы отлично можем выехать и завтра первым поездом.

Однако у Мод уже было окончательно испорчено настроение. Музыка теперь угнетала ее, внушала ей страх и беспокойство. Мод еще колебалась, уступить ли Аллану. Но, случайно заметив бесцеремонно направленный на нее бинокль Этель Ллойд, она тотчас стала собираться. Она заставила себя улыбнуться в надежде, что Этель Ллойд заметит эту улыбку, и Аллан был поражен ее нежным, еще влажным взором, обращенным на него.

– Пойдем, Мак!

Ей было приятно, что Мак заботливо помог ей встать, и, весело улыбаясь, с виду в превосходном настроении, она покинула ложу.

Они подъехали к Центральному вокзалу в ту минуту, когда поезд отходил от перрона.

Мод запрятала свои маленькие руки в карманы шубки и из-за поднятого воротника кинула взгляд на Мака.

– Вот твой поезд и умчался, Мак! – смеясь сказала она, нисколько не скрывая своего злорадства.

Позади стоял их слуга Леон, старик китаец, которого все называли Лайон.[12] Лайон держал в руках чемодан и с растерянным выражением на дряблом, морщинистом лице смотрел поезду вслед.

Аллан вынул часы и кивнул.

– Жаль, – добродушно сказал он. – Лайон, мы вернемся в гостиницу.

То, что они опоздали к поезду, сказал Мак в автомобиле, огорчало его из-за Мод, – ведь ей, вероятно, предстоит много возни с упаковкой вещей.

Мод улыбнулась.

– Почему ты думаешь, – спросила она, не глядя на Мака, – что я вообще поеду с тобой?

Аллан удивленно посмотрел на нее:

– Я надеюсь, что ты поедешь, Мод!

– Я, право, не знаю, можно ли зимой ехать с Эдит. А без Эдит я ни за что не поеду.

Аллан задумчиво смотрел перед собой.

– Это мне не пришло в голову, – нерешительно произнес он, помолчав. – Правда, Эдит! Но я думаю, что все-таки это можно было бы устроить.

Мод не ответила. Она ждала. На этот раз он не отделается так легко!

– На пароходе ведь совсем как в отеле, Мод, – добавил Аллан после небольшой паузы, – я взял бы каюты «люкс», чтобы вам было удобнее.

Мод прекрасно знала Мака. Он не станет уговаривать, не станет просить поехать с ним. Он не скажет больше ни слова, но и не обидится, если она отправит его одного.

Мод видела, что он уже старается освоиться с этой мыслью.

Аллан задумчиво и разочарованно смотрел перед собой. Что ее отказ был лишь комедией, не приходило в голову ему, никогда не разыгрывавшему комедий и всегда изумлявшему Мод искренностью и простотой своей натуры.

С внезапным приливом нежности она схватила его за руку.

– Конечно, я поеду с тобой, Мак! – сказала она, ласково взглянув на него.

– Ну вот и хорошо! – ответил он, благодарно пожимая ей руку.

Мод преодолела свое дурное настроение, и от этого ей стало радостно и легко на душе. Она принялась оживленно и весело болтать. Говорила о Ллойде и его дочери.

– Этель была к тебе благосклонна, Мак? – спросила она.

– Она действительно была со мной очень любезна, – ответил Аллан.

• Предыдущая
• 7/74
• Следующая