Город Анатоль - Келлерман Бернгард - Страница 6

• Предыдущая
• 6/99
• Следующая

— Вот об этом еще стоит говорить, как ты думаешь?

И тем не менее Феликс был удивительно хорошо осведомлен о всех последних достижениях в научной и технической области. В углу библиотеки лежала целая гора французских, немецких и английских газет и журналов, и Жака, как всегда, вновь поразила необычайная память брата.

Феликс с наслаждением раздавил последний грибок толстым языком и обстоятельно вытер рот. Он благодушно посмеивался, сложив руки на животе. Ну что ж! Расщепляйте атом, если это доставляет вам удовольствие. Почему бы нет? Превращайте звуки в свет и свет в звуки. Он ничего не имеет против. Но он отнюдь не склонен приписывать технике то значение, какое ей придают теперь. Решительно не склонен. Это всё равно что устанавливать мотор на органе. Пусть теперь орган полетит, очень хорошо, но при этом позабыли усовершенствовать звучание, пренебрегли самым существенным. Музыка, святое искусство…

Лицо Жака стало холодно и непроницаемо. Он вежливо улыбался.

— Святое искусство… — сказал он. — Прости меня, Феликс. Это слова!

— Слова? — Темные глаза брата разгорелись.

— Это просто фразы. Во всяком случае, никто в Европе не спорит больше об этих вещах…

Феликс в недоумении покачал своей крупной головой:

— В Европе не спорят больше об этих вещах? Но ведь это самое главное, самое важное.

Жак встал.

— А как твоя работа? Как она подвигается? — спросил он другим тоном.

Феликс набрал воздуха в грудь, и плечи его стали как будто еще шире.

— Терпение, терпение, — ответил он со вздохом. — Ученому нужно много терпения. Источники, откуда приходится черпать сведения, разбросаны по всему миру. И эта вечная корреспонденция отнимает ежедневно много часов.

Феликс изо дня в день писал длинные письма ученым, академиям, библиотекам, архивам.

Он проводил Жака через сад, — знак высокого внимания.

— У тебя есть какие-нибудь определенные планы? — спросил он, подойдя к калитке.

Жак остановился и задумался. Затем он покачал головой и сказал:

— При случае я еще поговорю с тобой об этом.

Феликс нежно взглянул на Жака.

— Ты знаешь, чего ты хочешь, — сказал он с улыбкой. — Ну, прощай, приходи ко мне к обеду, когда пожелаешь.

«Об искусстве мы забываем, — подумал Жак, когда за ним захлопнулась дверь. — Может быть, он прав, как знать! Черт возьми, он не прав! Это только фразы!»

Выйдя из калитки сада, Жак остановился в нерешительности. Не пойти ли ему теперь к госпоже Ипсиланти? Дом баронессы находился в каких-нибудь десяти минутах отсюда. Янко посоветовал ему вчера поухаживать за баронессой. У нее есть деньги. Может быть, она и согласится дать ему взаймы… двадцать тысяч, а может, и пятьдесят, как знать! Но Жак вдруг решил повернуть в другую сторону. Несмотря на жару, он быстро зашагал вперед. Дорога шла между каменными стенами виноградников круто вверх, а затем через большие поля, усаженные розами, откуда неслась густая волна ароматов. Но Жак не бросил ни одного взгляда на цветущие розовые поля. Он нетерпеливо и быстро прошел через огромный пустынный выгон, который простирался до самого леса. Только на опушке он остановился, перевел дыхание и вытер пот с лица.

Медленно, с некоторой торжественностью, даже с благоговением, вошел Жак в лес. Только он один, Жак Грегор, знает тайну этого леса, только он один, никто больше! Лес этот был известен под названием Дубовый лес, хотя здесь росли не только дубы, но и березы, и буки. В некоторых местах кроны деревьев были так густы, что солнце почти не проникало сквозь них. Здесь царила необыкновенная тишина. Лишь изредка подавала голос какая-нибудь птица, но даже ее пение казалось странно тихим, словно разреженный воздух доносил его откуда-то издалека. Еще мальчиком Жак думал, что лес этот заколдованный, и ему казалось, что птицы произносят какие-то странные слова, которых он не мог понять. Часто ему вдруг становилось страшно, и он в паническом испуге убегал из леса.

