Снежная страна - Кавабата Ясунари - Страница 20

• Предыдущая
• 20/26
• Следующая

Красно-рыжая окраска пограничных гор стала гуще. Перед заходом солнца далекие склоны тускло поблескивали, словно вся одевавшая их осенняя листва была высечена из какого-то холодного минерала. Гостиница постепенно заполнялась — начали съезжаться туристы, любители осени в горах.

— Сегодня я, наверно, совсем не смогу вырваться, — сказала Комако однажды вечером, забежав в номер к Симамуре. — Наши местные устраивают банкет.

Вскоре из зала донеслись звуки барабана и женский визг. Вдруг сквозь этот шум совсем рядом прозвучал ясный, прозрачный голос.

— Простите, пожалуйста… Простите, пожалуйста… — сказала Йоко. — Вот… Кома-тян просила передать вам.

Йоко, стоя в дверях, протянула Симамуре руку, но тут же со всей учтивостью опустилась на пол у порога и лишь тогда дала ему скрученную жгутом записку. Когда Симамура развернул записку, Йоко уже не было. Он так и не успел ей ничего сказать. На бумажке пьяными, валившимися в разные стороны иероглифами было написано всего несколько слов: «Я очень развеселилась, расшумелась. Напилась сакэ».

Но не прошло и десяти минут, как появилась сама Комако. Ступала она нетвердо, ноги у нее заплетались.

— Девчонка была у тебя, принесла что-нибудь?

— Да, принесла.

— Принесла, значит? — Комако весело сощурила один глаз. — Уф-ф, хорошо!.. Я сказала, что пойду сакэ заказать, и потихоньку улизнула. А клерк поймал меня и обругал. Да плевать, все хорошо! Пусть ругают! Пусть шаги мои грохочут на всю гостиницу! Ой, как плохо вдруг мне стало!.. Пришла к тебе и почему-то сразу опьянела. А мне ведь еще работать.

— Да ты вся пьяная, до самых кончиков пальцев!

— А мне работать надо!.. А что тебе сказала эта девчонка? Ты знаешь, что она жутко ревнивая?

— Кто?

— Смотри, убьет!

— Она, видно, тоже у вас там прислуживает?

— Подает бутылочки с подогретым сакэ. Стоит в тени коридора и пристально смотрит, наблюдает. А глаза поблескивают! Тебе ведь нравятся такие глаза?

— Небось смотрит она на вас и думает: какое жалкое зрелище!

— Я вот написала записку и дала ей, отнеси, говорю… Воды хочу! Дай воды!.. А какая из женщин жалкая, не узнаешь, пока ее не уговоришь. Скажи, я пьяная?

Она посмотрелась в зеркало, чуть не упала, еле удержалась, схватившись за края трюмо. И ушла. Величественно походкой. С гордо развевающимся подолом кимоно.

Внезапно наступила тишина, издали доносился лишь звон посуды. Банкет, по-видимому, кончился. Симамура думал, что Комако, поддавшись уговорам клиентов, перекочевала в другую гостиницу продолжать веселье. Но тут снова появилась Йоко и подала от нее записку, скрученную жгутом.

«Отказалась от горной гостиницы „Сан-пукан», иду в номер „Слива», на обратном пути загляну. Спокойной ночи».

Симамура, немного смутившись, усмехнулся.

— Благодарю вас!.. Простите, вы тут помогаете прислуживать за столом?

— Да. — Йоко кивнула, быстро взглянув на него своими пронзительными, красивыми глазами.

Симамура почему-то совсем смутился.

Девушка, которую он часто видел и которой каждый раз восхищался, сейчас сидела перед ним совершенно просто и естественно. Он почувствовал странную тревогу. Слишком уж серьезной она была, настолько серьезной, словно находилась в центре каких-то чрезвычайных событий.

— Вы кажетесь очень занятой…

— Да, очень. Хотя вообще-то я ничего не умею.

— Я все время вас встречаю. Так уж получается… Вот и тогда в поезде… Помните, вы ехали сюда, везли больного, ухаживали за ним? И тогда же, в поезде, просили начальника станции присмотреть за младшим братом. Помните?

— Помню.

— Говорят, перед сном вы поете в бассейне?

— О, как стыдно… Как нехорошо!..

Ее голос был поразительно прекрасным.

— Мне кажется, я о вас знаю абсолютно все.

— Да?.. Вам Кома-тян рассказывала?

— Нет, она мне ничего не рассказывала. Она вообще избегает говорить о вас.

