Софист - Ананьин С. А. - Страница 3
- Предыдущая
- 3/18
- Следующая
Чужеземец. Да определив разбой, увод в рабство, тиранию и военное искусство — все в целом как одно, а именно как охоту насильственную.
Теэтет. Прекрасно.
Чужеземец. С другой стороны, судейское искусство, искусство говорить всенародно и искусство обхождения, также все в целом, определим как некое искусство убеждать.
Теэтет. Верно.
Чужеземец. Назовем же два рода искусства убеждать.
Теэтет. Какие?
Чужеземец. Один — искусство убеждать в частной беседе, а другой всенародно.
Теэтет. Конечно, бывает тот и другой вид.
Чужеземец. Но в свою очередь частная охота не бывает ли, с одной стороны, требующей вознаграждения, а с другой — приносящей дары?
Теэтет. Не понимаю.
Чужеземец. Видно, ты еще не обратил внимания на охоту влюбленных.
Теэтет. В каком отношении?
Чужеземец. В том, что за кем влюбленные охотятся, тем они делают подарки.
Теэтет. Ты говоришь сущую правду.
Чужеземец. Ну, так пусть этот вид будет называться любовным искусством.
Теэтет. Уж конечно.
Чужеземец. А тот вид получения вознаграждения, при котором вступают в общение с кем-либо для того, чтобы ему угодить, и при этом всегда приманкою делают удовольствие, а в награду добиваются единственно лишь пропитания для себя в виде лести, все мы, думаю я, могли бы назвать своего рода искусством услаждающим.
Теэтет. Да и как не назвать?
Чужеземец. А когда объявляют, что вступают в общение с другим ради добродетели, но в награду требуют деньги, не справедливо ли назвать этот род получения наград другим именем?
Теэтет. Конечно!
Чужеземец. Каким же? Попытайся сказать.
Теэтет. Да это ясно: мне кажется, что мы дошли до софиста. Назвав этот род так, я дал ему, думаю, надлежащее имя.
Чужеземец. Согласно, Теэтет, с теперешним нашим объяснением, выходит, что охота, принадлежащая к искусствам приобретения, подчинения, охоты, охоты на животных, сухопутной охоты, охоты за людьми, за отдельными лицами, к искусству продавать за деньги, к мнимому воспитанию — иными словами, охота за богатыми и славными юношами должна быть названа софистикою.
Теэтет. Совершенно верно.
Чужеземец. Посмотрим еще и вот с какой стороны: ведь то, что мы теперь исследуем, принадлежит не к маловажному искусству, но к искусству весьма разностороннему, так что оно и в прежних наших утверждениях казалось не тем родом, за который мы его теперь признаем, но иным.
Теэтет. Каким образом?
Чужеземец. Приобретающее искусство у нас было двоякого вида: одна часть заключала в себе охоту, другая — обмен.
Теэтет. Да, было так.
Чужеземец. Назовем же далее два вида обмена: один — дарственный, другой — торговый.
Теэтет. Назовем это так.
Чужеземец. Но мы и торговлю разделим надвое.
Теэтет. Каким образом?
Чужеземец. Различая, с одной стороны, торговлю тех, кто продает собственные изделия, а с другой — меновую торговлю, в которой обмениваются чужие изделия.
Теэтет. Ну конечно.
Чужеземец. Что же? Меновая торговля внутри города, которая составляет почти половину всей меновой торговли, не называется ли мелочной?
Теэтет. Да.
Чужеземец. А обмен между городами посредством купли и продажи не есть ли торговля крупная?
Теэтет. Почему же нет?
Чужеземец. Но разве мы не обратили внимания, что одна часть крупной торговли продает и обменивает на деньги то, чем питается и в чем имеет нужду тело, а другая — то, чем питается и в чем имеет нужду душа?
Теэтет. Что ты имеешь в виду?
Чужеземец. Того вида торговли, который касается души, мы, быть может, не знаем, но о другом-то имеем понятие.
Теэтет. Да.
