Повелитель императоров - Кей Гай Гэвриел - Страница 32
- Предыдущая
- 32/131
- Следующая
Он посмотрел на нее, только что ставшую женой его самого близкого здесь друга, а потом быстро отвел взгляд, когда увидел, что она тоже смотрит на него.
И это также было эхом другого обмена взглядами, в тот же день, но раньше, с другой женщиной.
В тот момент, когда Золотой Леонт разговаривал с Каруллом и гости ловили его слова, словно слова проповеди, Криспин не смог удержаться и взглянул на еще одну недавнюю новобрачную.
«Его награда» — так назвала себя Стилиана прошлой осенью в полумраке комнаты Криспина. Сейчас, слушая Леонта, Криспин кое-что понял, вспомнив откровенные слова стратига и его поведение в Аттенинском дворце в ту ночь, когда Криспин в первый раз явился туда. Леонт разговаривал с придворными с солдатской прямотой, а с солдатами и простыми гражданами — с благосклонностью придворного, и у него это очень хорошо получалось.
Это безупречное сочетание обаяния, благочестия и открытости захватило и удерживало внимание смешанного сборища, словно осажденную крепость. И тут Криспин заметил, что Стилиана Далейна смотрит на него и словно ждет, когда он посмотрит на нее.
Она слегка приподняла плечи, грациозно, словно хотела без слов сказать: «Теперь видишь? Я живу с этим совершенством в качестве украшения». И Криспин смог выдержать взгляд этих голубых глаз всего одну секунду, а потом вынужден был отвернуться.
Гизелла, его царица, пробыла так недолго, что даже не успела заметить его среди присутствующих, не то что снова разыграть якобы существующие между ними близкие отношения. Он дважды навещал ее за зиму — когда ему приказывали — в маленьком дворце у городских стен, и каждый раз царица вела себя по-царски холодно, равнодушно. Они не высказывали своих мыслей или догадок по поводу их страны и вторжения. Она еще не получила личной аудиенции у императора. Или у императрицы. Он видел, что ее нервирует эта жизнь почти без вестей из дома и без какой-либо возможности что-то сделать, чего-то добиться.
Криспин безуспешно пытался представить себе, как прошла бы встреча между императрицей Аликсаной и юной царицей, которая послала его сюда с тайным поручением полгода тому назад, осенью. Как и о чем они могли бы беседовать.
Теперь, в гостиной Ширин, когда мир стоял на пороге весны, его мысли вернулись к новобрачной. Он вспомнил, как впервые увидел ее в прихожей постоялого двора Моракса. «Завтра меня собираются убить. Пожалуйста, увези меня отсюда».
Он все еще чувствовал себя ответственным за нее: это бремя сваливается на тебя, когда спасаешь человека, и полностью меняет жизнь. В те дни, когда они жили вместе с ней, Варгосом и слугами, которых прислали евнухи канцлера, она обычно смотрела на него, и в ее глазах было полно вопросов, которые повергали его в глубокое смущение. А потом однажды ночью Карулл нашел его за вином в «Спине» и объявил, что собирается жениться на ней.
Это заявление собрало их всех сегодня здесь, и свадьба постепенно приближалась к концу. Светало, скоро должны зазвучать старинные грубоватые песни, перед тем как новобрачные отправятся на свадебную постель под пологом, сбрызнутую шафраном, чтобы подогреть желание.
Он снова посмотрел в сторону Ширин, в дальний конец комнаты. И ухмыльнулся, увидев, что к Пертению присоединился еще один мужчина. Наверное, еще один страстный поклонник. В Городе их был легион. Можно было бы сформировать полк из тех, кто испытывал острое желание заполучить танцовщицу Зеленых. Они писали плохие стихи, по ночам посылали к ее дому музыкантов, затевали уличные драки, покупали у хиромантов любовные таблички и бросали их через стену в ее садик. Некоторые из табличек она показывала Криспину: «Духи недавно умерших, ушедших в странствие, придите мне на помощь! Пошлите убивающее сон, опустошающее душу томление в постель Ширин, танцовщицы Зеленых, чтобы все ее мысли во тьме устремились ко мне. Пусть она выйдет из своего дома в сумеречный час перед восходом солнца и смело, без стеснения, полная желания, придет в мой дом…»
Можно испугаться и встревожиться, читая подобные вещи.
