Психогенные грибы - Соколов Дмитрий Юрьевич - Страница 2

• Предыдущая
• 2/30
• Следующая

А потом я понял, что отношусь к себе, как к объекту в ряду объектов.

Недавно, в трипе,[1] моя подруга просила меня доказать ей, что я живой. Я смеялся над ней: я был духом, мне было все равно. Мне даже казалось, что я понимаю, что с чем она путает.

Банка шпрот неживая. Она не имеет смысла, помимо того, что ею можно проманипулировать — произвести операцию — и внести ее под сень своего смысла, и только тогда, уже исчезая, она реализуется. Поэтому ею можно торговать, оптом, в розницу, она имеет цену в деньгах, а деньги неживые.

Хотя деньги имеют смысл.

Подождите, подождите до следующей главы!

Банка шпрот неживая. Ее смысл — это манипуляции над ней. Камень неживой, вот разве что его можно обтесать, и давайте об этом попросим ювелира. Вы знаете, кто такой ювелир? Это такое существо, которое обтесывает камни. Манипулировать им просто: он запускается деньгами…

Круг не замыкается — ха! Нет, это только раскрутка. Камень имеет смысл, если его обработает ювелир, ювелир имеет смысл, если обработает камень. Курица имеет смысл, если ее съедят, и поэтому ее выращивают в специальной клетке, и кормят такими шариками, которые делают из зерна (которое тем самым приобретает смысл). А вот комары не имеют никакого смысла!

Не сердитесь на меня, я романтик, это просто способ описания. Если сказать, что двумя влюбленными управляют гормоны (неживые) — это один способ описания; а можно сказать, что ими управляет Афродита, и это примерно то же самое. Можно сказать, что людьми управляют социальные законы, но в таком языке я не силен. Я и придумал: Мещанский Бог. Двумя влюбленными управляют гормоны, но Мещанский Бог сильнее гормонов. Он управляет всеми банками шпрот и всеми курицами на Земле. И служащий ему получает эти объекты в награду за служение. Не слишком высокопарный язык? (Все боюсь). Вот Афродита, это такая идея, называется — богиня. Она обозначает сюжет, это такой процесс, в который попадают люди. Этот процесс описуем, он вполне определенен. Известно, что служащего ей она наделяет сверхценной привязанностью к другому человеку плюс очень большой энергией для преодоления преград между собой и этим человеком. Известно, как ей служить: в жертву приносится здравый смысл. Известны границы ее власти: она правит недолго, от вспышки до остывания.

А вот Мещанский Бог. Известно, что служащего ему он наделяет местом в обществе, признанием, едой; он обещает стабильность, то есть предсказуемость будущего. Известно, как ему служить: глас его пророка — общественное мнение. Известно, что он требует в жертву: индивидуальность, игру, экстаз, талант. (Другими словами, он ревнив к другим богам и хочет собою заменить для своей паствы их всех). Известны границы его власти: город (а не джунгли), многоэтажный (а не сумасшедший) дом. В святцы его трудно не заглянуть, проходя по улице. Он любит деньги. Деньги он любит. Комары же не имеют никакого смысла и подлежат истреблению.

На самом деле это страшно интересная идея: истребить всех комаров. Комары — это анти-банкашпрот. Банка шпрот подлежит размножению в мире Мещанского Бога. Она хорошая, безопасная, неживая. Комары, бляди, живые. Получаются две плохо совместимые метафоры.

Когда две метафоры плохо совмещаются, образуется сюжет их отношений. Венера и Марс далеки друг от друга, хотят разного и т. д. Тем не менее, они существуют в одном мире. Тогда они образуют отношения. Конкретно, они: а) делят паству; б) крутят друг с дружкой роман; в) создают идеальные (хотя и довольно примитивные) культы друг друга, откуда «Любят женщины военных» и наоборот.

Когда две метафоры плохо совмещаются, многое может произойти. Они делятся, борются, пополняются, приковывают кого могут к кресту или скалам и образуют мир.

