Украденная память - Смецкая Ольга - Страница 3

Два тощих мужичка в оранжевых униформах деловито пристраивали трос с крюком на конце к бамперу его, Антона, автомобиля. Рядом стоял ярко-желтый эвакуатор, возле которого топтался важный толстомордый гаишник. Молчанов хмыкнул, нащупал в кармане удостоверение и направился к самодовольному блюстителю закона.

Три недели пролетели, как во сне. Театр рожал премьеру. Первую в новом сезоне.

В сумасшедшей рабочей гонке Катя даже не заметила, что наступила настоящая осень. Деревья сбросили пожухлую листву, почернели, словно от горя. И теперь, жалкие, беззащитные, тянули в немой мольбе голые ветви вверх к серому, безрадостному небу. Скукоженная трава покрылась стылым, седым налетом. Земля напряглась и замерла в ожидании.

На свой первый за долгое время выходной день Катя запланировала кучу дел: убраться в квартире, постирать, съездить к маме, наконец. Но сил не было никаких – голова раскалывалась от ноющей боли, ноги словно кто-то заковал в неподъемные кандалы. Она так и просидела бездумно на крошечной кухонке до самых сумерек, зябко кутаясь в старую шерстяную шаль.

Катя вздрогнула, когда зазвонил телефон, и с трудом удержала в руках ставшую вдруг очень тяжелой трубку.

– Ты что же, Катерина, до сих пор не выехала? – строго спросила Елена Анатольевна, Катина мать. Мать всегда называла ее Катериной, когда сердилась.

– Я что-то неважно себя чувствую, – еле слышно ответила Катя. Громко говорить тоже оказалось трудно.

– Я так и знала, – удовлетворенно констатировала Елена Анатольевна, – довела себя со своей работой! Боже правый! Я проклинаю тот день, когда предложила устроить тебя в этот бессовестный театр! Я же думала, что это временно, что ты там больше одного сезона не выдержишь, – постепенно распалялась мать. – Мало того что платят гроши, помыкают тобой, но еще и отдыхать не дают. Где это видано такое, чтобы человек с утра до ночи, не покладая рук, трудился на чужого дядю? И ни благодарности, ни материального удовлетворения, ничего! Бросай ты этот театр к чертовой матери, прости меня, господи! Сколько раз я предлагала тебе работать у нас. Сейчас и вакансии подходящие имеются. Могу замолвить за тебя словечко. Да и Николай Николаевич…

– Мам, мам, подожди, не тарахти, – взмолилась Катя, – у меня голова очень болит.

– Температуру мерила? – сбавила обороты Елена Анатольевна.

– Нет еще.

– Немедленно марш в постель! Градусник поставь. А мы с Ник Ником сейчас приедем. У тебя наверняка пустой холодильник, лекарств – никаких.

– Не надо! – простонала Катя и закрыла саднящие глаза. – У меня все есть, не беспокойся.

– Хорошо, – на удивление легко согласилась мать. – Ложись, а я тебе позже перезвоню.

Николай Николаевич Венгер – новый мамин муж – трудился главным администратором Московской государственной филармонии, где в репертуарном отделе много лет работала Елена Анатольевна. Маленький, суетливый, лысоватый. Катя его не любила.

Чувствуя себя девяностолетней старухой, она поднялась. Сунула градусник под мышку. Такой холодный, прямо ледяной, что Катя сразу же замерзла. Включила умеющий думать чайник «Тефаль». Вернулась на насиженное место.

Через минуту чайник возмущенно забулькал, забормотал что-то на своем языке и умолк. Пришлось снова вставать. Катя растворила в чашке пакетик «Фервекса», добавила кипяток. Все словно в тумане, словно и не с ней это происходило. Посмотрела на градусник. Ого! 39,5! От жалости к себе Катя всплакнула и отправилась в кровать, под теплое одеяло. «Я не могу, не имею права сейчас болеть», – успела подумать она и провалилась в беспокойный, лихорадочный сон.

Во сне она снова была счастлива. Рядом с ней был любимый Костя. Король. Вокруг бушевал в цветении яблоневый сад. Неподалеку, на изумрудной лужайке играла маленькая девочка с золотистыми волосами и яркими синими глазами. Их не рожденная дочь Косточка.

Неожиданно налетел, хохоча, сильный ветер. Сдул с деревьев нежные белоснежные лепестки, нагнал черные рваные тучи. Подхватил маленькую девочку, как пушинку, и умчал высоко, в грязную вату облаков.

