Я не боюсь - Амманити Никколо - Страница 26
- Предыдущая
- 26/35
- Следующая
Он стал отступать к двери.
– Я лишь дал ему поджопник. Что тут такого?
Мама попыталась влепить ему оплеуху, Феличе поймал её руку, не давая ей приблизиться, однако она была свирепа, как львица:
– Подонок! Я выцарапаю тебе глаза!
– Я застукал его в яме… Он хотел освободить пацана. Ничего я ему не сделал. Хорош, уймись!
Мама была босиком, но это не ослабило удара, когда она двинула ему ногой в пах.
Бедный Феличе издал странный звук, что-то среднее между шипеньем и всасыванием мойки, схватился за низ живота и рухнул на колени. Лицо его перекосилось от боли, он попытался крикнуть, но у него не получалось: весь воздух вышел из лёгких. Я, стоя на стуле, прекратил ныть. Я знал, как это больно, когда попадают между ног. А мамин удар был очень сильным.
Мама не знала жалости. Она взяла сковородку и треснула ею Феличе по лицу. Он взвыл и завалился на пол.
Мама снова подняла сковородку, она хотела убить его, но Феличе схватил её за запястье и дёрнул. Мама упала. Сковородка выпала из руки. Феличе навалился на неё всем телом.
Я отчаянно закричал:
– Отпусти её! Отпусти её! Отпусти её!
Феличе схватил мать за руки и прижал их животом.
Мама кусалась и царапалась, как кошка. У неё задралась комбинация. Стал виден живот и чёрный пучок между ног, одна из бретелек рубашки оторвалась, и вывалилась грудь, большая и белая, с тёмным соском.
Феличе остановился и уставился на неё.
Я видел, как он на неё смотрел.
Я слез со стула и попытался ударить его. Он повернулся, и я вцепился ему в горло. И в этот момент вошли папа и старик.
Папа набросился на Феличе, схватил его за руку и стащил с мамы.
Феличе крутанулся на полу, а вместе с ним и я, сильно ударившись затылком. Чайник засвистел у меня в голове, в носу я почувствовал запах дезинфектанта, которым обрабатывали туалет в школе. Жёлтые лампы взорвались перед моими глазами.
Папа начал бить Феличе ногами, тот заполз под стол, а старик пытался успокоить папу, который пинками запускал в воздух стулья.
Свист в моей голове сделался таким сильным, что я не слышал собственного плача.
Мама подняла меня, отнесла в свою комнату и, закрыв дверь коленом, положила на постель. Я весь дрожал и никак не мог перестать рыдать.
Она крепко обняла меня и повторяла:
– Ничего, ничего. Ничего. Пройдёт. Все проходит.
Меня колотило от рыданий, и я не мог отвести взгляда от фотографии падре Пио, пришпиленной к шкафу. Монах смотрел на меня и, казалось, довольно ухмылялся.
В кухне кричали папа, старик и Феличе.
Потом они все вместе вышли, хлопнув дверью.
И вернулся покой.
Голуби гуркали под крышей. Шумел холодильник. Стрекотали цикады. Вентилятор. Это была тишина. Мама с опухшими глазами оделась, продезинфицировала царапину на плече, вымыла меня, вытерла и накрыла простыней. Дала мне съесть персик с сахаром и улеглась рядом. Дала мне руку. И больше ничего не говорила.
У меня не было сил даже пальцем пошевельнуть. Я положил голову ей на живот и закрыл глаза.
Дверь открылась.
– Ну, как он? – голос папы. Он говорил тихо, как если б доктор сказал, что я вот-вот умру.
Мама погладила меня по голове.
– Он сильно ударился головой. Но сейчас спит.
– А ты как себя чувствуешь?
– Хорошо.
– Правду говоришь?
– Правду. Но чтобы этого больше не было в нашем доме. Если он ещё хоть раз прикоснётся к Микеле, я убью сначала его, потом тебя.
– Я об этом уже позаботился. А сейчас я должен уйти.
Дверь закрылась.
Мама села на кровати и прошептала мне на ухо:
– Когда ты вырастешь, ты должен уехать отсюда и никогда больше сюда не возвращаться.
Стояла ночь.
Мамы не было. Рядом спала Мария. На комоде тикали часы. Стрелки отливали жёлтым. Подушка пахла папой. Белая полоска света виднелась под дверью в кухню.
Там ругались.
