Падение Иерусалима - Картун Дерек - Страница 16

• Предыдущая
• 16/77
• Следующая

Простучала автоматная дробь, бумага исчезла, мгновенно вспыхнув. Второй, на тротуаре, с точно таким же свертком, сорвал с него обертку и, подняв автомат к плечу, выпустил очередь по боковым стеклам.

В секунду все было кончено. Ни у Аврама, ни у водителя не оказалось ни малейшего шанса пустить в ход свое оружие — оба были убиты на месте. Пули прошили тела обеих сидевших впереди девушек — Рахили и ее подруги. Пронзительные крики на улице помешали расслышать то, что выкрикнули стрелявшие, — что-то неразборчивое, по-арабски. Они тут же бросились наутек. Портье отеля кинулся было за ними, но натолкнулся на какого-то парня, а пожилому прохожему, который последовал его примеру, решительно преградила путь смуглая девица в спортивных брюках и черной кожаной куртке.

К тому моменту, когда кто-то из прохожих решился, нагнувшись к окну расстрелянной машины, взглянуть на результаты кровавой бойни, убийцы уже давно скрылись.

Как только микроавтобус завернул за угол высокого здания в самом начале Виа Национале, Эссат и Расмия не спеша пошли по Виа Терме к вокзалу. Они и нескольких шагов не прошли, когда знакомый звук — автоматная очередь — прорвался к ним сквозь уличный шум. Но они не ускорили шаг.

Эссат почувствовал подкатывающую тошноту, на глазах его вскипели слезы. Он собрал все силы, чтобы не броситься бежать, не закричать, даже не заговорить, — голос бы его выдал… Чтобы не обрушить кулак на красивое, бесчувственное лицо гадины, что шагает рядом. Он рискнул взглянуть на нее искоса и был потрясен: с длинных ресниц сорвалась слеза и, скатившись по щеке, упала на воротник куртки.

— Сегодня после обеда вы свободны, — сообщил Альфред Баум своей секретарше. — Сходите в магазин, в какой хотите, по своему выбору, и купите себе красивую сумочку.

— Зачем это? — мадемуазель Пино, особа неопределенного возраста, когда говорила, как-то по-птичьи двигала шеей, будто клевала зерно, что нередко смущало ее собеседников. И, как настоящая птица, она энергично защищала свое гнездо на четвертом этаже, где располагалась штаб-квартира контрразведки.

В ее глазах данное гнездо включало ее собственный крохотный, довольно унылый кабинет, а также кабинет Баума, едва ли более веселый, со всей обитавшей там живностью. Поскольку единственным живым существом в этих двух комнатах, помимо нее, был Альфред Баум, он и стал поневоле объектом ее исключительной заботы и предлогом для того, чтобы клевать и держать на почтительном расстоянии всех остальных, работающих в здании на улице Соссэ. Она служила секретарем у Баума почти четырнадцать лет, и ничто уже не предвещало каких-либо изменений в их напоминающем законный брак союзе: когда обоим надоело, но деваться некуда, не разводиться же…

Мадам Баум смотрела на эти отношения с юмором и дважды в год исполняла некий светский ритуал: приглашала секретаршу мужа к ним в Версаль на новогодний ужин. Мадемуазель Пино, у которой не было никакой родни, каждый раз пыталась разобраться, то ли это из жалости ее позвали, то ли Баум действительно к ней относится дружески, да только выразить эту дружбу толком не умеет. Получив приглашение, она всегда испытывала сомнения такого рода, но, поборов их, пускалась в путь, захватив, в качестве подарка, бутылку хорошего, загодя выбранного вина.

Вторая церемония была связана с днем рождения мадемуазель Пино. По этому случаю Баум имел обыкновение вручать ей некий конверт и отпускал после обеда домой. В конверте обнаруживалась сумма, достаточная как раз для покупки подарка, — шеф сам предписывал, что именно ей следует себе приобрести. Имениннице в голову не приходило его ослушаться, да и он сам представить не мог, что она предпочтет нечто другое. Сложившийся за многие годы порядок устраивал обоих.

Но сегодня мадемуазель Пино пожелала узнать, что сие означает.

— Ко дню рождения. И позвольте сердечно поздравить вас — от себя и от имени моей супруги.

