Украденная память - Смецкая Ольга - Страница 8

– Что случилось? – раздраженно спросила она.

– Все нормально, – еще больше испугалась Таня, щурясь от бьющего в глаза света.

– Зачем вы капельницу выдернули? – строго поинтересовалась Нина, проворно пристраивая иглу на место.

– Это не я… – залепетала Таня. – Она сама… Сама выдернулась. Я только хотела воды попить, – зачем-то соврала она, – я же не знала ничего про капельницу. Вечером ее не было. Мне что, стало хуже? Зачем она нужна?

– Здесь витамины. – Нина достала из кармана халата пузырек, умело выкачала шприцом мутное содержимое и добавила в склянку, прикрепленную к треноге. – Для поддержания организма. Вам же нужно восстанавливаться, правда? Вы же хотите скорее попасть домой?

– Да, да, конечно, – успокоилась Таня.

– Ну вот и чудненько. А теперь – спать. – Медсестра направилась к выходу.

– Постойте, Нина.

– Что еще?

– У меня очень кружится голова… Я не могу понять отчего. А вы не знаете?

– Завтра у доктора спросите. Закрывайте глазки… Сон – лучшее лекарство.

Нина ушла, захлопнув за собой дверь, оставив в воздухе шлейф аромата «Джангл» от Кензо. Свет погас, и вместе с гнетущим безмолвием вернулись давешние страхи. Плотный свинцовый туман возвещал о приходе очередного хмурого дня. Таня зажмурилась, но заснуть так и не удалось. Что-то мешало, что-то важное. Но что? Она мучительно пыталась понять причину тревожной маеты, не дающей спать. Тщетно. Периодически Таня впадала в беспокойную поверхностную дрему, но тут же буквально подпрыгивала в постели. «Боже, что со мной? – в отчаянии думала она. – Кто я? Что за мрачные тайны скрывает мое несчастное больное сознание?»

Внезапно из коридора донеслись приглушенные голоса. Женские. Таня вся обратилась в слух.

– Как это могло произойти? – ледяным тоном спросила первая женщина.

– Я не понимаю… Я даже предположить не могу… – оправдывалась вторая. – Но я вам обещаю, что сегодня…

– Мне не нужно сегодня. Мне нужно было вчера! Постарайтесь, чтобы подобное не повторилось. Уж кому как не вам знать, что незаменимых людей не бывает.

Раздался громкий стук каблуков, и снова воцарилась тишина. Таня почувствовала себя неловко оттого, что стала невольной свидетельницей неприятной сцены, разыгравшейся в коридоре. Она узнала голос Нины. Второй голос тоже показался знакомым, но где и когда она его слышала?

Неожиданно отворилась дверь. Совершенно бесшумно. На пороге возникла тень. Таня отчего-то очень испугалась. Притворилась спящей. Старалась дышать глубоко и ровно, хотя сердце колотилось о грудную клетку в ритме африканского барабана джемби. Сердце-предатель.

Тень беззвучно пересекла палату и остановилась рядом. Удушающий запах «Джангл» ударил в ноздри. Снова Нина! Что ей надо? Захрустела накрахмаленная ткань халата, раздался чавкающий звук высасываемой жидкости, виниловая трубка всхлипнула радостно и пустила внутрь себя новые потоки лекарства. Таня так и не успела додумать мысль. Ноги-руки отяжелели, в ушах появился странный звон, язык отчего-то распух и больше не помещался во рту. А потом мир исчез…

– Господи! На кого ты похожа, девочка моя? – воскликнула вместо приветствия Елена Анатольевна, открыв дверь.

– Я тоже рада тебя видеть, мама, – усмехнулась Катя в ответ и пошла следом за матерью на кухню.

– Давай хоть поешь… Ты, Катерина, совсем перестала за собой следить. Ты же молодая, красивая женщина, разве можно так? Бледная, глаза тусклые, щеки ввалились, – ворчала Елена Анатольевна, накладывая дочери овощного рагу с тушеным мясом. – Я понимаю, у тебя в жизни случилось страшное горе. Но прошло ведь уже столько времени! Ты же не вдова племени марибу, где принято заживо хоронить жен рядом с умершими мужьями.

– Хватит, мам. – Катя отложила вилку, не попробовав предложенного блюда.

– Ну, прости, прости. У меня сердце кровью обливается, когда я смотрю на тебя. Одета черт знает во что, ходишь как бомж какой-то, прости господи… А ведь у тебя шкафы ломятся от вещей!

– Мне нравится такой стиль, – вяло парировала Катя.

– Стиль! Не смеши меня… Какая ты была раньше! Веселая, с горящим взглядом! А теперь? Я даже вспомнить не могу, когда ты улыбалась последний раз. А ведь у тебя потрясающая улыбка!

