Румбы фантастики. 1988 год. Том I - Бачило Александр Геннадьевич - Страница 1

Каждый, кто побывал в космосе, испытал на себе то, что я назвал бы «парадоксом уплотненного времени». Когда в иллюминаторах корабля видишь чередование материков и океанов Земли, невольно изменяется и само представление о времени. Ведь за минуту-другую «небесного разговора» происходит множество событий на Земле.

Я подумал об этом, дочитывая перед сдачей в набор книгу, которую вы держите в руках. Это тоже дитя уплотненного времени, только земного. Поясню свою мысль. В прошлом году, напутствуя сборник «Румбы фантастики», составленный из произведений участников семинара молодых фантастов Сибири и Дальнего Востока, я и не предполагал, что семинар вскоре станет Всесоюзным объединением. Что буквально за полгода молодые фантасты смогут провести творческие встречи в Ташкенте, Риге, Днепропетровске, Минске (здесь уже совместно с польскими коллегами). Что итогом этих встреч станет молниеносный выпуск более десяти фантастических сборников (к примеру: «Миров двух между», «Санаторий», «Простая тайна», «Планета для контакта»…). Что в Союз писателей будут приняты трое членов Всесоюзного творческого объединения молодых писателей-фантастов — и все трое новосибирцы: Владимир Галкин, Таисия Пьянкова, Анатолий Шалин, а на подходе еще добрый десяток имен. Что и в самой «Роман-газете» будут опубликованы произведения Василия Головачева, Елены Грушко, Евгения Гуляковского, Сергея Павлова. Что внезапным явлением стольких молодых талантов заинтересуются в Болгарии, Венгрии, Польше, Югославии.

Впрочем — так ли уж внезапным? Ведь ни для кого не секрет, что иные годами, десятилетиями, до седых волос носили клеймо «молодых». Мэтры, с толстой кипой своих многократно переизданных творений под мышкой, снисходительно похлопывали их по плечу, ссылаясь на существующие и не существующие препоны в деле издания фантастики, заведомо обрекая своих учеников и почитателей на молчание. Именно поэтому так горько видеть рядом с двадцатилетними дебютантами и тех, кто годится им по возрасту в отцы, а порой и в деды…

Видимо, такое положение дел могло бы длиться до скончания веков, если бы руководство издательства «Молодая гвардия» не решилось — вот знамение новых времен! — взять под свое крыло все сулящее множество хлопот фантастическое сообщество, дать шанс опубликоваться буквально каждому молодому таланту. И что самое отрадное — сразу проявилось жанровое многообразие: Евгений Дрозд (Минск), Феликс Дымов (Ленинград), Людмила Козинец (Киев), Александр Копти (Таллинн), Ольга Новикевич (Рига), Евгений Носов (Новосибирск), Николай Орехов (Минск), Виталий Пищенко (Новосибирск), Михаил Пухов (Москва), Дмитрий Федотов (Томск), Анатолий Шалин (Новосибирск) — представители, так сказать, классического направления в НФ. Александр Бушков (Красноярск), Лев Вершинин (Одесса), Виталий Забирко (Донецк), Игорь Пидоренко (Ставрополь), Николай Полунин (Москва) более тяготеют к фантастике героического начала. Александр Бачило (Новосибирск), Владимир Вольф (Винница), Наталия Новаш (Минск), Александр Силецкий (Москва), Евгений Сыч (Красноярск) склоняются к философской притче. Направление сказочно-фольклорное представлено произведениями Сахибы Абдуллаевой (Ташкент), Сергея Булыги (Минск), Елены Грушко (Горький), Татьяны Мейко (Томск), Таисии Пьянковой (Новосибирск). И уже наметились ответвления: фантастика этнографическая, сатирическая, парадоксальная…

