Легионер. Книга 2 - Ривера Луис - Страница 11

Ни до, ни после этого мне не приходилось видеть, чтобы человек двигался так стремительно и с такой всесокрушающей мощью.

Как камень из баллисты, фракиец вылетел из ямы и сбил с ног толстого охранника, сорвав у него с перевязи меч. Высокий охранник метнулся было к нам, но ножны, пущенные стальной рукой Скиласа, угодили ему прямо в лицо, заставив замешкаться. Этого оказалось достаточно, чтобы меч варвара наполовину вошел в его грудь, точно между бронзовыми бляшками.

К нам уже бежали со всех сторон. Фракиец выхватил второй меч из руки сраженного надсмотрщика, а я подобрал отброшенное им копье. И вовремя. Псы, потеряв всякий интерес к женщинам, неслись прямо на нас, роняя слюну.

Первому острие копья вошло прямо в розовую пасть. Наконечник тут же обломился. В руках у меня осталось древко, которым я с размаху ударил второго пса по морде, когда тот уже распластался в прыжке. Тяжелая туша сбила меня с ног, и я покатился по земле в обнимку с ошарашенным зверем. Я ощущал, как под густой шерстью перекатываются, подрагивая от напряжения, железные мускулы, и понимал, что еще немного – и все будет кончено. Длинные желтые клыки вонзятся мне в горло, и я захлебнусь собственной кровью.

Я навалился всем весом на бьющегося, рычащего, истекающего слюной пса. И будто сам превратился в зверя. В ход пошли зубы и ногти. Я грыз, лягался, раздирал пальцами окровавленную морду, стараясь добраться до глаз, душил… Я не чувствовал ни боли, ни страха. Только пьянящую животную ярость, всепоглощающее желание рвать и терзать это мускулистое, покрытое шерстью существо, которое стало для меня в эту минуту самой смертью.

Мне повезло, что это был не настоящий боевой пес, о которых в свое время рассказывал Марк Кривой. Те были настоящими убийцами. Они бесстрашно бросались в самую гущу сражения и были грозной силой даже для защищенного легкими доспехами воина. У разбойников же были хоть и крупные собаки, но обученные не убивать людей, а, скорее, выслеживать и охранять. Это спасло мне жизнь. Палец наконец провалился куда-то в глубь черепа собаки, по руке потекло что-то густое и скользкое, а пес вдруг, жалобно заскулив, вырвался из моих рук и понесся прочь, тряся кудлатой головой.

Вся наша схватка длилась несколько мгновений, потому что, когда я вскочил на ноги, разбойники даже не успели еще добежать до фракийца. Тот стоял, широко расставив ноги, держа один меч на уровне живота, второй повыше, словно прикрывая шею и лицо. Я глянул по сторонам в поисках хоть какого-нибудь оружия. На поясе высокого охранника, который лежал раскинув руки, будто ждал подарка с небес, висел кинжал. Такие кинжалы носили солдаты легионов, расквартированных в Германии. Я бросился к мертвому надсмотрщику, и в этот миг за моей спиной раздался звон железа.

Как часто бывает в таких случаях, кинжал намертво прирос к ножнам. Я слышал вопли и отборную ругань, хрипы и удары. Я понимал, что фракиец сейчас один дерется против десятерых… И ничего не мог поделать с этим проклятым кинжалом. Чуть не плакал от ярости и отчаяния. И только когда за спиной послышались тяжелые шаги бегущего ко мне человека, кинжал наконец скользнул из ножен в мокрую от пота, крови и остатков вытекшего собачьего глаза ладонь.

Я успел повернуться как раз вовремя. Один из охранников, наверное, самый трусливый, несся ко мне, оставив своих товарищей умирать под ударами мечей фракийца.

Скажу честно – и тот, кто хоть раз стоял в первой линии, глядя на приближающуюся лавину противника, мне поверит, – я не испугался. Страшно бывает перед битвой. Иногда – после нее, когда вдруг вспомнишь, какой опасности подвергался совсем недавно. Но как только взревут трубы, давая сигнал к атаке, страх исчезает. Если бы человек мог бояться во время сражения, войны давно прекратились бы. Я сейчас не говорю о законченных трусах. Страх уходит вместе с человеческим началом, оставляя в тебе лишь дикого зверя. Иной раз это спасает жизнь. Иной раз – ведет к гибели. Но и то, и другое для тебя не имеет значения. Умрешь ты или будешь жить – зверю, живущему в этот миг в тебе, безразлично.

