Льды возвращаются - Казанцев Александр Петрович - Страница 70

• Предыдущая
• 70/105
• Следующая

На ночь мы забаррикадировали все входы в дом. Передвинули шкафы, столы, забили досками оконные проемы.

Можно было ждать всего.

Я положил свой револьвер под подушку. Я ночевал в комнатушке Тома, в той самой комнатушке, которая оказалась запертой ночью, когда в ней спала Эллен. Я вспомнил об этом и тоже закрылся на крючок! Я почти боялся, что... дверь эту попробуют открыть. Нет! Не гангстеры, конечно...

Джен уступила Лиз свою комнату на втором этаже. Комнатушка Тома была на чердаке.

Я поднялся по дьявольски скрипучей лестнице.

Пожелав мне спокойной ночи, Лиз сказала, что никогда не забудет того, что сделала для нее моя семья.

Я думал об этом перед тем как заснуть. И я думал об Эллен. Она бы меня поняла... Потом все устроится... Лишь бы этот проклятый лед... Иначе и устраивать незачем...

На меня наплыли белые снежные сумерки. И я тихо взмыл в воздух, словно потерял вес. Так со мной бывало только в детстве.

Я блаженно уснул.

И вдруг проснулся, просунул руку под подушку и сжал револьвер.

Дверь в каморку пытались открыть совсем так, как я пытался сделать это тем летом...

Пристыженный, я тогда ушел, а сейчас... Я слишком поздно понял, что произошло. Шпилька, обыкновенная дамская шпилька, которая удерживала великолепную прическу с крыльями бабочки, эта шпилька оказалась достаточной, чтобы снять крючок с петли.

И она вошла ко мне... Кто? Моя законная жена... перед богом и людьми, но только не перед моей совестью!..

Уж лучше бы это был Билл! Я по крайней мере знал бы, что делать...

Во сне я взлетел в снежное небо. Наяву я пал, низко пал... как только может пасть мужчина... в свою «брачную ночь».

Утром... утром она встала счастливая. Я никогда не думал, что Лиз может быть такой радостной, такой красивой!..

Но я не мог смотреть на нее, я опускал глаза, я был противен сам себе, я ненавидел себя! В Прекрасные Иосифы я, безусловно, не годился... Я обзывал себя павианом и двоеженцем...

Лиз стояла у окна, распустив волосы, и изредка оглядывалась на меня со счастливыми глазами.

– Милый, я назову нашего сына Роем, – сказала она.

Я готов был кусать подушку, рвать простыни, разбить свою голову о стену.

В этот день в сумерки, крадучись, пешком, бросив свой автомобиль, мы пробрались с Лиз на ближний железнодорожный полустанок.

Там не было пассажиров, кроме нас. Никто нас и не провожал.

Прощаясь, Том сунул мне холодный апельсин.

Стоял морозный июньский вечер. Электрические фонари были словно окутаны светящимися шарами.

Я передал Лиз апельсин.

– Можешь ты подбросить его? – спросил я.

– Может быть, положить на голову? – спросила она. Она была очень умна.

– Нет. Просто подбросить. Мне хотелось бы попасть в него на лету.

– Он совсем смерзся, как стекляшка, – сказала Лиз и подбросила апельсин.

Я выстрелил. Апельсин упал на перрон. Что-то звякнуло.

Мы с Лиз подбежали к нему.

Нет, я не попал. Апельсин был подобен кусочку льда... каким станет скоро весь земной шар.

Мы сели в поезд и поехали, сами не зная куда.

«Апрель первого года обледенения...

...В каменную щель смогла пролезть только я одна. Мне было страшно, но я знала, что это нужно. Ведь ради этого я и оказалась под землей, настояла, чтобы меня взяли с собой. И я не задумываясь полезла, освещая электрическим фонариком готовые придавить меня каменные глыбы, едва сдерживающие тяжесть полукилометровой толщи. Но об этом нельзя думать. Я извивалась, как змейка, и проползала все дальше и дальше. Камни влажные и скользкие. Не знаю, смогла бы я вылезти обратно? Повернуться невозможно, а при движении вперед приходилось расчищать перед собой путь, отбрасывать мелкие камни назад, отталкивать их ногами, загромождая щель. Отступления не было...

