Льды возвращаются - Казанцев Александр Петрович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/105
• Следующая

Шаховская!.. Что это за женщина и почему она так вдруг сковала его, всегда легкого, свободного? Она угнетала на работе своей ровностью, даже увлеченностью той чепухой, которой, по его мнению, они занимались. Елена Кирилловна не знала усталости, не знала сомнений, угадывала его желания, намерения... Всегда была права и, оставаясь холодной, старалась облегчить ему работу... А ведь она чувствовала еще по разговору на ледоколе, что он хотел бы совсем других отношений между ними! Чувствовала, но не подавала виду!.. Демонстрировала свое превосходство!.. А девчонка с острыми темными глазами все замечала, все понимала... Черт бы ее побрал!..

И Буров, срываясь, кричал на помощницу:

– Шаховская! Нельзя ли живее? Вы что, не знаете назначения приборов? Может быть, еще пудреницу мне подсунете?

Елена Кирилловна холодно улыбалась. А Люда однажды едко заметила, что хирурги тоже иногда орут во время операции на ассистентов и медицинских сестер, но те ради больных все терпят. Все дело в воспитании!.. И что образование без воспитания как колесо без оси.

Воспитание! Что она понимает в этом? Буров кусал губы. «Колесо без оси!..» Родители отдали его в английскую школу, где преподавание велось на английском языке, чтобы он с детства овладел им. И по их настоянию он поступил в Высшее техническое училище. Множество занятий: научные олимпиады, спорт, музыка, театр. У Сережи не оставалось свободного времени!

Сережа мог прочитать любой доклад, провести любое мероприятие, был председателем совета отряда, потом членом комсомольского комитета, стоял во главе студенческих организаций. Как юный руководитель, он выработал в себе принципиальную, резкую и даже грубоватую требовательность к другим.

А теперь вот толстогубая девчонка, кичащаяся своими миндалинками вместо глаз, делает ему замечания!.. А замечаний он совершенно не терпел. Отец и мать сначала не успевали, а потом не решались ему их делать, а другим он делал замечания обычно сам. Всегда уверенный в своей правоте, он презрительно относился ко всяким условностям, выдуманным людьми для общения друг с другом, считая себя выше этого.

Сергей Буров всегда шел своим путем. Из двух дорожек, которые ему встречались на пути, он выбирал нехоженую, а еще больше любил прокладывать новую. Сколько он протоптал в снегу тропок!.. И как радовался всегда, когда видел, что по его тропинке идут другие,

Окончив вуз, Сергей Буров не стал инженером. Отец не угадал его склонности к научной работе и даже оскорбился изменой сына инженерному делу.

Буров увлекся не только ядерной физикой, но и астрономией, считая, что искать новое можно только на меже наук.

Сергей Буров получил степень кандидата физико-математических наук за лишенную всякого практического значения, как считал отец, работу «О некоторых гипотетических свойствах протовещества, которыми оно должно было бы обладать, если действительно существовало до образования звезд». Тьфу!.. Старый инженер не мог одобрить такой деятельности сына.

И вот теперь так о многом дерзко мечтавший Буров должен был заниматься бесперспективными исканиями по чужой программе. Ему казалось, что он потерял самого себя.

Он бежал по снегу, не ощущая холода, и думал, думал... В чем же дело? Он слепо подчинялся профессору Веселовой-Росовой. У нее и сейчас был тот же метод, каким они когда-то вместе с Овесяном запускали «Подводное солнце». Пятьдесят тысяч опытов! Они накрывали снарядами не цель, а огромную площадь, в расчете, что хотя бы один снаряд случайно попадет... в яблочко. Случайно!.. Так же поступал и Эдисон, когда искал нить для первой лампочки накаливания и пластины для щелочного аккумулятора. Кажется, это принято считать американским методом исследования. В просторечии: «метод тыка». А может быть, нужно не пятьдесят тысяч, а сто тысяч, миллион опытов!.. Сколько лет нужно убить на это?..