Слышался голос адвоката Скардаччоне, приехавшего из Рима. Первый раз он появился в нашем доме.
Этим вечером случилось ужасное. Такое ужасное, такое невероятное, что невозможно было даже возмутиться. Меня оставили в покое.
Я не испытывал никакого беспокойства. Я чувствовал себя в безопасности. Мама положила меня в своей комнате и никому не разрешала заходить в неё.
На голове вспухла шишка, и, когда я до неё дотрагивался, было больно, но в остальном я чувствовал себя хорошо. Это мне не очень нравилось. Как только обнаружится, что я не болен, мне придётся вернуться в комнату к старику. А мне хотелось остаться в этой постели навсегда. Не выходить больше из этой комнаты, не видеть никогда Сальваторе, Феличе, Филиппо, никого.
Я слышал голоса из кухни. Старик, адвокат, брадобрей, отец Черепа, папа ругались из-за какого-то телефонного звонка и того, что нужно было сказать.
Я накрыл голову подушкой.
Я видел бушующий железный океан, вздымались огромные волны из гвоздей, брызги из болтов били в белый автобус, который в тишине начинал тонуть, задрав морду, а внутри были мечущиеся страшилища, в ужасе лупящие кулаками по стёклам.
Но ничего у них не получалось.
Стекла были непробиваемы.
Я открыл глаза.
– Микеле, просыпайся. – Папа уселся на край кровати и погладил меня по плечу. – Я должен поговорить с тобой.
Было темно. Только на потолке пятно света. Я не видел папиных глаз и не понимал, насколько он сердит.
В кухне продолжали разговаривать.
– Микеле, что ты сегодня натворил?
– Ничего.
– Не ври мне. – Папа был раздражён.
– Ничего плохого я не сделал. Клянусь тебе.
– Феличе тебя там застукал. Он сказал, что ты хотел его освободить.
Я сел на кровати:
– Нет! Неправда! Я тебе клянусь! Я вытащил его из ямы, но потом отвёл обратно. Я не собирался его освобождать. Он тебе соврал.
– Говори тише, а то разбудишь Марию. Мария лежала на животе, обняв подушку. Я прошептал:
– Ты мне не веришь?
Он посмотрел на меня. Его глаза светились в темноте, как у собаки.
– Сколько раз ты там был?
– Три.
– Сколько?
– Четыре.
– Он сможет тебя узнать?
– Что?
– Если он тебя увидит, то узнает?
Я подумал.
– Нет. Он же не видит. Всё время держит голову под покрывалом.
– Ты сказал ему, как тебя зовут?
– Нет.
– Ты с ним разговаривал?
– Нет… немного.
– Что он тебе рассказал?
– Ничего. Говорил какие-то странные вещи. Непонятные.
– А ты ему что рассказал?
– Ничего.
Он встал. Казалось, ему не хотелось уходить, он снова сел рядом.
– Послушай меня внимательно. Я не шучу. Если ты туда ещё раз вернёшься, я изобью тебя до смерти. А они прострелят ему голову. – Он рванул меня за плечо. – И виноватым будешь ты.
Я пролепетал:
– Я туда больше не пойду. Клянусь тебе.
– Клянись моей головой.
– Клянусь.
– Скажи, клянусь твоей головой, что больше туда не пойду.
Я повторил:
– Клянусь твоей головой, что больше туда не пойду.
– Ты поклялся головой своего отца. – И замолчал, сидя рядом в тишине.
В кухне отец Барбары кричал на Феличе. Папа выглянул в окно.
– Забудь о нём. Его больше не существует. И ты не должен никому о нём рассказывать. Никогда больше.
– Я понял. Я больше к нему не пойду.
Он закурил сигарету.
Я спросил:
– Ты всё ещё злишься на меня?
– Нет. Постарайся заснуть. – Он глубоко вздохнул и опёрся руками о подоконник. Его волосы блестели в свете фонаря. – Боже праведный, ну почему все дети как дети, а ты всё время придумываешь что-нибудь?
– Значит, ты ещё злишься?
– Да не злюсь я на тебя. Успокойся. – Он обхватил голову ладонями. – Что за паскудство! – Он покачал головой. – Есть вещи, которые кажутся ошибкой, когда один… – Он никак не мог подобрать слова. – Весь мир – ошибка, Микеле.
Он встал, потянулся и пошёл к выходу:
– Спи. Я должен вернуться к ним.
- Предыдущая
- 26/35
- Следующая
