Я не боюсь - Амманити Никколо - Страница 31

• Предыдущая
• 31/35
• Следующая

Черепу я сказал, что пошутил.

– Нехреновая шуточка, – оценил он.

У меня было предчувствие, что никто никогда больше не пойдёт на этот холм: до него слишком далеко и нет ничего красивого в этих старых развалинах.

Филиппо кончил жизнь у Меликетти, в свином загоне, потому что обмен не состоялся и потому что яма перестала быть надёжным тайником. Так они сказали. И ни при чём здесь ни властелины холмов, ни монстры, которых я себе воображал.

«Кончай ты с этими монстрами, Микеле. Монстров не существует. Людей надо опасаться, а не монстров». Так мне сказал однажды папа.

Как он мог такое сделать? Я бы никогда так не поступил.

Кошка, когда поймает ящерицу, играет ею, даже когда кишки ей выпустит и хвост оторвёт. Тихонько следит за ящеркой, замирает, а потом хватает её и забавляется, пока та не умрёт, а когда она уже не шевелится, трогает её брезгливо лапкой, та не шевелится больше, и тогда кошка ещё раз смотрит на неё, а потом уходит.

Оглушительный металлический грохот разорвал тишину и заполнил все вокруг.

– Смотрите! Смотрите! – заорала Барбара, указывая в небо.

Из-за холма показались два вертолёта. Две голубые железные стрекозы с надписями на боках: «Карабинеры».

Они пролетели прямо над нами, мы принялись размахивать руками и орать, и они одновременно развернулись, словно хотели убедиться, какие мы молодцы, а затем спланировали над самыми полями, пролетели над крышами Акуа Траверсе и исчезли за горизонтом.

Взрослых нигде не было видно. Автомобили стояли, где всегда, но их нигде не было.

Пустые дома с распахнутыми дверями. Мы бегали от одного дома к другому. Барбара была обеспокоена.

– У тебя есть кто дома?

– Нет. А у тебя?

– У меня тоже.

– Куда ж они подевались? – тяжело дыша, спросил Ремо. – Я даже на огород заглянул.

– Что будем делать? – спросила Барбара.

– Не знаю, – ответил я.

Череп шагал посреди дороги с руками в карманах и свирепым взглядом, словно наёмный убийца в деревне призраков.

– Ну и наплевать. Так даже лучше. Я давно ждал, когда они все свалят в задницу. – И сплюнул.

– Микеле!

Я обернулся.

Сестра в майке и шортах со своими Барби в руке и Того, следовавшим за ней тенью. Я подбежал к ней:

– Мария! Куда подевались взрослые?

Она спокойно ответила:

– Они в доме Сальваторе.

– Что случилось?

Она показала на небо:

– Вертолёты.

– И что?

Прилетели вертолёты, и все выбежали на улицу, долго кричали, а потом ушли в дом Сальваторе.

– Зачем?

– А я откуда знаю.

Я посмотрел кругом. Сальваторе тоже не было.

– А ты чего здесь делаешь?

– Мама сказала, что я должна ждать её здесь. Она спросила, куда уехал ты.

– И ты что ответила?

– Что ты уехал на гору.

Взрослые оставались в доме Сальваторе до самого вечера.

Мы ожидали их на улице, сидя на борту фонтана.

– Когда они закончат? – спросила меня Мария в сотый раз.

И в сотый раз я ей ответил:

– Откуда я знаю когда.

Нам было велено ждать, пока они закончат разговоры.

Барбара взбегала по лестнице и стучала в дверь каждые пять минут, но никто не открывал.

– О чём можно говорить так долго? – возмущалась она.

– Не знаю.

Череп ушёл вместе с Ремо. Сальваторе, скорее всего, укрылся в своей комнате. Барбара уселась рядом:

– Наверное, что-то случилось.

Я пожал плечами.

Она посмотрела на меня:

– Ты чего?

– Ничего. Устал.

– Барбара! – Анжела Мура выглянула из окна. – Барбара, ступай домой.

Барбара спросила:

– А ты когда придёшь?

– Скоро. Ступай.

Барбара помахала мне рукой и печально ушла.

– А когда моя мама выйдет? – спросила Мария у Анжелы Мура.

Та посмотрела на нас и сказала:

– Идите домой и поужинайте сами, скоро она придёт. – И закрыла окно.

