Серенада - Кейн Джеймс - Страница 16

• Предыдущая
• 16/45
• Следующая

– Зачем ты так делать? Зачем так делать со мной?..

– Ты что, не понимаешь? Но я же… – Я пытался произнести «люблю тебя», но слова застряли в горле. – Я хочу тебя. И не хочу, чтоб он отнял тебя у меня.

– Это неправда. Ты уезжать!

– С чего это ты взяла?

– Ты теперь петь, да. Ты петь лучше, чем кто-нибудь в Мексика. И ты оставаться в Акапулько в доме? Почему лгать? Ты уезжать.

– И не думал даже.

– А мне теперь все очень плохо. Нет дома, нет. Может, он даже стрелять меня, да. Я не могу работать в Мехико. Он очень большой politico, да. О, зачем ты это делать, зачем?

Мы просидели в машине еще какое-то время. Как ни странно, но обманщиком я себя почему-то не чувствовал. Хотя она и обозвала меня именно так и я, безусловно, подпортил ей бизнес. Но обманщиком или подлецом я себя совершенно не чувствовал. И тут меня, словно током, пронзила подспудная мысль: ведь я вовсе не собираюсь с ней расставаться.

– Хуана…

– Да?

– Послушай внимательно. Хочу тебе кое-что сказать.

– Пожалуйста, не говорить ничего.

– Во-первых, ты была права, когда говорила, что я собираюсь уехать. Тут я тебе и вправду наврал. Когда я был в городе, удалось договориться с одним человеком. Он согласился отправить меня в Estado Unidos de Norte[50], на корабле. Корабль отплывает в двенадцать.

– Я знать, что ты мне врал, когда уходить в город. Да.

– Да, хорошо, врал. Ну а что дальше, хочешь знать?

Она довольно долго не отвечала. Впрочем, какая-то работа мысли в ней происходила, это было заметно по тому, как она на секунду-другую задержала дыхание. А потом повернула ко мне голову и так же быстро отвернулась.

– Да…

– Когда я шел в гостиницу… В общем… я собирался отвести тебя ужинать, побыть вместе немного, а потом смотаться, якобы в туалет, и больше уже не приходить. А тут произошла эта заваруха, и я понял, что просто не могу тебя отпустить, и дело вовсе не в том, что мне не понравился этот тип, нет. Просто ты мне нужна, и я не мог вынести… Ну, в общем, не хотел, чтоб ты была с ним.

– Но почему?

– Сейчас, погоди. Я еще не закончил. Мне надо уехать. Помнишь, я говорил тебе, что был певцом. Очень хорошим певцом, одним из лучших в мире. И зарабатывал кучу денег. И заработаю опять, но здесь, в Мексике, ничего не получится. Мне надо вернуться на родину, в Estado Unidos de Norte. Теперь поняла? Хочешь ехать со мной?

– Это очень большая страна?

– Гораздо больше Мексики.

– Как ты ехать?

– У нас есть машина, у тебя еще осталось немного денег. Скоро они уймутся, тогда мы проедем через город, быстренько. Самое главное – успеть до рассвета. Завтра к ночи тронемся снова и, если повезет, доберемся до Мехико-Сити. Выждем еще денек, а там можно попробовать доехать до Монтерея. Еще одна ночь – и мы уже в Ларедо. Там придумаем, как переправить тебя. Ну а как окажемся в моей стране, там уже все будет в порядке.

– Это не есть возможно.

– Почему?

– Они знать авто. Они ловить нас, точно ловить.

Я понимал, что она права. В Штатах стоит только пересечь государственную границу, и можешь ехать куда душе угодно, тебе уже ничего не грозит. Здесь же государственная граница мало что значит. Эти типы с ружьями, федеральные войска, их машины понатыканы вдоль всех границ, и они нас не упустят, когда бы мы ни ехали – ночью, днем, в любое другое время…

– Может, автобус?

– Что ты сказала, Хуана?

– Ехать немножко, прятать авто. Потом утром сесть автобус. Может, они не поймать.

– Хорошо, так и сделаем.

– Но почему… Почему ты не ехать один?

– Ну вот, мы и подошли к главному. Скажи, я тебе нравлюсь?

– Да, очень.

– Ты мне тоже.