Криспин никогда не прикасался к ней, и она не заигрывала с ним, не выходила за рамки шутливого флирта. Он не мог объяснить, почему, собственно говоря: они не были ни с кем связаны и ни с кем из живых людей не делились тайной полумира. Но что-то удерживало его, и он не мог смотреть на дочь Зотика определенным образом.
Возможно, дело было в птице, в памяти об ее отце, в мрачной сложности их общей тайны. Или в мысли о том, как она, должно быть, устала от преследующих ее мужчин: толпы потенциальных любовников на улице, эти каменные таблички в саду, взывающие к названным и неназванным языческим божествам только для того, чтобы переспать с ней.
Нет, Криспин вынужден был признать, что в данный момент он не радовался при виде того, как ее загнали в угол ухажеры в ее собственном доме. Третий мужчина присоединился к двум первым. «Интересно, — подумал он, — не начнется ли драка?»
— Она говорит, что убьет тебя сразу после того, как убьет этих двух купцов и несчастного писаку, — произнесла птица. — Говорит, чтобы я вопила у тебя в голове, когда буду передавать это.
— Мой дражайший родианин, — в тот же момент с противоположной стороны раздался чей-то бархатный голос. — Как я понял, ты вмешался и спас этого гостя нашего города от беды. Это очень благородно с твоей стороны.
Криспин обернулся, увидел распорядителя Сената с женой и бассанида рядом с ними. Плавт Бонос был хорошо известен благодаря как своим слабостям, так и занимаемому им достойному месту в обществе. Сенат был чисто символическим органом, но говорили, что Бонос поддерживает в делах Сената порядок и стиль, а также что он человек благоразумный и осторожный. Его красивая вторая жена была безупречно добродетельна, еще молода, но скромна и полна чувства собственного достоинства не по годам. У Криспина промелькнула мысль: интересно, чем она себя утешает, когда ее муж проводит ночи с мальчиками? Ему трудно было представить себе, что она поддастся страстям. Сейчас она вежливо улыбалась двум стоящим поблизости возничим, которых окружали почитатели. Они оба поклонились ей и сенатору. Скортия это слегка отвлекло, и он продолжил нить своих аргументов только через несколько секунд.
Криспин видел, как Пардос отделился от толпы, окружавшей возничих, и подошел поближе. Он изменился за полгода, но в этом Криспин разберется, когда останется наедине со своим бывшим учеником. Однако он помнил, что испытал искреннюю радость, увидев именно Пардоса на лестнице сегодня утром.
Редко можно было найти искренность или испытать искренние чувства здесь, в лабиринте всяких сложностей в городе Валерия. Именно поэтому он по-прежнему предпочитал жить на своем помосте в вышине, с золотистой и разноцветной смальтой и картиной мира, которую предстояло создать. Ему этого хотелось, но он уже знал Город и себя самого достаточно хорошо и понимал, что это ему не удастся. Сарантий — не то место, где можно найти убежище, даже в погоне за мечтой. Мир здесь предъявляет на тебя свои права, втягивает в свой круговорот. Как сейчас.
Он почтительно кивнул Боносу и его жене и тихо ответил:
— Как я понимаю, у вас могут быть личные причины уладить это дело с лекарем. Счастлив передать его в ваши руки, если наш восточный друг, — тут он вежливо взглянул на лекаря, — согласен с таким решением.
Бассанид, преждевременно поседевший, довольно чопорный человек, кивнул головой.
— Я удовлетворен, — сказал он на очень чистом сарантийском языке. — Сенатор был настолько щедр, что предложил мне жилье, пока я буду заниматься здесь своими научными исследованиями. Я предоставлю ему и людям более сведущим, чем я, в законах Сарантия решать, как следует поступить с теми, кто убил моего слугу.
Криспин сохранил невинное выражение лица и кивнул головой. Бассаниду дают взятку, конечно: дом — это первый взнос. Мальчишке отец назначит какое-нибудь наказание, мертвого слугу быстро похоронят в могиле за стенами города.
- Предыдущая
- 32/131
- Следующая