Чужеземец. Мы скажем затем, что все музыкальное искусство, которое все время перевозится из города в город, покупается там и тут, а также живопись, фокусничество и многие другие нужные для души вещи, ввозимые и продаваемые частью для забавы, а частью для серьезных занятий, в отношении того, кто их ввозит и ими торгует, могут не меньше, чем торговля пищей и питьем, вполне оправдать имя купца.
Теэтет. Ты говоришь совершенно верно.
Чужеземец. Так не назовешь ли ты тем же именем и того, кто скупает знания и, переезжая из города в город, обменивает их, на деньги?
Теэтет. Несомненно, так.
Чужеземец. А в этой торговле духовными товарами не должно ли по всей справедливости назвать одну часть ее искусством показа, а другую, правда не менее забавную, чем первая, но представляющую собой не что иное, как торговлю знаниями, не следует ли назвать каким-нибудь именем, сродным самому делу?
Теэтет. Несомненно, следует.
Чужеземец. Так ту часть этой торговли знаниями, которая имеет дело с познанием всех прочих искусств, должно назвать одним именем, а ту, которая имеет дело с добродетелью, другим.
Теэтет. Как же иначе?
Чужеземец. Название «торговля искусствами»., конечно, подошло бы к той, которая имеет дело со всем остальным, а для другой, имеющей дело с добродетелью, ты сам потрудись сказать имя.
Теэтет. Да какое же другое имя можно назвать, не делая ошибки, помимо. того, что исследуемое нами теперь — это софистический род?
Чужеземец. Никакого другого назвать нельзя. Давай же возьмем в совокупности все это и скажем, что, во-вторых, софистика оказалась искусством приобретать, менять, продавать, торговать вообще, торговать духовными товарами, а именно рассуждениями и знаниями, касающимися добродетели.
Теэтет. Именно так.
Чужеземец. В-третьих, я думаю, что, если ктонибудь поселится в городе и станет отчасти покупать, а отчасти сам изготовлять и продавать знания об этих самых вещах и поставит себе целью добывать себе этим средства к жизни, ты не назовешь его каким-либо иным именем, помимо того, о котором только что было сказано.
Теэтет. Почему бы и не назвать так?
Чужеземец. Стало быть, и тот род приобретающего искусства, который занимается меной и продажей чужих или собственных изделий, в обоих случаях, Коль скоро оно занимается продажей познаний о таких вещах, ты, очевидно, всегда будешь называть софистическим.
Теэтет. Несомненно. Ведь надо быть последовательным в рассуждении.
Чужеземец. Посмотрим еще, не походит ли исследуемый нами теперь род на что-либо подобное.
Теэтет. На что именно?
Чужеземец. Частью приобретающего искусства у нас была борьба.
Теэтет. Конечно, была.
Чужеземец. Так не будет лишним разделить ее на две части.
Теэтет. Скажи, на какие?
Чужеземец. Допустим, что одна из них — состязание, а другая сражение.
Теэтет. Так.
Чужеземец. Допустим также, что той части сражения, где выступает тело против тела, довольно уместно и подобает дать какое-нибудь название… ну, например, применение силы.
Теэтет. Да.
Чужеземец. А той, где слова выступают против слов, какое другое, Теэтет, можно дать имя, как не спор?
Теэтет. Никакого.
Чужеземец. Но ту часть [борьбы], которая имеет дело со спорами, надо считать двоякой.
Теэтет. Как?
Чужеземец. Поскольку она происходит всенародно и длинные речи выступают против длинных речей, и притом по вопросам о справедливости и несправедливости, это — судебное прение.
Теэтет. Да.
Чужеземец. Напротив, ту, которая относится к частным беседам и распадается на вопросы и ответы, имеем ли мы обыкновение называть иначе, чем искусством прекословия?
Теэтет. Нет, вовсе не имеем.
Чужеземец. А вся та часть искусства прекословия, которая заключается в препирательстве по поводу обыденных дел и проявляется в этом просто и безыскусственно, хотя и должна считаться отдельным видом — таким признало ее наше рассуждение, однако не получила наименования от тех, кто жил прежде, да и от нас теперь недостойна его получить.
- Предыдущая
- 3/18
- Следующая
