Морская амазонка - Селин Вадим - Страница 29
- Предыдущая
- 29/30
- Следующая
— Что говорит тебе душа? — проникновенным голосом спросила мама.
— Она силой толкает меня к Марату, — поняла я, сознавая, что сейчас, в эти минуты, происходит что-то очень важное, переломное.
— Решать тебе, — сказала мама, будто подслушав мои мысли. — Важно, дочка, чтобы ты поступила правильно. И именно сейчас. Что-то мне подсказывает, этот парень заслуживает, чтобы его выслушали.
— Мама! А ты бы его простила за то, что он сделал?
— Я? Не знаю… Я — это не ты, а ты — не я. Я не могу очутиться в твоей душе. Да, о прощении я завела речь рано, но… выслушать-то ты его можешь? На объяснение имеют право обе стороны.
— Я уже выслушала его позавчера.
— Ну, — мама развела руками и повторила: — Решать только тебе. Подумай — не будешь ли потом жалеть, что даже высказаться человеку не позволила?
Я отвернулась от окна, думая, как же мне быть. Может, мама права? Или сейчас, или никогда?..
И я решила. Но только для начала завернула в ванную комнату, за минуту привела себя в порядок, и уже потом выскочила на улицу. А там творилось… не передать словами что. Теперь на улицу вышли все соседи и жители ближайших улиц. Они окружили Марата и заставляли его еще и еще петь. Наверное, он и не рассчитывал на это. Думал спеть только «Милую», а тут — откуда ни возьмись — соседи. Ему и хлопали, и кричали «Браво!», и ладошки у сердца складывали, любуясь таким необычным парнем… Непредвиденный концерт получился в девять утра.
И почему-то, глядя на восторженную толпу, мне захотелось, чтобы они все узнали, что красивый юноша с гитарой стоит здесь только ради меня, что он поет эти песни не кому-нибудь, а именно мне.
На негнущихся ногах я прошла по двору, задев головой лагенарии, которые после того, как их немного ободрали, стали расти еще лучше, подошла к калитке и вышла со двора.
В лице Марата что-то изменилось. Это заставило всю толпу замолчать. Он смотрел на меня. Я на него. Соседи переводили взгляд с меня на Марата. Кажется, они поняли, у кого тут «еще былое не забыто».
Марат смотрел мне в глаза. На его лице застыло выражение ожидания и надежды. От его взгляда хотелось плакать. Я чувствовала себя первостатейной дрянью, хотя в ситуации нужно было хорошенько разобраться.
— А можно еще раз «Милую»? — не отрывая от него взгляда, попросила я.
Сначала он вроде бы не расслышал, что я сказала, потом его лицо растянула улыбка, он взял аккорд и начал петь. Во время пения его глаза заблестели, а голос подозрительно задрожал. Слова старинного романса ожили, исполнившись особым смыслом. Со стороны все выглядело очень романтично и красиво. Подоплеки не знал никто.
«До чего парня довела», — почувствовала я вновь угрызение совести.
Марат закончил петь. Соседи вновь одарили его громом аплодисментов.
— А я думала, такие сцены только в сериалах бывают, — услышала я чей-то голос.
Я открыла калитку и отошла в сторону, приглашая Марата зайти.
Он нерешительно посмотрел сначала на меня, потом на калитку и пошел неуверенным шагом во двор.
Соседи переглянулись и, перемигиваясь, быстренько разошлись. Представляю, сколько теперь будет ходить разговоров!
Марат сел на краешек лавочки и положил гитару на стол. Я стояла, прислонившись спиной к трубе виноградника. Пели птицы, солнце светило на зеленые листья винограда и «лопухи» лагенарий, пахло какими-то пряностями. А мы молчали. Никто не решался завести разговор первым. Друг на друга не смотрели.
И вот, когда я собралась с духом, чтобы хоть как-то начать разговор, из дома послышался бодрый стук костыля, а потом в распахнутую дверь выглянула мама.
— Тук-тук-тук. Я не помешала? Хотите чаю? А еще у нас есть фаршированные лагенарии. Пальчики оближешь!
Марат опустил голову, беззвучно смеясь. Мне тоже стало смешно. А затем легко и свободно. Своим появлением мама разрядила неловкую атмосферу.
— Да, мам, сделай чаю, — улыбнулась я.
Мама подмигнула мне, а потом и Марату и скрылась в доме. Стук костыля затерялся где-то на кухне.
Вдруг Марат упал на колени. Я аж подскочила на месте от неожиданности.