Мария отрицательно покачала головой:

– Никуда я не пойду, буду ждать здесь.

Я поднялся:

– Пойдём, так будет лучше.

– Нет!

– Пошли, пошли. Дай мне руку.

Мария скрестила руки на груди:

– Нет! Я останусь тут на всю ночь, мне всё равно.

– Дай мне руку, ну-ка!

Она поправила очки и поднялась:

– Только спать я не буду.

– Ну и не спи.

И, рука в руке, мы вернулись в дом.

Они кричали так громко, что мы проснулись.

Мы уже ко всему привыкли. К ночным собраниям, к шуму, к разговорам на высоких тонах, к битью посуды, но на этот раз они уж очень громко кричали.

– Чего они так орут? – спросила Мария, лежавшая в кровати.

– Не знаю.

– А сколько времени?

– Поздно.

Была глубокая ночь, в нашей комнате стояла темень.

– Попроси их прекратить, они не дают мне спать, – пожаловалась Мария. – Скажи, чтобы кричали чуть тише.

– Я не могу.

Я пытался расслышать, о чём они говорят, но голоса смешивались в общий ор.

Мария перебралась в мою постель:

– Я боюсь.

– Они тоже боятся.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что кричат.

В этих криках слышалось шипенье разъярённых ящериц.

Ящерицы, когда не могут спастись бегом и чувствуют, что их вот-вот схватят, разевают пасть, надуваются и шипят, стараясь напугать тебя, потому что они сами тебя боятся, ты огромный, и последнее, что им остаётся, – попытаться спастись. А вдруг тебе неизвестно, что они добрые, что ничего плохого не делают и ты их не тронешь.

Дверь открылась. На мгновение комната осветилась. Я увидел тёмную фигуру мамы и за ней старика.

Мама прикрыла дверь:

– Вы проснулись?

– Да, – ответили мы хором.

Она зажгла лампу на комоде. В её руке была тарелка с хлебом и сыром. Она присела на край кровати.

– Я принесла вам поесть, – сказала она уставшим тихим голосом. Под глазами были тёмные круги, волосы в беспорядке, она выглядела постаревшей. – Покушайте и постарайтесь заснуть.

– Мама?.. – начала Мария. Мама поставила тарелку на колени.

– Что, дочка?

– Что-то случилось?

– Ничего не случилось. – Мама попыталась отрезать сыр, но руки у неё дрожали. Она не умела притворяться. – Давайте ешьте, а потом… – Она нагнулась, поставила тарелку на пол, сжала голову руками и тихо заплакала.

– Мама… мама… Почему ты плачешь? – зашмыгала носом Мария.

Я тоже почувствовал комок в горле.

– Мама?

Она подняла голову и посмотрела на меня опухшими покрасневшими глазами:

– Что тебе?

– Он умер, да?

Она залепила мне пощёчину.

– Никто не умер! Никто не умер! – Боль исказила её лицо, и она прошептала: – Ты ещё слишком маленький… – Она всхлипнула и прижала меня к груди.

Я заплакал.

Сейчас плакали все.

А за дверью орал старик.

Мама услышала крик и оторвалась от меня.

– Ну хватит! – Вытерла слезы. Протянула нам хлеб и сыр: – Ешьте.

Мария вцепилась зубами в бутерброд, но глотать ей мешали рыдания. Мама взяла его из её руки.

– Вы не голодны? Ну ничего. – Она забрала тарелку. – Оставайтесь в постели. – Она схватила подушки и выключила свет. – Если вам будет мешать шум, накройтесь подушками. – И положила их нам на головы.

Я попытался скинуть подушку.

– Мама, ну пожалуйста, не надо. Нечем дышать.

– Слушайся меня! – взорвалась она и нажала на подушку.

Мария зашлась в плаче, словно её резали.

– Прекрати! – Мама закричала так громко, что на мгновенье за стеной прекратили ругаться.

Я испугался, что она сейчас ударит Марию. Мария умолкла.

Если мы двигались или подавали голос, мама, как заезженная пластинка, повторяла:

– Тс-с-с! Молчите!

Я притворился спящим и надеялся, что Мария сделает так же. Скоро успокоилась и она.

Мама ещё немного посидела с нами, я надеялся, что она будет здесь всю ночь, но она поднялась. Видимо, подумала, что мы уснули, и вышла, плотно прикрыв дверь.

• Предыдущая
• 31/35
• Следующая