Дело вкуса - Кассиль Лев Абрамович - Страница 13
- Предыдущая
- 13/32
- Следующая
Это люди дешевого, неразборчивого вкуса. Они млеют от Лолиты Торрес, которая и правда очень хорошо исполняет свои песенки в фильмах, и ничего другого в мировом вокальном искусстве не знают и не признают. Они заискивающе говорят о том, что вот, мол, там, за границей, — настоящие таланты. Но вы не встретите этих «ценителей зарубежного искусства» в Большом зале Консерватории, когда он ломится от любителей музыки, пришедших послушать Бостонский симфонический оркестр или дивную игру американского скрипача Стерна. Они знают всех известных чечеточников Европы и Америки, но совершенно неспособны понять покоряющую грацию и проникновенность таланта Улановой. А в картинах с Чарли Чаплином их занимают только трюки, падения, смешные нелепицы, и они никогда не задумываются над тем, что гениальный актер пленяет зрителей своей верой в большую душу маленького человека, который, несмотря на все комические злоключения, остается непобежденным в своем внутреннем благородстве.
Большие, искренние чувства, волнующие душу, глубокие раздумья, возникающие при соприкосновении с подлинным искусством, неведомы людям дурного вкуса. Живущие по дешевке, за счет мелких чувств, незначительных мыслей и несложных удовольствий, они лишены истинных радостей.
Рано или поздно, если только они не одумаются, не изменят своего отношения к литературе, к искусству, к дружбе, любви, — их постигнет в жизни тяжелое разочарование.
И мне хочется предупредить таких, пока они молоды и есть еще время исправить дело:
Поймите! Можно иногда баловства ради лузгать семечки подсолнуха или с удовольствием сосать ириски, но ведь это же не настоящее питание. Семечки и карамельки не должны отбивать вкуса к настоящему хлебу!
Можно наводить на странички альбома готовенькие дешевые картинки. Но всю жизнь довольствоваться лишь переводными картинками, не заглядывая ни в музеи, ни на выставки живописи, — это все равно что жить, нарочно отводя глаза от живой красоты, упрямо отвернувшись от нее.
Забивать себе уши одними и теми же пошловатыми, всем давно уже приевшимися, как их называют, «приставучими» песенками, никогда не отдавая себя во власть хорошей музыки, — это все равно что согласиться стать полуглухими или превратиться самим в некие подобия заигранных патефонных пластинок…
Не читать, не знать, не произносить, хотя бы про себя, запавших в душу мудрых строк особенно полюбившегося вам большого поэта — это значит быть нищими духом, обречь себя на косноязычие или пустословие.
Довольствоваться легкими, мелочными утехами, не открывать своего сердца боли и радости тех, с кем вас могут свести, если вы им доверитесь, искренняя, умная книга или хороший спектакль, талантливая картина художника или задушевная музыка, — это все равно что, запершись на всю ночь с компанией, в какой и слова умного ня услышишь, резаться от скуки в картишки по «маленькой», да еще в душной комнате, с едва мерцающей лампочкой, и не загяечать, что на дворе уже давно день, и день, полный свежести, солнца и человеческих радостей.
И не лучше, прикидываясь ультрасовременным ценителем некоторых модных, и совершенно тебе непонятных (как ты ни тужишься), и известных тебе лишь понаслышке «новинок» зарубежного искусства, отмахиваться от всего того, что несет людям истинное наслаждение и не боится выглядеть устаревшим, отставшим от моды…
Разве не лишает, например, человека подлинных радостей пресловутое абстрактное искусство, о котором так много шумят за рубежом эстеты, ратующие за «искусство для искусства». Охотно пропагандируют такие произведения наши идеологические противники, расчетливые специалисты по оболваниванию простых людей да торгаши искусством, готовые поживиться за счет любой сенсации.
Не прочь пошуметь на эту тему некоторые молодые люди и у нас, видя в произведениях абстрактного искусства что-то вроде запретного плода, сладости которого им хочется непременно вкусить, хотя на поверку и у них самих физиономии при этом едва не сводит от горечи…
Абстрактное искусство уже по самому своему существу грубо нарушает наши представления о трех, обязательно слитых воедино, сторонах всякого художественного творчества.