— Мой день рождения вовсе не сегодня, — в голосе мадемуазель прозвенела обида.

— Мне прекрасно известно, дорогая мадемуазель Пино, что ваш день рождения в пятницу на той неделе.

— Вот именно. С чего это я пойду покупать подарок сегодня?

— А я вот решил в этом году отметить ваш праздник пораньше, так что ступайте скорее в магазин. Простите, что столь бесцеремонно вмешиваюсь в вашу личную жизнь.

Он достал из кармана традиционный конверт и сунул ей в руку со словами:

— С уважением и признательностью от меня и мадам Баум.

Мадемуазель Пино давно притерпелась к странностям своего шефа — взять хоть эту его безумную любовь к кошкам, но, правда, только к пушистым. Или манеру исчезать куда-то средь бела дня — такие отлучки были непредсказуемы и могли продолжаться от пятнадцати минут до двух часов. Хорошее воспитание не позволяло мадемуазель Пино строить догадки относительно этих отлучек, зато молодежь в отделе давно пришла к выводу, что у шефа где-то неподалеку, не дальше бульвара Мальзерб, проживает petite amie.[5] Правда, всего четверть часа, включая дорогу туда и обратно… Некоторые, наиболее практичные, полагали, что этого недостаточно… Однажды его видели в бистро — сидит себе совершенно один, над чашкой кофе. Несостоявшееся свидание, что ли? Встреча с осведомителем? Кто его знает… Мадемуазель Пино лояльно относилась и к прочим пристрастиям шефа. Например, сотрудники архива направо и налево болтают, будто Баум прямо-таки обожает изучать самые обычные, скучные досье, разглядывает их подолгу, бормоча при этом что-то невразумительное, часто берет дела давно законченные — как будто предпочитая этот вид чтения всем остальным. Может, это новая эксцентричная выходка — взять да переставить ее день рождения? Ну, так она не согласна — и все тут! Он не Господь Бог, хоть и является заместителем начальника департамента.

И мадемуазель решительно положила оскорбительный конверт на стол:

— Наш всемогущий Создатель в своей безграничной мудрости рассудил, чтобы я родилась двадцатого. При всем моем уважении к вам, господин Баум, вы не можете изменить этот факт.

— Вы правы. Но тут замешаны интересы государства.

— С какой стати государству интересоваться датой рождения Берты Пино?

— Вы удивитесь, если я скажу?

— Еще бы!

— Но я не скажу. Боюсь, мне придется вам приказать, моя милая. Я вовсе не настаиваю, чтобы вы переносили свой день рождения, но для меня он будет завтра и подарок должен быть куплен сегодня. Если кто в отделе спросит, в чем дело, объясните, что я так велел, — популярная идея насчет того, что шеф спятил, получит, наконец, подтверждение. Идет?

Глаза его под кустистыми бровями посмеивались, но поручение звучало четко и недвусмысленно. Мадемуазель Пино взяла конверт.

— Передайте мадам Баум мою благодарность. Я ей пошлю записочку. Схожу в «Галери Лафайет», посмотрю, какие там сумочки.

Когда она вышла, Баум позволил себе широко улыбнуться, запер какие-то бумаги в ящик стола, не без труда вылез из кресла и отправился в столовую. Возле лифта ему встретилась мадемуазель Пино, уже в пальто.

— Между прочим, я бы не возражал, если бы вы кому-нибудь рассказали, какую дурацкую и непростительную ошибку я совершил, перепутав день вашего рождения. А уж если добавите, что решили меня в этой ошибке не разубеждать, то буду просто признателен. У вас, мол, есть кое-какие дела сегодня, пусть уж старый дурень останется при своем заблуждении…

Мадемуазель Пино кивнула в ответ: согласна, если вы велите. Тут как раз подошел лифт, который и унес ее в дневную магазинную сутолоку, в мир, где продаются сумочки.

Чуть спустя Баум позвонил по внутреннему.

— Добрый день, мадам Баллар! Это Баум. Мадемуазель Пино я сегодня отпустил до конца дня по ее личным делам, а мне надо срочно продиктовать парочку писем. Можете кого-нибудь прислать?

— Ну конечно.

• Предыдущая
• 16/77
• Следующая