О чем мечтается фантастам? Не только о новых сборниках. Их в производстве свыше десяти! О журнале «Фантастика» мечтается, конечно же. О Всесоюзных (и даже Всемирных!) фестивалях фантастики. О равноправии этого жанра с другими жанрами литературы — хватит числить фантастику этакой литературной Золушкой. Тем более, что последние два-три года в так называемой большой прозе стали торжеством именно фантастики — достаточно назвать такие публикации, как «Дьяволиада», «Роковые яйца», «Собачье сердце» Михаила Булгакова, «Час быка» Ивана Ефремова, «Мы» Евгения Замятина, «Котлован», «Чевенгур», «Ювенильное море» Андрея Платонова, «Путешествие моего брата Алексея» Алексея Чаянова. Они буквально прорвались к читателю сквозь пласты застойных времен, как бы подтвердив в очередной раз истину:

Новое поколение наших фантастов, повторяю, тоже достаточно долго вынужденно молчало. Счастье его и целых поколений читателей, что открытие талантов происходит именно сейчас, а не в будущем, допустим, веке.

Я рад возможности рекомендовать читателю книгу — своего рода избранное «Школы Ефремова».

Виталий СЕВАСТЬЯНОВ,

дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР

В бледном и знойном небе медленно кружил гриф. Без всяких усилий парил он на огромной высоте, не шевеля широко распластанными крыльями.

Усольцев с завистью следил, как гриф то легко взмывал кверху, почти исчезая в слепящей жаркой синеве, то опускался вниз сразу на сотни метров.

Усольцев вспомнил про необычайную зоркость грифов. И сейчас, как видно, гриф высматривает, нет ли где падали. Усольцев невольно внутренне содрогнулся: пережитая им смертная тоска еще не исчезла. Разум успокоился, но каждая мышца, каждый нерв слепо помнили пережитую опасность, содрогаясь от страха. Да, этот гриф мог бы уже сидеть на его трупе, разрывая загнутым клювом обезображенное, разбитое тело…

Засыпанная обломками разрушающихся обнаженных скал долина была раскалена как печь. Ни воды, ни деревца, ни травы — только камень, мелкий и острый внизу, обрывисто громоздящийся угрюмой массой вверх. Разбитые трещинами утесы, нещадно палимые солнцем…

Усольцев поднялся с камня, на котором сидел, и, чувствуя противную слабость в коленях, пошел по скрежетавшему под ногами щебню. Невдалеке, в тени выступающей скалы, стоял конь. Рыжий кашгарский иноходец насторожил уши, приветствуя хозяина тихим и коротким ржанием.

Усольцев освободил повод, ласково потрепал лошадь по шее и вскочил в седло.

Долина быстро раскрылась перед ним: иноходец вышел на простор. Ровный уступ предгорий в несколько километров ширины круто спускался в бесконечную степь, затянутую дымкой пыли и клубящимися струями нагретого воздуха. Там, далеко, за серо-желтой полосой горизонта, лежала долина реки Или.

Большая быстрая река несла из Китая свою кофейную воду в зарослях колючей джидды и цветущих ирисов. Здесь, в этом степном царстве покоя, не было воды. Ветер, сухой и горячий, шелестел тонкими стеблями чия[1].

Усольцев остановил иноходца и, приподнявшись на стременах, оглянулся назад. Вплотную к ровной террасе прилегала крутая коричневато-серая стена, изрезанная короткими сухими долинами, разделявшими ее гребень на ряд неровных острых зубцов. Посредине, как главная башня крепостной стены, выдавалась отдельная отвесная гора. Ее изрытая выпуклая грудь была подставлена знойным ветрам широкой степи, а на самой вершине торчал совершенно белый зубец, слегка изогнутый и зазубренный. Он резко выделялся на фоне темных пород. Гора была значительно выше всех других, и ее острая белая вершина походила на высоко взметнувшийся в небо гигантский рог.

Усольцев долго смотрел на неприступную гору, мучимый стыдом. Он, геолог, исследователь, отступил, дрожа от страха, в тот самый момент, когда, казалось, был близок к успеху. И это он, о ком говорили как о неутомимом и стойком исследователе Тянь-Шаня! Как хорошо, что он поехал один, без помощников! Никто не был свидетелем его страха. Усольцев невольно огляделся кругом, но палящий простор был безлюден — только широкие волны ветра шли по заросшей чием степи и лиловатое марево неподвижно висело над уходившей на восток горной грядой.