Перстень Мериада (СИ) - Романовская Ольга - Страница 29

— Ну, не только моё, — довольный произведённым эффектом, скромно улыбнулся король. — Эту коллекцию начал собирать ещё мой прапрадед, я лишь продолжил его дело. Давай я тебе всё покажу.

Ей нравилось решительно всё, особенно пейзажи. Дядя добродушно смеялся над её детским восторгом; для него, сиальдарца, картины вовсе не были в диковинку. О себе принцесса такого сказать не могла. Безусловно, слово «картина» и то, что оно обозначало, было ей знакомо, но в лиэнских домах не принято было украшать ими стены, поэтому Стелла, в общем-то, в первый раз видела картину во дворце Маргулая в лесу Шармен.

Девушка не уставала задавать вопросы по поводу сюжетов, мест и лиц, зафиксированных на полотнах, а Наваэль терпеливо и подробно, порой слишком подробно отвечал на них.

В плотном ряду картин Стелла обнаружила пустое место рядом с наивным, незамысловатым по манере исполнения портретом мужчины в горностаевой мантии.

— А это кто? — Принцесса указала на портрет мужчины, дипломатично оставив второй, интересовавший её гораздо больше вопрос, на потом.

— Этот мужчина? — Наваэль на минуту задумался, внимательно рассматривая изображённого на портрете человека. — Кажется… нет, абсолютно точно, это мой прапрадед.

— А здесь раньше тоже висела картина? — наконец задала свой второй вопрос девушка, указав на пустое место. — Тоже портрет?

Король молчал. Принцесса заметила, что он помрачнел и поджал губы. Оказывается, в этом доме тоже есть запретные темы. Но ведь она просто спросила — в этом-то нет ничего плохого!

— Дядя, Вы меня слышите? — Девушка осторожно тронула его за рукав.

— Да, слышу, — сухо ответил Наваэль.

— Так висел здесь портрет или нет?

— Висел. — Ей приходилось вытаскивать из него ответы клещами.

— Чей портрет?

— Темессы.

— Той самой, чей портрет висит у меня в гостиной? — удивилась девушка.

— Как, у тебя в гостиной висит портрет… — Он в замешательстве посмотрел на пустое место на стене. — Но как он там оказался?

— Откуда я знаю! — Ее начинало раздражать его молчание и уклончивые ответы. — Лучше скажите, кто такая эта Темесса и почему ее портрет перевесили? Кому он помешал?

Тяжело вздохнув, Наваэль тихо ответил:

— Просто у нас не принято говорить о ней, это черная страница в нашей истории. Темесса была молодой супругой моего прапрадеда, захотевшего жениться во второй раз, чтобы на склоне лет потешить себя красавицей. По рассказам, Темесса действительно была восхитительна, а прапрадед любил всё прекрасное, — в его голосе звучало осуждение. — Молодая королева оказалась колдуньей; поговаривали, что она раньше срока свела мужа в могилу. Её хотели судить, подвергнуть испытанием огнём, но Темесса превратилась в малиновку и улетела. Мой прадед велел снять её портрет, посчитав, что ему здесь не место.

— А теперь он висит у меня… Но как он там оказался?

Король промолчал.

— А история про колдовство и малиновку — это правда? Люди иногда такое выдумают, уж я-то знаю! И зачем ей было убивать собственного мужа?

— Я склонен считать это правдой, — после продолжительного молчания произнёс Наваэль. — Это ещё не всё. Если смерть моего прапрадеда полна неясностей, то другое преступление доказано. Чего ещё следовало ожидать, женясь на колдунье! Они от природы преисполнены зла и лишены чувств. А она… У Темессы и вовсе не было сердца. За то, что собственный сын посмел проклясть её, приказал не впускать её на сиальдарскую землю, она жестоко отомстила ему. Тот портрет, о котором ты говорила, чудом уцелел после ночи Безара. Все её изображения сожгли, а этот почему-то уцелел.

— А что произошло в ночь Безара?

— В ту ночь молния убила моего прадеда и его жену. Молния при ясном небе. У них было трое детей, так вот, уцелел только один, маленький сын. В ту ночь его просто не было во дворце, а то бы и его, как и сестёр, нашли утром с застывшими от ужаса глазами. Тебе этого достаточно, или и дальше будем ворошить прошлое?