— Полина, пожалуйста, прости меня, если можешь. Я понимаю, какой я идиот, как тебя обидел. Но выслушай меня, умоляю… — заговорил он.
— Ладно. Только больше не падай так резко, ведь колени собьешь.
Я села рядом с ним на лавочку.
— Я не хотел участвовать в этом дурацком споре. После того, как ты в очереди за коктейлем сказала мне про плавки, мы встретились с приятелями. Я на радостях и рассказал им, что на меня классная девчонка обратила внимание. Я же заметил тебя с того самого дня, как стал работать на катамаранах. Но не думал, что и ты… ну, смотришь на меня. А когда выяснилось это в очереди, я себе места от счастья не находил. Придуркам этим, сотрудникам по работе, рассказал, думал, они порадуются за меня, а они стали между собой шутить, ну, и придумали этот спор. Я кивал, на все соглашался, не понимая, что там они говорят и над чем смеются — все мои мысли были заняты тобой, я думал о тебе, вспоминал, как ты стала за мной в очередь. Я тогда от стеснения чуть в обморок не упал. К тому же, ты была одета по-спортивному, а я это обожаю! Мне никогда не нравились девчонки так, как нравишься ты. Ты мне еще и до знакомства нравилась — я просто смотрел на тебя и был счастлив, что ты существуешь… В тот же вечер одни парни ушли домой, а с другими мы пошли гулять и тебя увидели. Ну, когда ты в кустах сидела, помнишь? Вот. И только позавчера они снова об этом споре вспомнили. Мы вообще с того самого дня нашего знакомства о нем и не говорили, а позавчера… как назло… так получилось. Я им хотел сказать, чтобы они забыли об этом глупом споре и что все отменяется, что я с тобой встречаюсь не из-за спора какого-то, а из-за нашей дружбы, но… катер покатился. Я не успел сказать. Ты появилась…
— Это правда? — спросила я, пораженная тем, что, оказывается, мы с Маратом друг за другом месяц наблюдали и испытывали одни и те же чувства, а потом высшие силы свели нас в очереди за коктейлем.
— Я им уже набил рожи, — хвастливо сказал Марат. — Особенно Игорю. И вообще, я их всех терпеть не могу. Мне тяжело с ними. Они тупые. Недалекие какие-то. На уме только пиво да раки, и больше ничего. Из-за того, что мне с ними неуютно, я и лежу целыми днями под зонтом, а не на базе сижу. Я не знаю, о чем с ними разговаривать. Общаюсь только по необходимости. Ну, и по вечерам иногда гулял из-за скуки. Других знакомых-то у меня здесь не было. А потом появилась ты. И я стал по-настоящему жить… — он говорил, торопясь и захлебываясь, а потом поразил меня новостью: — Знаешь… а я ухожу с базы.
— Куда? — осевшим голосом спросила я.
— Не знаю еще. Куда-нибудь. Я не смогу там работать. Буду видеть тебя целыми днями и… ну, ты чужая будешь… Это тяжело. Месяц смотрели друг на друга, месяц дружили, а потом так резко — пустота в душе. Я этого не перенесу. Поэтому мне нужно уйти подальше с пляжа, чтобы не видеть тебя. А вообще… скорее всего, домой уеду. Как говорится, с глаз долой, из сердца вон. Если не буду тебя видеть, может, и забуду обо всем, что между нами было… Ты не такая, как все. В тебе есть какая-то магия, притяжение.
— В тебе тоже.
— То есть?
— Нас притягивает «магия» друг друга… — вздохнула я. — Не надо, Марат, никуда уходить с базы. И домой уезжать тоже не надо.
— Почему? Ты… прощаешь меня?
— Тебя не за что прощать. Ты ни в чем не виноват.
— Как это — «не виноват»?
— Да вот так. Ты же все объяснил. Не всерьез, оказывается, спорил.
— Да я вообще не спорил! Они сами все решили. А я как в прострации находился. Не понимал, что там они говорят, о каком еще пиве болтают. Я думал только о том, что ты стояла за мной в очереди. О том, что сказала мне про синие плавки… — произнес Марат, и неожиданно с отчаянием в голосе воскликнул: — Господи, Полина, ну не знаю, как еще выразить преданность тебе! Неужели ты не понимаешь, что я готов сделать ради тебя все? Неужели не понимаешь, что я из реальности выпадаю, когда вижу тебя? Ты как колдунья… приворожила меня…
- Предыдущая
- 29/30
- Следующая
