Выбери любимый жанр

К западу от смерти - Ривера Луис - Страница 11


Изменить размер шрифта:

11

Я принял душ, умылся и тщательно побрился, пока не отключили воду. Потом неспешно оделся, рассовал по карманам деньги и документы, спрятал подальше рукопись и вышел из номера.

Хозяин сидел в своем любимом кресле и читал, похоже, ту же газету. Я протянул ему ключ. Не поворачивая головы, он взял его и повесил на крючок. К общению он явно не был расположен.

Я вышел на пыльную улочку. День был жаркий. Солнце слепило глаза. Горячий ветер обжигал кожу и гонял по мостовой вместе с пылью пакетики из-под чипсов и окурки. На другой стороне улицы, в тени дома, лежала собака. Розовый язык вывалился из пасти, облезлые бока тяжело поднимались и опадали. Да, жаркий день…

Чертова собака! Ты всегда ненавидел собак. Особенно бездомных. Но боялся признаться себе в этом, потому что тогда нужно было бы признаться, из-за чего ты их ненавидишь.

До дома, где жил старый индеец, гораздо быстрее было бы добраться на машине. Но искать, есть ли здесь прокат автомобилей, я не стал и пошел пешком. В прошлый приезд мы как-то обходились без машины…

Несколько кварталов я прошел очень бодро. По моим расчетам, я должен был скоро подойти к небольшому парку с высохшим (судя по всему, еще в незапамятные времена) фонтаном. Потом нужно будет пройти этот парк наискосок, выйти на центральную улицу города и идти прямо до ее конца. Она пересекает город с востока на запад. Мне нужна восточная окраина. Там должны начаться кварталы местной бедноты — жалкие домишки, не развалившиеся до сих пор, наверное, только благодаря заклятиям таких вот старых индейцев. По моим подсчетам, дорога должна была занять пару часов. Не больше.

Но прошел час, затем другой, а я все не мог выпутаться из лабиринта кривых улочек. Навстречу мне попадались только бездомные собаки, которые бегали здесь целыми стаями, да полудикие индейцы, шарахавшиеся от меня, словно я был болен проказой.

Спустя три часа я понял, что заблудился окончательно. Я даже не мог сказать наверняка, в какой стороне находится отель. Спросить дорогу было не у кого. Все сидели по домам, пережидая полуденный зной. Я решил поискать какой-нибудь бар или кафе, где можно пересидеть жаркие часы и заодно найти кого-нибудь, кто не будет смотреть на меня, как на привидение.

Но задача оказалась не из легких. Впечатление было такое, что в этом городе объявили сухой закон. Мне встретился лишь крошечный магазинчик, двери которого сразу захлопнулись, стоило мне к нему подойти. Я даже не успел разглядеть лица продавца.

В прошлый раз люди здесь были тоже не слишком приветливые, но все-таки не бежали от нас, как от зачумленных крыс…

Я взмок от жары, страшно хотелось пить, да и поесть бы не помешало… Но вместо того, чтобы сидеть в прохладном кафе с кондиционерами и есть сэндвич к курицей, запивая его холодным пивом, я стоял посреди грязной улицы и безуспешно пытался сообразить, в какой стороне мой отель. О том, чтобы найти старого индейца, и речи уже не шло.

Не слишком ли много чертовщины творится вокруг тебя в последнее время?

* * *

Отель я нашел, когда на улицах зажглись фонари. Он возник передо мной внезапно. Я даже чуть не прошел мимо. Хотя прошел — слишком громко сказано. Я был едва живой от усталости и жажды. Так что, скорее, чуть не прополз мимо. Вот уж фантастический сюжет — человек умирает от жажды в центре города…

Хозяин был на месте. С газетой. Судя по всему, он провел этот день иначе…

— Что у вас за город? — спросил я, подойдя к стойке за ключом. — Жители дали обет молчания? У вас разразилась эпидемия?

— Вы о чем? — удивленно поднял брови хозяин отеля.

— Да о том, черт возьми, что за целый день я не встретил ни одного человека, у которого мог бы спросить дорогу. Двери магазинов захлопывали перед моим носом. А из единственного бара, который я сумел найти, какие-то бандиты вытолкали меня на улицу. Причем лица у них были такими, будто к ним заползла гремучая змея… Что все это значит?