– Мама, о чем ты говоришь? Какая улыбка? Я потеряла мужа и дочь! Забыла?

– Дочь? Катюша, опомнись, какую дочь? – Мать всплеснула руками. – У тебя была пятимесячная беременность. Да, ты знала, что пол ребенка – женский. И все! Какая же это дочь?

– Все, мама, с меня довольно. Я ухожу, сил никаких нет выслушивать этот бред! – Еле сдерживая слезы, Катя выскочила из-за стола и устремилась к выходу из квартиры.

Мать ринулась за ней.

– Подожди, – взмолилась она, вцепившись в Катин рукав, – обещаю, что не скажу больше ни слова. Просто… Я так тебя люблю, мне так жаль тебя, милая. Я так хочу, чтобы ты стала прежней.

– Это невозможно… – Катя застыла перед зеркалом. Она словно впервые увидела себя… И пришла в ужас. Действительно, мать права. Она похожа на живой труп! Катя порывисто обняла мать и прошептала: – Все нормально, успокойся…

– Не запирай перед будущим дверь… – всхлипнула Елена Анатольевна.

– Знаешь, мам, а я тут недавно Молчанова видела, – сообщила Катя спустя двадцать минут, отправив в рот последний кусочек мяса.

– Антона Молчанова? – обрадовалась мать. – Такой хороший мальчик! А как он в тебя влюблен был!

– Да ладно! – смущенно рассмеялась Катя. Почему-то ей были приятны материны слова.

– Вот именно, что влюблен! Кстати, – Елена Анатольевна поставила на стол перед дочерью чашку ароматного чая, – я так и не поняла, что же у них произошло тогда с Константином? Поссорились?

– Мам, я не знаю. Никогда не интересовалась.

– Странные отношения у вас с мужем были, – снова заворчала Елена Анатольевна. Она всегда открыто недолюбливала зятя. – У близких людей не должно быть секретов друг от друга. Недосказанность разрушает хрупкую скорлупу счастья и доверия в семье. Ну что ты так на меня смотришь? Я жизнь прожила. Знаю, что говорю… Кстати, наша арфистка, Тамара, да ты ее знаешь прекрасно, привезла с гастролей из Канады очень симпатичную курточку, главное, что теплую. Как раз твой размер, а ей она мала. Примеришь?

– Да нет, мам, – отмахнулась Катя, но Елена Анатольевна уже выпорхнула из кухни и спустя мгновение вернулась с объемным пакетом в руках. Катя почувствовала нарастающее раздражение. – Я же сказала, мне не нужно.

– Да ты только посмотри! – Елена Анатольевна, не слушая дочь, достала куртку из пакета и развернула.

Катя скользнула равнодушно глазами по темно-рыжей замше, отороченной чернобуркой, и замерла.

– Правда, красивая, – согласилась она, пытаясь скрыть охватившее ее волнение. Куртка была просто роскошной.

– А я тебе о чем? – оживилась мать. – И цвет твой, к волосам подходит. Ну, примерь.

Катя пожала плечами и как бы нехотя поднялась. Признаваться в том, что вещь ей очень понравилась, она не спешила. Провела пальцами по нежной, бархатистой замше, по мягкому, пушистому меху. Накинула на плечи. Куртка казалась невесомой. Катя всунула руки в рукава, застегнула молнию…

– Катька! – ахнула Елена Анатольевна и хлопнула в ладоши. – Шикарно! Сто процентов твоя вещь!

– Да зачем она мне? – продолжала капризничать Катя, хотя уже решила для себя, что обязательно купит ее.

– Опять двадцать пять! Ну, не хочешь – не надо. – Мать принялась стаскивать с Кати куртку.

– Мам, перестань, – рассмеялась Катя. – Я же просто так. Мне очень нравится.

– Ну и прекрасно! У тебя ведь скоро день рождения. Это наш с Ник Ником подарок.

Без десяти четыре Катя вошла в театр. Визит к матери оставил в душе неприятный осадок. Впервые за долгие годы она всерьез задумалась, а правда ли так безоблачен был ее брак, как нашептывала память? Может быть, мать в чем-то и права. Ведь со стороны всегда виднее. И Костя на самом деле что-то скрывал от нее или ей так только казалось? И вдруг, если бы она прямо спросила, то узнала бы, где он пропадал ночами, где проводил выходные? Почему раньше, когда он был жив, Катю это не волновало? Неужели его смерть стерла без следа все недомолвки и оговорки, телефонные разговоры вполголоса за закрытой дверью, запах чужих духов в салоне автомобиля. Теперь эти вопросы навсегда, навечно – боже, какое страшное слово! – останутся без ответа. Катя даже задохнулась от собственных мыслей, кровь бросилась в голову. Господи, как она смеет!