Кибернетики научили современные электронные вычислительные машины играть в шахматы. Первые программы были рассчитаны на перебор машинами всех возможностей, на оценку с материальной стороны положения, которое получится через несколько ходов. И машины безнадежно уступали человеку, который вовсе не перебирал в уме все мыслимые варианты. И тогда появились «эвристические программы»! Машины обучались находить лучшее продолжение не механически, отвергнув все остальные, а на основании общих принципов. И сила электронных шахматистов сразу подскочила!

А к Великой яранге приехали на оленьих упряжках – по четыре оленя веером – гости из тундры. Они заглядывали внутрь яранги, щелкали языками, пытались понять суть физических опытов. Они опасались за свои плодовые сады, которые успели посадить, когда «Подводное солнце» подогрело море, они беспокоились о весеннем севе пшеницы... Или прав Овесян, зажигая в другом месте новое «Подводное солнце» и не одобряя «проблемных исканий», называя их «беспредметной наукой ради науки»?

Буров все шел и шел вперед, невольно сравнивая свои блуждания в потемках научной проблемы с окружающей его темнотой снегов.

Ведь не прокладывает он сейчас в сугробах сто путей, чтобы наткнуться на единственно нужный! Он находит его чутьем, интуицией. Не так ли должно быть в науке? Не подобна ли научная проблема снежным сумеркам, когда все одинаково неясно и ложно, но где-то лежит верный путь?

Так почему же он отказался от своей идеи, с которой ехал сюда, почему забыл о своей гипотезе, открывающей путь исканий? Пусть она окажется ложной, но тогда взамен надо выдвинуть другую, намечающую новый путь. Нет! Не ощупью надо вести научный поиск!

Буров резко остановился. Бунтарь созрел в нем.

Сбросить тяжесть авторитетов! Угадывать дорогу самому, прокладывать путь, менять его, если он неверен, идти дорогой гипотез, предположений, а не бездумно пробовать все: «рябчик, лошадь, медведь, слон, колибри...»

Буров поочередно перекинул лыжи, чтобы, не сходя с лыжни, идти назад.

В Великую ярангу он пришел задолго до начала своей смены.

Он бродил по отсекам между грубо сложенными из свинцовых болванок стенами, защищающими сотрудников от опасных излучений, и рассеянно смотрел на приборы, которыми пользовались его группа и другие физики.

Усталые научные сотрудники собирали записи, выключали приборы и закрывали столы после ночной смены.

Буров не мог дождаться, когда придут его помощницы.

Они пришли, как всегда, вместе. Эта девчонка влюблена в Елену Кирилловну, ревнует ее к каждому брошенному на нее взгляду. А покорная на работе Елена Кирилловна, выйдя из Великой яранги, становится недоступной... Словно и не она застегивала пуговицы на его мокрой рубашке!..

Следом за Шаховской и Людой прямо в отсек Бурова неожиданно пришли профессор Веселова-Росова и академик Овесян.

– Ну как, богатырь? – спросил академик, озорно поблескивая глазами. – Бросай «науку ради науки». Идем ко мне настоящим делом заниматься: будем вместе «солнце» зажигать. Или нравится со статистикой здесь возиться?

– Статистики не выношу, – признался Буров. – И метод исканий, построенный на ней, считаю неверным. Предпочел бы эвристику!

Он решился. Он шел на бой.

– Ого! Бунт на корабле! – засмеялся Овесян, взглядывая на Марию Сергеевну. – Над Великой ярангой выброшен черный флаг.

– Сергей Андреевич склонен к фантазиям, – сказала Мария Сергеевна, – но это пройдет...

– Молодость всегда проходит... к старости, – заметил Овесян.

Буров вскипел. Он вдруг понял, что маститые ученые даже не принимают его всерьез. Они, не ладя между собой, против него едины. И он накинулся сначала на Овесяна:

– Простите, Амас Иосифович, мне трудно понять, как можно произвести в свое время управляемый синтез гелия из водорода, а теперь отрекаться от проблемных исканий? Разве наука может остановиться на том, что в свое время сделали вы?

Овесян вспыхнул. Мария Сергеевна даже испугалась за него. Она-то знала, каким он бывает, когда вспылит. Но он только сказал:

– Сейчас он докажет, что мы, академики, получаем свои звания за работы, сделанные в бытность кандидатами наук.

• Предыдущая
• 8/105
• Следующая