— Неужели? — Йоко повернула голову в сторону. — Кома-тян хорошая, но несчастная. Пожалуйста, не обижайте ее!

Она произнесла это скороговоркой, под конец голос у нее задрожал.

— Но я же ничего не могу для нее сделать…

Казалось, сейчас она начнет дрожать всем телом.

Отводя взгляд от ее ослепительного лица, словно надвигавшегося на него, Симамура сказал:

— Может, для нее даже лучше будет, если я поскорее вернусь в Токио.

— Я тоже собираюсь в Токио.

— Когда?

— Мне безразлично когда.

— Может быть, если вы хотите, конечно, поедем вместе?

— Да, прошу вас, поедем вместе…

Йоко сказала это как бы между прочим, но так серьезно, что Симамура поразился.

— С удовольствием. А ваша семья не будет против?

— Какая у меня семья? Один младший брат, который на железной дороге служит. Я могу поступать как хочу.

— А в Токио у вас есть что-нибудь на примете?

— Нет.

— Это она вам посоветовала ехать?

— Вы Кома-тян имеете в виду? Нет, с ней я не советовалась и никогда не стану советоваться. Противная она…

Йоко, должно быть, разволновалась, взглянула на Симамуру увлажненными глазами, и он почувствовал к ней непонятное влечение. Но от этого влечения словно лишь воспламенилась его страсть к Комако. Ему показалось, что его поездка в Токио с какой-то неизвестной девчонкой будет страстным искуплением вины перед Комако и в то же время жестоким наказанием.

— А вы не боитесь ехать вдвоем с мужчиной?

— Почему я должна бояться?

— Ну, сами посудите — опасно ведь, если у вас в Токио нет никакого пристанища и вы даже не знаете, что там будете делать.

— Ничего, одинокая женщина всегда как-нибудь устроится, — сказала Йоко, и ее прекрасный голос как бы оттенил конец фразы. — Может быть, вы возьмете меня к себе прислугой?

— Да что вы! Неужели вы хотите стать прислугой?

— Вообще-то не очень хочу.

— А кем вы работали, когда жили в Токио?

— Сестрой милосердия.

— В больнице или в каком-нибудь медицинском институте?

— Нет, просто сестрой милосердия. Так мне хотелось…

Симамура вновь вспомнил поезд и Йоко, ухаживавшую за сыном учительницы. Он улыбнулся — очевидно, это было своеобразным воплощением ее мечты.

— Вам хотелось бы учиться на сестру милосердия?

— Нет, я не буду больше сестрой милосердия.

— Но нельзя же быть такой… совсем без стержня!

— Ой, что вы говорите! Какие еще стержни!..

Йоко рассмеялась, словно отметая от себя какое-то обвинение.

Ее смех мог бы показаться глупым, не будь он таким звеняще-прозрачным. Этот смех лишь слегка коснулся сердца Симамуры, никак его не растревожив.

— Не понимаю, над чем вы смеетесь?

— Но ведь я же ухаживала только за одним больным!

— Как?

— Больше я ни за кем не смогу ухаживать…

— Ах так… вот оно что… — тихо сказал Симамура, словно оглушенный внезапным ударом. — А сейчас… говорят, вы каждый день ходите туда… где гречишное поле… на могилу…

— Да, это правда.

— И вы думаете, что… в дальнейшем вы уже ни за одним больным не станете ухаживать?.. И ни на какую другую могилу ходить не будете?

— Думаю, что не буду.

— Как же вы тогда можете бросить эту могилу и уехать в Токио?!

— О господи!.. Прошу вас, возьмите меня с собой в Токио!

— Комако говорила, что вы ревнивая. Но разве он… тот… не был женихом Комако?

— Юкио-сан? Неправда! Неправда все это!

— Почему же вы тогда ненавидите Комако?

— Кома-тян?.. — Она произнесла это имя так, словно его обладательница была здесь, рядом, и, сверкнув своими ослепительными глазами, взглянула на Симамуру. — Прошу вас, позаботьтесь, чтобы Кома-тян было хорошо!

— Но что я могу для нее сделать?

На глазах Йоко показались слезы, она прихлопнула сидевшего на татами мотылька и всхлипнула.

— Кома-тян говорит, что я сойду с ума, — сказала она и стремительно выбежала из комнаты.

Симамура вдруг почувствовал озноб.

Он открыл окно, чтобы выбросить убитого Йоко мотылька, и увидел Комако, игравшую в кэн[23]с клиентом. В этот момент она согнулась, словно в быстром беге.

• Предыдущая
• 20/26
• Следующая