Тогда, в той стычке с разбойниками, мой зверь спас меня. Вместо того чтобы вскочить, я, сам не осознавая, что делаю, не вставая с колен, кинулся охраннику в ноги, будто нырял в воду. Тяжелый дорожный башмак врезался мне в бок, но сам надсмотрщик, перелетев через меня, рухнул на своего мертвого товарища. Не дожидаясь, пока он поднимется, я одним прыжком очутился сверху и с размаху воткнул кинжал в незащищенную шею, под самый затылок. Мужчина дернулся так, что я слетел с него, как с норовистого коня.

На словах вроде как получается, что мы чуть ли не целый день бились. На самом деле и минуты не прошло. Просто я пытаюсь рассказать со всеми подробностями. Вернее, с теми подробностями, которые мне запомнились. Странные вещи запоминаются почему-то… Шея, например, у разбойника, была темная, будто ее охрой покрасили, и вся в черных курчавых волосах. А пахло от него гарью так, словно всю ночь у костра просидел. Да не просто просидел, а коптился… Ни звука не издал, когда кинжал в шею вошел. Только дернулся, и все. И крови почти не было…

К тому моменту, когда я расправился с одним надсмотрщиком, фракиец убил или ранил троих. Мечом он и правда владел здорово. Не то чтобы он как-то там хитрил, уклонялся или, как некоторые говорят, «танцевал» с мечами. Нет, он просто шел по направлению к спасительному лесу, от которого его отделяли несколько человек. И с каждым его шагом одним противником становилось меньше. Как дровосек за собой оставляет поваленные деревья, так и фракиец оставлял за собой изувеченные тела. Шаг, удар – труп. Шаг, удар – калека. Ни одного лишнего движения, ни одного неверного жеста. Один меч парирует удар, второй тут же вонзается в незащищенную плоть.

Однако, стремясь прорваться через заслон или понадеявшись на меня, варвар оставил незащищенной спину. Самые сообразительные из разбойников начали заходить ему в тыл, стараясь не угодить под меч. И я увидел, что еще немного, и оставшиеся в живых надсмотрщики его окружат. А потом в ход пойдут копья…

Не теряя ни секунды, я вырвал из руки убитого мною разбойника меч и ринулся к месту схватки. Я не думал о том, что любой из противников сильнее меня и опытнее в обращении с оружием. Я не думал о том, что реальная схватка не на жизнь, а на смерть вовсе не похожа на упражнения с деревянным мечом. Да вообще ни одной мысли в голове не было. Просто схватил меч и бросился туда, где сражался человек, которому я пообещал прикрывать спину.

Однажды Марк рассказывал мне про человека, который был вынужден из-за долгов стать гладиатором. Это был простой крестьянин, почтенный отец семейства, а не какой-нибудь сорвиголова. В первом же бою потехи ради против него выставили молодого, подающего надежды бойца. Не слишком опытного, но способного и рвущегося в бой. Крестьянин впервые взял тогда в руки меч и к тому же был лет на десять старше противника. Зрители ожидали увидеть комедию. Но отчаявшийся крестьянин лишил их этого удовольствия. Стремясь подороже продать свою жизнь, он обрушил на противника целый град беспорядочных, но сильных ударов. Он так яростно размахивал мечом, наседая на своего врага, что тот попросту не успевал парировать и был вынужден шаг за шагом отступать к краю арены. Марк рассказывал, что за несколько минут ставки на крестьянина поднялись в десять раз. Бой крестьянин тогда проиграл. Но, как сказал Марк, он показал, что мужество отчаяния и ярость порой могут одолеть мастерство и опыт.

Теперь я смог убедиться в этом на собственной шкуре. Разбойника, стоявшего спиной ко мне, я рубанул по затылку, отчего его голова раскололась надвое легко, как перезревшая тыква. А потом метнулся в образовавшуюся брешь, крича фракийцу, что я у него за спиной…

Я что-то вопил, размахивая мечом, как простой палкой; рычал, отбивая чужие удары; визжал, яростно наскакивая на противников. Словом, вел себя как сумасшедший. Наверное, это и спасло мне жизнь. Насколько помню, больше никого убить или хотя бы ранить мне не удалось. Но и сам я остался цел.