— Не понимаю, о чем вы. Город как город… Ну да, у нас не очень любят чужаков. Но…

— Не очень любят? Да я чуть не подох на этих вонючих улочках! И собаки… Здесь до черта собак! У вас их никто не ловит, что ли?

— А кому они мешают? — спросил хозяин, протягивая ключ.

— Не знаю… Все-таки… Ладно, я жутко устал и хочу пить… Есть тоже. Вы сможете принести мне в номер ужин?

— Через полчаса.

— И бутылку Benchmark.

— Смена вкуса?

— Просто хочется чего-нибудь несмешанного.

— Хорошо.

— И… Пачку сигарет.

— Каких?

— Camel без фильтра.

— Хорошо, я все принесу.

— Буду ждать. С нетерпеньем. Вода есть?

— Да, уже включили.

— Хоть в чем-то повезло, — сказал я и начал подниматься по лестнице.

Подойдя к двери номера, я почувствовал легкий укол беспокойства. Мне показалось, что за мной кто-то подсматривает. Я огляделся. Полутемный коридор был абсолютно пуст. Выцветшая ковровая дорожка, стены с отставшими кое-где обоями и черные провалы дверных проемов… Все это жило своей жизнью, недоступной пониманию человека. Но вполне реальной. Такой же реальной, как я сам или как холодный тяжелый ключ в моей руке… Казалось, если замереть и прислушаться, можно будет услышать, как стены шепчутся о чем-то своем. Мелькнула дикая мысль, что подсматривает за мной сам отель. Судя по моим ощущениям, взгляд у него был очень мрачный… Меня передернуло. Наверное, так и сходят с ума. Я торопливо вставил ключ в замочную скважину.

* * *

После душа, ужина и нескольких глотков виски я снова почувствовал себя человеком, а не плохо прожаренным бифштексом. Но смутная тревога, которую я почувствовал там, в коридоре, по-прежнему копошилась внутри. Все вокруг было странным. И, похоже, я сам становился таким.

Налив себе полстакана Benchmark, я подошел к окну. За ним плотной стеной стояла темнота. Даже фонарь не светил. Скорее всего, перегорела лампа. А может, ее разбили. Но в одном можно быть уверенным — снова фонарь начнет светить очень нескоро.

Смотреть в черноту за окном мне надоело, и я задернул штору. Номер показался мне довольно уютным. Хотя после такого дня уютным могло показаться все, что угодно. Даже такая дыра.

Завтра придется предпринять еще одну попытку найти этого индейца. Нужно будет подробно расспросить хозяина отеля, как добраться до этих трущоб на окраине. Жаль, что не хватило ума сделать это сегодня. Но разве могло мне прийти в голову, что я заблужусь? Я был уверен, что хорошо помню дорогу… Но все это завтра. А сейчас…

А сейчас тебя ждет виски. Плюнь на все и напейся. Ты так долго терпел.

Я сел в кресло. Даже несмотря на то, что я здорово вымотался, желание открыть рукопись пересилило усталость и сон. Я взял серую папку, долил в стакан Benchmark и начал читать.

О чувстве собственной важности

Танцующий вошел в город по имени Печальная собака. По-разному встречали его жители города. Кто-то смотрел на него с надеждой, кто-то с любовью, кто-то с любопытством. Но больше всего было тех, в чьем взгляде смешались страх, ненависть и презрение. И не единожды слышал Танцующий себе в спину:

— Возмущаешь ты покой наш, лжепророк. И лучше тебе уйти в пустыню, если не хочешь ты, Танцующий, отплясывать в петле!

Но невозмутим оставался дух Танцующего. И так отвечал он:

— Что ж, тогда именем моим станет Танцующий-в-Петле. А смерть пророка придает его истине больший вес. И по смерти голос порой становится громче, чем при жизни. Сможете ли вы вынести истину мертвого, если даже истина живого для вас чересчур тяжела?

Так говорил Танцующий, и отводили люди глаза.

И лишь одна старуха вышла из толпы и взяла Танцующего за руку.