Во-первых, подобное искусство не помогает познавать жизнь, так как либо вовсе ничего не отражает, либо нарочито искажает действительность, вроде мутного, кривого или на осколки разбитого зеркала.
Во-вторых, отвлеченное, беспредметное, то есть не связанное с жизненными представлениями, абстрактное искусство не несет в себе Никакого содержания, лишено всякого смысла. Значит, оно как бы не хочет воздействовать на сознание, на чувство, на жизнь.
Остается третья сторона, третья функция, всегда присущая настоящему искусству, — эстетическое наслаждение, которое оно должно доставлять. Но вряд ли кому-нибудь, кроме немногих избранных, во что бы то ни стало подчеркивающих свою мнимую независимость созерцателей абстрактных картин, они доставляют искреннее, осмысленное удовольствие.
Лев Толстой был глубоко прав, когда говорил: «Страшная ошибка — думать, что прекрасное может быть бессмысленным…» Внутренняя пустота, бессмыслица абстрактных картин так однообразны, что зритель, как я убедился, посещая за рубежом выставки такой живописи, просмотрев десяток-другой подобных полотен, уже утомляется, а вскоре совсем шалеет от невообразимо пестрого ералаша и неспособен получать даже самое неприхотливое удовольствие, которое якобы должно вызывать сочетание цветовых пятен и особый ритм линий.
Кстати сказать, этим самым абстрактным ритмом заклинают своих противников и апологеты абстрактной музыки, начисто лишенной подлинного мелодического содержания и какого-нибудь образа или смысла. Известно, что простая ритмическая дробь барабана помогает солдату держать общий шаг, делая его машинальным, облегчает далекий, утомительный пеший переход. Можно предположить, что некоторые графические и цветовые мотивы, включенные в полотна художником-абстракционистом, сгодились бы как декоративный элемент при отделке стен какого-нибудь здания особой модернистской формы. Но с одним только ритмом далеко все-таки не уйдешь в искусстве… Тот же Толстой очень тонко подметил в свое время, что «в музыке есть элемент шума, контраста, быстроты, прямо действующий на нервы, а не на чувство. Чем больше этого элемента, тем хуже музыка». Абстрактное искусство и воздействует на нервы, не адресуясь к чувствам. Истинный подъем чувств заменяется истерией.
Мне кажется, что и бесчинства молодежи, которая, наплясавшись до полного осатанения рок-эн-ролла или наслушавшись истеричного пения битлз («жуков»), как сообщают зарубежные газеты, скопом ломает столы в ресторанах Западной Европы и выбивает витрины магазинов, — объясняются патологическим воздействием на слушателей обнаженного конвульсивного ритма такой бесноватой музыки.
Ведь на этом и было давно уже основано колдовство шаманов, ритуальные танцы дикарей под «там-там». А вспомните секты «хлыстов», которые, подчиняя свои пляски-бдения определенным, с ума сводящим ритмам, доводили себя до полного исступления. В этом состоянии нездоровой экзальтации, искусственном психозе они якобы соприкасались с божеством. Апологетам абстрактной музыки и живописи остается только завидовать: кликуши хлыстовствующих сектантов добивались большего эффекта…
Нам, осуществляющим самые заветные, самые благородные мечты человека, нам, людям, строящим жизнь, которая отвечает самым высоким идеалам, глубоко чужд абстракционизм. Ведь его теоретики сейчас глубокомысленно пишут, что, желая доставить жителям больших и очень скучно построенных индустриальных городов эстетическую радость, они создают танцующих роботов диковинного вида — «телемеханические скульптуры», сооружения с вращающимися, двигающимися шарами и машущими плоскостями и видят в этом новое слово балета. Это, несомненно, вкус извращенный, «идею» же эту мы можем смело назвать жалкой попыткой придать хоть какое-то, хотя бы автоматическое движение пустому, лишенному всяких душевных проявлений абстрактному искусству. И не случайно дело доходит до такого абсурда, что некоторые «ценители» этого искусства восхищаются на выставках «картинами», намалеванными обезьяной, которой сунули в лапу кисть…
- Предыдущая
- 13/32
- Следующая