Я сидел и пялился на нее, как дурак, во все глаза, про себя удивляясь, почему не в силах пойти до конца, сказать, что просто люблю ее, и все тут. И вдруг вспомнил, какое бессчетное число раз выпевал эти слова на трех-четырех разных языках, как фальшиво они звучали и сколько неприятностей наживал, применяя их в жизни. И постепенно они, эти слова, стали мне ненавистны, но не из-за того, что они говорили, а из-за того, что недоговаривали. Они говорили о чем угодно, только не о том, что ты чувствуешь всеми своими костями, животом, другими частями тела. Они говорили, что ради женщины ты готов умереть, но молчали о том, как можно изголодаться по женщине. Хотеть просто быть рядом с ней, быть уверенным, что и она тоже хочет быть рядом.

– Я не могу… подобрать более… сильных слов, Хуана. Впрочем, наверное, и не стоит.

– Они ловить нас, конечно. Они нас убивать.

– Может, все же рискнем?

И снова она довольно долго не отвечала, потом взяла меня за руку, сжала в ладонях, подняла глаза, и я понял – как бы там дальше ни обернулось, но все это всерьез и время шуток кончилось. Так уж получилось.

– Да.

В ушах у меня зазвенело, и я спросил туповато:

– «Да», а дальше?

– Ты о чем?

– Я вот что подумал, Хуана. Не пора ли тебе как-то начать называть меня? Не век же ты будешь обращаться ко мне «сеньор», а?

– Я буду звать тебя «милый» [51].

Конечно, мне хотелось, чтоб она выбрала какое-то более оригинальное обращение, отличное от того, каким называла любого вилхокенского[52] тупицу, возникавшего у ее лачуги, но я смолчал. И вдруг у меня перехватило горло – я понял, что это вовсе не «милый». Она называла меня Джонни, на свой манер.

– Поцелуй меня, Хуана.

Город к тому времени погрузился во мрак и тишину. Я завел мотор, вывел машину из лощины, выехал на дорогу и сразу же набрал приличную скорость, чтобы не поднимать лишнего шума. Теперь, когда никакого лишнего барахла в «форде» не было, он мчался почти бесшумно. Однако на въезде в центр я сбросил газ и мы едва ползли, пока не выбрались на главную улицу. Там я остановился и прислушался. Полная тишина. И я снова завел мотор и свернул налево, за угол. Фары не включал – полная луна низко висела над океаном, но правая сторона дороги оставалась в тени. Мы проехали примерно полквартала, как вдруг она тронула меня за руку. Я съехал к обочине и остановился. Примерно в трех кварталах от нас по левую сторону маячила фигура фараона, ярко освещенная луной. Правда, он находился к нам спиной и шел дальше, вниз по улице. Никого больше поблизости видно не было. Она нагнулась ко мне и прошептала:

– Он уходить, да, – и взмахом руки показала за угол.

Я выждал еще секунд пять, затем потянулся к зажиганию. Машина вдруг слегка накренилась. Кто-то был рядом, стоял, опираясь о капот. Пистолет лежал на сиденье. Я схватил его, резко развернулся. И дюймах в шести увидел коричневое лицо. Лицо Коннерса.

– Ты, что ли, парень?

– Да. Господи, ну и напугал же ты меня!

– Где пропадал? Я искал по всему городу. Нам давно пора отчаливать. Ты что, издеваешься, что ли?

– Попал в передрягу.

– Только не говори мне, что это ты врезал генералу.

– Я.

Глаза его едва не выскочили из орбит, и он перешел на еле слышный шепот:

– А ты знаешь, парень, что тебе за это светит? Смертная казнь, да-да. Смертная казнь…

– И тем не менее.

– Да тихо ты! Уже весь город знает. Вдруг кто-то не спит и услышит английскую речь? Поднимут шум, и ты пропал… Усек, что за это светит? Смертная казнь. Сцапают, запихнут в кутузку, там будут битый час заполнять разные бумажки и навешают тебе – ого-го! А потом выведут во двор и прихлопнут. Как бы при попытке к бегству.

– Ну, это в том случае, если поймают.

– Поймают, будь уверен. Так что давай, быстренько, пошли!

– Я не еду.

– Ты что, оглох? Я же сказал: смертная казнь!

– Видишь ли, с тех пор кое-что переменилось. Теперь нас двое. Знакомьтесь: мисс Монтес, капитан Коннерс.

– Счастлив познакомиться, мисс Монтес.

– Gracias, капитан Коннерс.

• Предыдущая
• 16/45
• Следующая