Катя в отчаянии повернулась к любимому, но с ужасом увидела, что и он уходит. «Нет!» – крикнула она и бросилась вдогонку, спотыкаясь. Но расстояние между ними все увеличивалось.

Катя открыла глаза и уперлась взглядом в фотографию мужа, стоявшую на прикроватной тумбочке. Сердце защемило привычной болью. Она посмотрела на часы и поняла, что проспала не больше часа. Однако в голове заметно прояснилось. Видимо, снизилась температура.

Удивительно, за эти долгие годы Катя ни разу не видела Костю во сне. Тем более такого живого, реального. На кончиках пальцев до сих пор ощущалось легкое покалывание – воспоминание о прикосновении к мягким светлым волосам.

Катя откинулась на подушку и зажмурилась в надежде сохранить ускользающее чувство близости с родным человеком. Но нет, все ушло. Действительность тяжелым камнем повисла на шее. «Счастье, как стекло, очень легко бьется», – часто повторяла Катина бабушка.

Внезапно включился телевизор. Катя испугалась, а потом поняла, что сама, махнув рукой, случайно нажала кнопку на пульте.

– А теперь дадим слово студии, – улыбнулась ведущая программы «Жди меня». – Кого вы ищете?

– Я ищу сына, Александра Морозова, – заплаканная пожилая женщина показала фотографию. Молодой светловолосый мужчина радостно улыбался в объектив. – Четыре года назад он уехал из Белоруссии в Москву на заработки и пропал.

«Чем-то на Костю похож!» – больно уколола мысль. Катя с трудом поднялась и прошлепала на кухню. Вскипятила воду, налила себе чашку обжигающего чая и вернулась в кровать.

– Мы уже не раз рассказывали в нашей передаче о подобных случаях, – проникновенно вещал тем временем с экрана известный актер, – и вот еще одна такая история. Посмотрите, пожалуйста…

Камера проехалась по бледно-зеленым стенам, скользнула по грязному окну, явив на секунду унылый осенний пейзаж, и остановилась на растерянном мужчине с опрокинутым лицом.

– Не может быть… – прошептала Катя и закрыла рот ладонью.

– Этот человек обнаружил себя две недели назад на железнодорожном вокзале города Самары, – повествовал тем временем голос за кадром, – он долго брел по рельсам, прежде чем понял, что совершенно ничего не помнит о себе. Кто он, откуда, как оказался в Самаре? Если вы узнали этого человека, позвоните на передачу. Наш телефон…

Конечно, Катя его узнала.

Боль… Вязкая, липкая, как конфета-тянучка, склеившая зубы. Обволакивающая и топкая, как стоячая вода в болоте.

– Она очнулась! Быстро зовите Владимира Алексеевича. Да, и позвоните ее мужу. Сергею, пусть едет!

«Что же они так кричат? – подумала женщина и открыла глаза. Яркий свет миллионами острых игл вонзился в иссохшую роговицу. Она тут же зажмурилась. – Я так устала, мне надо поспать, просто поспать, а они так кричат…»

– Таня, вы меня слышите? – Кто-то холодной рукой коснулся ее лба.

«Таня? – кольнула мысль. – Какая Таня? Кто это – Таня?» Раздался скрип двери, торопливые шаги…

– Ты не ошиблась, Нина? Она действительно пришла в себя? – требовательно спросил мужской голос. Твердые пальцы уверенно забегали по ее телу, как по клавиатуре: прощупали запястье, оттянули веки, пошарили по шее, похлопали по щекам. – Таня, моргните, если вы меня слышите.

«Отстаньте, – хотелось крикнуть женщине, – оставьте меня в покое. Никакая я не Таня. Я… А кто я?» – От накатившего ужаса она распахнула глаза и увидела склоненные над ней расплывчатые тени.

– Я не знаю, кто я, – попыталась сказать, но распухший язык не желал повиноваться.

– Что? Что вы говорите? – воскликнул мужчина и стальным браслетом сдавил ее руку. – Черт, у нее пульс зашкаливает. Быстро, Нина. Мы можем снова ее потерять… Да быстрее же!

В вену влили тепло. Оно заструилось, потекло речным потоком. Вены-реки, реки-вены-руки… Голоса, поначалу очень громкие, оглушающие, звучали все дальше, все тише, пока не исчезли вовсе.