Генка Пыжов — первый житель Братска - Печерский Николай Павлович - Страница 1

• 1/36
• Следующая

Сегодня ты стал пионером, повязал красный галстук: он — частица Красного знамени, дорожи им. Сегодня ты сделал первый шаг по славной пионерской дороге, по которой шли твои старшие братья и сестры, отцы и матери — миллионы советских людей. Свято храни пионерские традиции. Будь достоин высокого звания юного ленинца!

Крепко люби нашу Советскую Родину, будь мужественным, честным, стойким, цени дружбу и товарищество. Учись строить коммунизм!

Сердечно поздравляем тебя со вступлением в пионерскую организацию имени Владимира Ильича Ленина.

Это большое событие в твоей жизни.

Пусть пионерские годы будут для тебя и твоих друзей по отряду радостными, интересными, полезными. Пусть станут они настоящей школой большой жизни.

Счастливого пути тебе, пионер!

ЦК ВЛКСМ

Центральный совет

Всесоюзной пионерской

организации имени В. И. Ленина

Я заправил лист бумаги в пишущую машинку, как это делал Николай Павлович Печерский в своей жизни сотни раз. Застучали клавиши, и на бумаге появились первые строки: я пишу, рассказываю вам, ребята, о Николае Павловиче. Он был журналистом. Много ездил по стране — побывал в Сибири на крупнейших стройках, на берегах Байкала, исколесил всю Среднюю Россию, Украину, Молдавию, — накапливал строки, отбирал лучшие из них, и тогда начинала стучать его пишущая машинка, дымиться сигарета — он много курил. Или машинка вдруг замолкала — это он брал ручку, и тогда уже строки рождались в тишине: очерк, информация, репортаж. Потом Николай Павлович шел в газету «Правда», в которой работал. Длинный коридор, двери — настежь. За столами такие же, как и он, сотрудники. Приветствия, улыбки, телефонные переговоры, папки с рукописями, черновые полосы газетного набора еще на шершавой бумаге с поправками, вклейками. Зачехленные запасные машинки. Шкафы со словарями и справочной литературой. Печерский жил в этой обстановке, как живет каждый журналист, каждый, кто работает с «горячим словом газеты».

Но однажды он вдруг, к своему изумлению (так он сам мне рассказывал), увидел, что на белую чистую страницу, приготовленную для очередного репортажа, проник смешливый, озорной мальчишка и не собирается уступать место репортажу. Журналист-профессионал, а тут — мальчишка, школьник, да и школьник из совершенно младших. И этот новый неожиданный герой начал быстро обрастать собственной жизнью, приключениями, историями, друзьями и проблемами, конечно. Жаждал познать активный мир, в котором активно работал Николай Павлович. Лист за листом жизнь мальчишки складывалась в рукопись, в повесть. Так появилось первое детское произведение Печерского — книга о Генке Пыжове — жителе города Братска, нового города в Сибири, где строили гидроэлектростанцию. Так появился детский писатель Печерский.

Друзья шутили на эту тему, ласково посмеивались. Печерский стеснялся: он был удивительно застенчив, скромен. Пожимал плечами и даже как-то сокрушенно покручивал головой. Утихомирить в себе мальчишку уже не мог. Появились повести «Красный вагон» — о мечте и верной дружбе, «Кеша и хитрый бог» — о жизни ребят на Байкале в рыбачьем поселке, «Масштабные ребята» — о юных строителях, «Сережка Покусаев, его жизнь и страдания» — веселая история о неутомимом выдумщике, «Будь моим сыном» — о непростых семейных обстоятельствах. Потом появились радиопостановки, телефильм.

Я сейчас печатаю названия книг Печерского и отчетливо, ярко вспоминаю каждую из них, как она создавалась. Мы говорили с ним о книгах, когда это были еще рукописи, говорили и в редакции «Правды», и в детском издательстве, и у него дома, и у меня дома, и даже в курортном городе Ялте, где прожили вместе весну одного счастливого года.

Прекрасные книги для ребят сочинял Печерский!