Именно с этого мгновения мне хочется продолжать свой дневник...

Я ползла вперед. Буров и Елена Кирилловна остались ждать в последней пещере, до которой мы добрались за двое суток, проведенных под землей. Дальше тупик, но Буров заметил щель и посмотрел на меня.

Я была тоньше Елены Кирилловны, как бы хорошо она ни была сложена. Только мне удалось бы пролезть в эту щелку. И я, умирая от страха, поползла...

Мой фонарик освещал мрачные черные камни, которых никогда не касался человек. Но тогда я об этом не думала, разгребая каменные завалы, и лишь горевала, что ломаю себе ногти.

Два раза я отдыхала, погасив фонарик и закрыв глаза. Один раз разговаривала с Буровым по радиотелефону. Узнала, что они расширяют вход в щель. Доносились удары кирки. Другой раз я слушала музыку из Москвы. У меня с собой был мой любимый транзисторный приемник, умещавшийся в брошке.

Не могла же щель упереться в стену!.. Ведь здесь протекал когда-то ручеек!

Я упрямо ползла вперед. Освещенные камни влажно поблескивали... И вдруг свет фонаря словно провалился куда-то вперед. В первый момент я ничего не поняла, решила, что фонарь погас, стала щелкать выключателем, испугалась... Потом у меня дух захватило совсем от другого. Предо мной зияла пустота.

Я высунулась из щели, не рискуя выбраться совсем, и ощутила перед собой громадное темное пространство, в котором тонул жидкий лучик моего фонарика.

В телефоне слышался тревожный голос Бурова. Прежде чем ответить ему, я вытащила осветительный патрон и засунула его в ракетницу, которую уже сжимала в руке.

Яркая полоса метнулась вверх. Я зажмурилась, потом жадно открыла глаза.

Ракета шипела где-то вверху. Вправо и влево раздвинулись бородатые, все в волнистых каменных прядях стены подземной пещеры, так непохожей на «бездну Бурова», этот вертикальный колодец, по которому мы спускались сюда на нейлоновых лестницах.

Блики на влажном полу грота тревожно разбегались. Вслед за ними двигались тени от каменных кипарисов, острых минаретов и колонн недостроенных храмов, тянущихся вверх. А навстречу им, кое-где срастаясь как бы с собственным отлитым из камня зеркальным изображением, с мохнатого, едва уловимого в высоте игольчатого свода свисали каменные сосульки сталактитов. Они напоминали то исполинский орган, то окаменелые смерчи, то рыцарские замки со стенами, башнями и подъемными мостами...

Бурова, конечно, интересовали прежде всего размеры подземного зала. Я выпустила еще три осветительные ракеты, но противоположной стены так и не рассмотрела. Пещера могла тянуться на километры. Это было как раз то, что искал Буров!

Дрожащим голосом я доложила ему о том, что увидела.

Он сказал:

– Ну, Люд, считай, что на свете есть теперь пещера Люды! Однозначно!

Нет, я не хотела, чтобы пещера носила мое имя, хотя так принято у спелеологов, исследователей пещер.

Я не стала возвращаться. Бурову не терпелось. Его спутники, опытные спелеологи, принялись расширять щель, по которой я пролезла сюда.

Выход из щели был на высоте двух моих ростов от пола пещеры. Смешно, но я долго не решалась спрыгнуть с этой высоты. Не потому, что боялась ушибиться, а потому, что не могла бы забраться обратно.

Потом я сидела на мокром камне внизу, заставляя зайчик моего фонаря бегать по причудливым сталактитам и сталагмитам, и слушала музыку падающих капель. Где-то журчала вода.

Говорят, под землей люди теряют представление о времени. Оказывается, спелеологи продвигались ко мне шесть часов, а мне показалось, что я просидела одна в пещере только минут двадцать...

• Предыдущая
• 70/105
• Следующая