Жизнь и смерть — плохо совместимые метафоры на первый взгляд, но достаточно посмотреть на траву, чтобы запутаться.

Мещанский Бог и душа — плохо совместимые метафоры.

Это, пожалуй, самое печальное, что я хотел сказать здесь.

Нет, вот, пожалуй, еще похуже: Мещанский Бог не хочет отношений с соперниками. Он хочет их подчинения и истребления.

Антикомарин — создание святого Панасоника.

В живом мире облака и комары живые не потому, что я оживляю их, очеловечиваю или символизирую. Они сотканы из той же материи, что и я (это и увидела моя подруга в трипе, но перепутала термины). Они живые, поскольку жив я, к ним обращенный. Я жив, поскольку между мной и живым миром невозможно провести долгоживущую линию. Я знаю, что от проведения этих линий мертвеет моя душа, и мир быстро мертвеет, и у меня нет психических возможностей не умереть при этом самому, не стать объектом в собственных же стеклянных, плачущих глазах. Духовных возможностей нет тем более.

Потому что Бог — это возможность сказать миру «Ты».

1. История того, как грибы пришли к нам, описана многократно, но поскольку я всегда читал о ней не по-русски и она действительно интересна, я расскажу ее хотя бы коротко и своими словами.

В середине XX века американец мистер Гордон Вассон был вице-президентом крупного банка Морган (насколько я понимаю, это крутое положение на Wall Street и куча денег). Сын священника, он был настолько хорошо образован и производил на окружающих такое впечатление джентльмена и интеллигента, что я, например, почему-то долго считал, что он был англичанином. Нет — он вырос в Нью Джерси и жил в Коннектикуте, хотя подолгу, целые годы, жил в Англии, Аргентине и Западной Европе. В конце двадцатых годов он женился на Валентине Павловне, нашей, из России. Она была врачом-педиатром. Легенда гласит, что одна из первых семейных ссор в их семье легла в основу науки этномикологии. На прогулке Валентина Павловна бросилась собирать грибы, что для Вассона было так же омерзительно, как если бы она стала собирать пауков или пиявок. Он ей строго — он вообще был человеком повелительным — сказал прекратить. Она же, наоборот, смеялась над его страхами, ужасно радовалась находке, называла грибы по именам, а потом принесла целую сумку их домой, где часть приготовила для еды (!), а часть засушила для красоты (!). Ела она их в одиночку, а ее бедный муж, уже перестав спорить, лег спать, приготовившись проснуться вдовцом (это был их медовый месяц, кстати). Наутро он все же сумел переключиться в позицию наблюдателя и поразиться тому, какие разные эмоции пробуждают грибы у представителей разных культур. Вассон стал изучать вопрос дальше и в результате оживил слова «микофобы» и «микофилы», разделив разные культуры на те, которые грибов боялись и заранее считали их ядовитыми и «нечистыми» (например, англичан) и те, которые с грибами дружили (например, русских). Гордон Вассон пошел дальше этого простого наблюдения. Те народы, которые с грибами дружили (те же мы, к примеру) имели в своих языках следы удивительной любви и уважения к грибам. Уменьшительных суффиксов «маслят» и «опят» не имеют названия никаких растений — это прерогатива детенышей людей и животных. Вассон разыскал, что во многих областях России говорят не «найти груздь», а «найти груздя» — то есть применяют одушевленный вариант винительного падежа, присущий опять же только людям и животным. Не надо было быть также большим лингвистом, чтобы в корне слова «поганки» увидеть «pagan», «язычник». Вассон заподозрил, что и крайняя любовь, и крайняя нелюбовь — две стороны одной и той же медали, последствия чего-то более значительного в истории, чем один из видов еды. «Я не помню, кто из нас, я или моя жена, тогда, в сороковые, впервые решились облечь в слова предположение, что наши собственные предки где-то 4000 лет назад поклонялись священным грибам».[2]

• Предыдущая
• 2/30
• Следующая