Они известны не только у нас на Родине, но и в Болгарии, Чехословакии, Германской Демократической Республике, Польше, в Японии.

Николай Павлович Печерский известный детский писатель. Я говорю это не от своего имени, а от имени ребят, от имени читателей. Все, кто знал его, друзья по газете, по детскому издательству, редакциям журналов «Костер», «Пионер», «Мурзилка» и многие другие не забудут серьезного журналиста и застенчивого мальчишку.

Замолкло перо Николая Павловича, замолкла печатная машинка — нет больше очерков, репортажей, информаций, но его книги не замолкнут. Они были рождены им, и он в них остался: книги, в отличие от газет, переиздаются.

Михаил Коршунов

Спросите в нашем дворе, кто кем хочет быть, сразу затараторят: летчиком, инженером, капитаном. Даже Люська Джурыкина, рыжая девчонка с большими круглыми очками на носу, и та не отстает от мальчишек, говорит: «Изучу весь словарь и буду ученым человеком». Этот «ученый» человек день и ночь носится с толстым словарем под мышкой и шепчет про себя: «Абсурд, авторитет, адвокат, аксиома…»

Только у меня нет любимого дела. Сегодня хочется быть летчиком, завтра — китобоем, а послезавтра — футболистом или пожарником. Один раз я даже клоуном решил сделаться. Пришел из цирка, вымазал лицо красной и зеленой краской и давай выкидывать всякие штучки. Здорово получалось. Ребята просто-таки животы от смеха надорвали.

Из-за этого клоуна целая история вышла. Вечером, когда мы сели ужинать, отец как-то странно посмотрел на меня и спросил:

— Генка, почему у тебя ухо красное? Снова дрался?

— Я сегодня не дрался. Я в цирке был.

Отец встал и начал рассматривать мое ухо:

— Краской выкрасил?

— Я масляную не брал! Даже не знаю, где она лежит. Я акварельной.

— У тебя есть голова на плечах или нет?

О голове это был только первый вопрос. А потом и пошло, и пошло: до каких пор буду хулиганить, почему двойку по русскому языку принес, кто разбил в подъезде стекло…

Выручить меня попыталась моя бабушка, мать отца.

— Ну разве так можно, Паша! — сказала она. —Ты разве забыл, что у него нет матери? Ты же сам был ребенком!

— Пожалуйста, не заступайся! В его годы я уже на хлеб зарабатывал!

Часа два пилил меня отец. Походит по комнате, вспомнит что-то и снова спрашивает: «Кто Люську Джурыкину за косы дергал? Кто в фонтан камней набросал?»

Как будто бы я один во дворе! Камней я и в руки не брал, а Люську за косы таскают все. Даже из соседнего двора мальчишки приходят.

Нет, я просто не представляю, почему мне так не везет. Где что ни случится, всё на меня сваливают. Только и слышно: «Хулиган, разбойник, собачник!» Прямо хоть из дому не выходи!

Между прочим, я так и решил: буду сидеть дома, посмотрю, что из этого получится. Кстати, и занятие хорошее нашлось: я начал писать стихи.

Вначале мне казалось, что писать стихи легко. Придумал какую-нибудь тему и строчи, пока рука не устанет. Но получилось совсем не так. Сидел я целый вечер, а сочинил только несколько строчек. То рифмы никак не придумаю, то с размером не получается. Одна строчка длинная, а другая — короткая, как на костыле. Только на следующий день справился кое-как с этим стихотворением.

Но стихотворение все же получилось хорошее. О весне, кленах, о том, как я стою на берегу реки и «смотрю одиноко в пустынную даль». По-моему, ничуть не хуже, чем у настоящих поэтов. Даже петь можно.

Но петь дома как-то неудобно. Тем более, у меня нет ни слуха, ни голоса. Сел я к столу, притопываю ногой и бормочу:

Отец прислушался и спрашивает:

— Ты что шепчешь?

— Стихи читаю.

— Странные стихи. Кто это написал?

Вначале я хотел признаться, а потом подумал: «Зачем торопиться? Пусть сначала напечатают».

• 1/36
• Следующая