Жак медленно бредет между деревьями. Глаза его прикованы к земле, точно он ищет чего-то. Часто он останавливается, поднимает какой-нибудь камень, рассматривает его и прячет в карман. А затем подозрительно оглядывается. Уж не боится ли он, как боялся когда-то? Он знает здесь каждую скалу, каждую тропинку. Вот огромная выветрившаяся скала, сплошь заросшая дикими розами, — обломок разрушенного временем горного хребта. Именно здесь Жак пережил когда-то самую страшную минуту своей жизни.

Как-то раз Феликс рассказал пятнадцатилетнему Жаку, что Анатоль, как гласят исторические хроники, обязан своим возникновением религиозной секте огнепоклонников, которая, по-видимому, пришла сюда с берегов Черного моря. Огнепоклонники? Это слово распалило фантазию мальчика. И так как Феликс считал возможным, что где-нибудь здесь в лесах можно найти развалины их храмов, то мальчика охватила археологическая лихорадка. Разрушенные фундаменты, развалины домов… он месяцами только и делал, что рыскал по всем окрестностям и искал. Однажды, увлеченный своими поисками, он обследовал вот эту самую огромную скалу, как вдруг чей-то грозный окрик пригвоздил его к месту. Голос слышался отовсюду сразу — с верхушек деревьев, из скалы, из-под земли. Он грянул как гром с ясного неба, как труба архангела, и Жак окаменел от страха.

Среди обломков скал стоял человек. Нет, это был не человек, а какой-то лесной дух. Косматая пепельно-серая борода, косматые седые волосы. Лицо его загорело дочерна, а на нем белели два пятна. Это были глаза. Но, увидев искаженное ужасом лицо Жака, лесной дух вдруг громко рассмеялся, чтобы успокоить перетрухнувшего мальчика, и в то же мгновение Жак узнал его: это был Маниу, владелец Дубового леса.

Об этом Маниу шла дурная слава. (А это ведь было еще до того известного процесса, который привел Маниу в тюрьму.) Взрослые избегали его, дети боялись. Жак иногда видел его издали и немедленно убегал.

Но теперь Маниу заговорил с мальчиком, успокоил его и с интересом выслушал, склонив голову, его рассказ об огнепоклонниках.

«Здесь, в этом лесу, нет никаких развалин, — сказал он, и Жак словно сейчас слышит его низкий, немножко ворчливый голос. — Стены? Если хочешь увидеть толстые стены, приходи ко мне в усадьбу. Там ты увидишь стены в два метра толщиной. Может быть, это и есть то, что ты ищешь? Заходи ко мне!» — Его борода еще раз мелькнула между деревьями, и он исчез.

Жак набрался смелости и на следующий день пошел к Маниу; они стали друзьями. Во время каникул Жак никогда не забывал навестить его. Маниу, желчный, разочаровавшийся жизни старик, учил Жака остерегаться людей, этих злобных тварей; он не признавал бога и верил в дьявола. Но в то же время Маниу был добродушен и почти по-детски наивен.

«Он, верно, уже ждет меня, — подумал Жак, добравшись до ухабистой проезжей дороги, и снова зашагал быстрее. — На последнее письмо я ему так и не ответил, конечно. Отвратительная леность!»

Впереди показалась усадьба, мрачная как тюрьма. Она называлась «Турецкий двор», но турки не имели к этому названию никакого отношения. Усадьба называлась так просто потому, что в течение ста лет принадлежала семье по фамилии Турок. Усадьба была окружена высокой полуразвалившейся стеной. Ворота закрыты. Всё кругом точно вымерло, как в воскресенье, когда все работники и служанки уходят в церковь. Жак слышал, как гремели цепями коровы и как в конюшне лошади били копытами.

— Есть тут кто-нибудь? — крикнул он и забарабанил кулаком в ворота. Скрипнула дверь, послышались шаркающие шаги, и Жак узнал слугу Мишу, который не спеша, волоча подагрические ноги, подходил к воротам. Голова у Миши была похожа на чертополох, — так торчали на ней во все стороны всклокоченные седые волосы. Он с опаской выглянул за ворота.

— Ах это вы, господин Грегор… — пробормотал он и попытался улыбнуться, показав два желтых обломанных зуба.

— Маниу дома, Миша?

Миша по обыкновению наклонил голову набок, словно глубоко задумавшись, затем ответил:

• Предыдущая
• 6/99
• Следующая