— Прости, я не думала, что это такая больная тема… — Девушка вспомнила женщину с портрета, запах её духов, шелест юбок тяжёлого платья… Что ей было от неё нужно, только лишь предупредить о хитростях Вильэнары? Кто бы мог подумать: такая хорошенькая, молодая — и, не задумываясь, убила пятерых самых близких ей людей.

— А что будет с портретом? — робко спросила она.

— Тебя интересует, сожгут ли его? Нет. Уже столько времени прошло, пусть висит себе и ухмыляется.

Наваэль быстро миновал место, где когда-то висел портрет Темессы, и привлёк внимание принцессы к очередному пейзажу, висевшего достаточно далеко для того, чтобы она могла видеть зловещий просвет между стройным рядом рам.

— Стелла, а как ты относишься к опере?

— Не знаю, — пожала плечами Стелла. — В Лиэне опер не ставят, но, думаю, так же, как и к театру, то есть положительно.

— И ты ещё пытаешься убедить меня, что в Лиэне нечего менять? — добродушно рассмеялся Наваэль.

— Ну, не всем же странам быть такими же цивилизованными и блестящими, как Сиальдар! — Это был комплимент, именно так он его и воспринял. — Мне моя страна всё равно больше нравиться, даже со всеми её недостатками, пожалуй, с ними даже ещё больше.

— Стелла, что-то я пока не понимаю, хочешь ли ты сегодня послушать оперу или нет?

— Послушать во дворце?

— Нет, в городе. Я надеялся, что ты составишь мне компанию.

— И правильно надеялись, — рассмеялась принцесса и тут же поджала губки: — Но мне совершенно нечего надеть.

— Нечего надеть? У тебя полным-полно всяких тряпок.

— Великий Амандин, называть мои вещи тряпками! — Она закатила глаза.

— Твои пантомимы — это прекрасно, но, пожалуйста, распредели своё время с умом. — За разговором они незаметно подошли к концу галереи. — У тебя примерно полтора часа на сборы. Ровно в семь я зайду за тобой.

Вечер, проведённый в опере, был чудесен. Запах духов всё ещё окружал её незримым пьянящим облаком, уносил охмелевшую от новых ощущений и выпитого вина Стеллу в неведомые дали.

Девушка, широко раскинув руки, лежала на кровати и с блаженной улыбкой вспоминала мягкое покачивание запряжённой лоснящейся четвёркой кареты, приятный гул в фойе, приторный аромат цветов, духоту нагретого свечами и человеческим дыханием воздуха — и взгляды, взгляды, взгляды… Она купалась в них, даже не оборачиваясь, знала, что ей смотрят вслед, что они подерутся между собой за право поднять нечаянно оброненный ей платок.

Мысли о золотой клетке, Вильэнаре и предстоящем путешествии куда-то испарились, осталось лишь одно восхищение самой собой, своей красотой.

Несмотря на поздний час и усталость, она не спала, даже не разделась, и, не зажигая света, придавалась отвлечённым мечтам о том времени, когда все будут падать перед ней колени, когда все в этом мире будет принадлежать ей, когда от неё никто ничего не будет требовать.

Наконец Стелла села и, что-то мурлыча себе под нос, стала расплетать длинные волосы. Красным золотом они упали ей на спину, защекотали шею. Неторопливо, любовно, принцесса вытащила все шпильки, потом встала, прошла в гардеробную и убрала их в коробочку.

Веки были словно налиты свинцом, руки плохо слушались, но лечь одетой она не могла, поэтому так же медленно, как до этого вынимала шпильки, принцесса вступила в тяжёлый бой с ухищрениями и соблазнительными ловушками своего наряда. Конечно, легче было бы позвать служанку, но, как назло, ещё до отъезда в оперу она отпустила обеих.

Девушка была уже в ночной рубашке и расчёсывала волосы, когда ей послышалось, что в гостиной кто-то ходит. Она замерла и прислушалась: сложно сказать, кажется ей это или нет. Потом шаги, если это были шаги, стихли, и женский голос в отчаянье произнёс: «Какое предательство! Разве может быть на свете большее предательство!». Женщина в гостиной разрыдалась.

Забыв на время про сон и усталость, Стелла нашарила ногами мягкие домашние туфли, стараясь не шуметь, встала и, затаив дыхание, подошла к двери. Прислушавшись, она приоткрыла её и выглянула в тёмную гостиную. Глупо, конечно, надеяться, что она что-нибудь здесь разглядит.