— Тебе нужен кров? Можешь пожить у меня, — сказала она. — Я почти слепа и глуха, так что мне твоя истина не причинит вреда. А человеку все равно нужно где-то спать и есть.

— Спасибо тебе, женщина, — ответил Танцующий. — Но не боишься ли ты навлечь на себя гнев толпы?

— Что мне толпа? Смерть сидит на пороге моего дома и заглядывает в окна мои. Как я могу бояться людей? Теперь я страшусь лишь своей совести. Она всегда жестока к умирающим. И я должна ее хоть чем-то задобрить.

— Спасибо, женщина. Я принимаю твое приглашение. Хоть и пускаешь ты меня в свой дом всего лишь из-за страха. Но разве не половина всех добрых дел делается из-за боязни угрызений совести? И это единственный вид страха, который приветствует Танцующий.

Однажды ранним утром вышел Танцующий с самыми близкими учениками во двор дома, где нашел он приют. И увидел он, как по двору важно вышагивает павлин. Роскошный хвост его горел на солнце и переливался всеми цветами радуги. Поступь его была величава, а взгляд полон гордости и презрения.

— Посмотрите на эту птицу, — сказал Танцующий. — Что вы видите в ней?

Разными были ответы учеников. Кто-то видел красоту, кто-то — пустую чванливость, кто-то — глупость, кто-то — насмешку природы.

Качал головой Танцующий, слушая ответы своих учеников. И когда смолк последний, так сказал Танцующий:

— Вас я вижу в этой пустой напыщенной птице.

Возмутились ученики. Но Танцующий жестом заставил их замолчать и так спросил он:

— Почему возмутились вы? Какой части вашей души пришлось не по вкусу мое сравнение? Какой демон сидит внутри вас и говорит: «Я лучше, чем эта птица! И лучше я, чем покрытый струпьями нищий, просящий милостыню на обочине дороги. И лучше я, чем вор, крадущийся в темноте, лучше, чем трусливый предатель, лучше, чем подлый убийца! И уж на голову выше я тех, кого Танцующий называет погонщиками верблюдов!»?

Что заставляет ваше сердце чувствовать обиду? Что толкает вас на нелепые поступки, лишь затем, чтобы другие думали о вас хорошо? Что делает вас погонщиками верблюдов, даже если вы не считаете себя ими?

Ученики не нашлись, что ответить. И тогда начал Танцующий свой танец:

— Демон этот — чувство собственной важности. Внутри себя вы ходите, высоко задрав голову, как этот павлин. И затаенно гордитесь тем, что вы не такие как все. Вы — нечто особенное. Ибо нет двух одинаковых песчинок в пустыне, и нет одинаковых людей в этом мире.

Даете вы каждому явлению свое название и ставите его на ступень выстроенной в вашем сердце лестницы. И самое лучшее стоит на самом верху.

Но истина моя шепчет мне на ухо, что все в этом мире имеет одинаковую цену. И солнце равно песчинке! Все пришло из небытия и уйдет в небытие. Не равны дела наши, но не мы сами лучше или хуже других.

Предостерегаю вас: не позволяйте чванливому павлину распускать хвост в душе вашей. Эта птица — желанная добыча каждого охотника.

Не к смирению я вас призываю, но к единению с этим миром и со всей тысячей вещей этого мира.

Каждый раз, когда павлин закричит в душе вашей, вспомните о главном судье — смерти. Перед ее лицом едины глупцы и гении, нищие и цари, воры и праведники.

Пускай мерилом будут дела ваши, а не чувство собственной важности.

И когда кто-то вдруг назовет вас чванливыми павлинами, должны рассмеяться радостно вы. Или пожать плечами. Или просто пройти своей дорогой. Но не роптать возмущенно: «Да как он посмел сравнить меня с павлином?!»

Оставьте обидчивость погонщикам. У них не так много дел. И они всегда с удовольствием побудут центром мироздания.

Проходите мимо. У вас иная цель. И пусть вы будете мишенью для их острот. Но каждая стрела пройдет сквозь вас, не причинив вреда.

11
Перейти на страницу:
Мир литературы