Далеко ли до Сайгатки? - Перфильева Анастасия Витальевна - Страница 16
- Предыдущая
- 16/44
- Следующая
Варя ложится животом на насыпь и смотрит в шурф: глубоко внизу, в забое, пляшет маленький светлый круг. В шурфе темно, но к канату дядя привязал электрический фонарик, он освещает стенки шурфа.
— Дядя, — кричит Варя, — тебе не страшно?
— Не-ет. — Голос у Бориса Матвеевича глухой, как из бочки. — Погоди, я вылезу, ты тоже спустишься.
— Хорошо! — кричит Варя, а сама отползает на животе от шурфа, и Маша звонко хохочет над ней.
С Камы летит свежий ветер, с шелестом пригибая высокую полынь. Пахнет горькой её прохладой. Густой ряд пихт и лиственниц синеет вдали. Просека делит лес пробором на две половины. Голубым глазком светится небо с той стороны. А здесь, на опушке, бронзовые дубы закрывают его над головой.
Под размашистой елью около шурфа разложен костёр. Огня нет, его завалили еловыми ветками, они тлеют, разбрасывая сладкий молочный дым. Это от комаров.
— Теперь на скважину побегу, — деловито говорит Варя. — А то там Спиридону с Верой Аркадьевной, может, чего нужно.
Она берёт из костра лохматую, со светящимися иглами ветку и, помахивая ею, бежит по просеке.
— Фу, заели, проклятые!..
Возле могучей лиственницы — не то качели, не то остов шалаша. Поднимается к небу трёхногая вышка. Под ней суетится, фыркает моторчик: ремень бежит к насосу, насос качает воду, а под треногой что-то стукает и сверлит, стукает и сверлит затоптанную вокруг землю. Это — буровая вышка. Тоже ищут в земле бокситы… И тренога вовсе не тренога, а называется — копёр.
Скоро две недели, как Варя приехала в Сайгатку, и каждый день здесь — как страница новой чудесной книги!
Дорога на завод шла через рощу, почти сплошь заросшую калинником.
Сегодня с утра Борис Матвеевич велел им троим — Спиридону, Гане и Варе — отвезти в лабораторию последние пробы из шурфов, и чтоб результат был готов завтра же, двадцать второго июня. Окажутся в пробах бокситы — очень хорошо. Не окажутся — значит, надо искать снова, закладывать новые дальние шурфы у Чёрного лога.
Цементный завод, в лаборатории которого делают анализы, находится в пятнадцати километрах от деревни Тайжинки. Дорога идёт сначала через рощу, потом по новому шоссе.
Дядя говорил: если разведка покажет запасы бокситов, на будущий год возле Сайгатки начнут строить большой алюминиевый завод.
Дорога в роще то петляет, то вытягивается. Калина уже отцвела. А Ганька рассказывала, весной деревья стоят белые-белые и дух такой, что голова гудит.
За рощей начинается бор. Огромные голостволые сосны и верхушки — как шапки.
До чего же хорошо!
Аукаются голосистые пичуги, стучит дятел. Спирька обещал: скоро пойдём ловить синиц. А ежа, которого он поймал для Вари, вчера выпустили. Еж долго обнюхивал высокую траву, подняв рыльце, прежде чем пуститься наутёк. Вот на ветках сосны мелькнула белка. Притаилась, свесив пушистый хвост, потом раз — метнулась на соседнюю сосну, взлетела крошечной дугой и пропала.
И чудны?е же здесь таратайки! Через оси колёс перекинуты две доски, на них плетёнка. Садись в неё, как в люльку, и катись.
Пегий у Спиридона — конёк спокойный, не то что Боярыня у Веры Аркадьевны, хотя та и бегает за хозяйкой по свисту вроде собачонки. Варя вспомнила Муху, щенков. Как-то они там, в Овражках? И мама с Наташей, Вадимка… Вот бы всех сюда!..
У Спирьки тоже пёс, помесь песца с собакой. Ну, этот строгий, не как Муха, и кличкой — Угрюм. Весной Угрюм ходил с дядей Борисом Матвеевичем и с Толей на охоту. Сейчас, опустив голову, Угрюм шагает за таратайкой и не глядит по сторонам и не помахивает хвостом. Спиря сидит на перекладине, Ганя рядом считает мешочки с пробами.
Гу-ук!
Из чащи неожиданно выпорхнул серый крыластый филин. Низко перелетел дорогу, чуть не ударился о ствол сосны.
— А, пралик тебя расшиби! — крикнул Спирька и взмахнул вожжой.
Пегий дёрнул таратайку. Варя повалилась в плетёнке и завизжала от удовольствия.
Возвращались из лаборатории уже к вечеру.
В плетёнке подпрыгивал обложенный соломой бочонок с керосином — получили в МТС, как велел дядя. Варя, Ганька и Спиридон сидели в плетёнке, разомлевшие от солнца.
Ещё издали увидели: на светлом вечернем небе, как на бумаге, три силуэта — Борис Матвеевич, Вера Аркадьевна и Толя стоят у шурфа. Вера Аркадьевна сейчас совсем как дядя — в сапогах, комбинезоне, перетянутом ремнём, только фуражка козырьком назад. Толя, длинноногий, как журавль, объясняет что-то. А вон и Маша, верхом на Боярыне, без седла, выезжает на заросшую повиликой межу, и кажется, Маша не едет, а плывёт по ярко-зелёному морю.
— Н-но, лешая! — грохочет она.
— Варя, купаться айда! — пищит спрыгнувшая Ганька.
Тут же за шурфами круглым глядельцем поблёскивает разлившийся из ручья бочаг. Кто это сидит на берегу? В треуголке из газеты, с удочкой в руке.
Ольга Васильевна, закинув ногу на ногу, забрасывает поплавок и, приложив руку к глазам, смотрит на подбегающую Варю.
— Варвара, добегаешься ты до солнечного удара.
— Не добегаюсь. Ой, бабушка, купаться скорей!
— Остынь прежде.
— Ой, бабушка, некогда!
Вода в бочаге закипела. Ганька, скинув платье, сажёнками поплыла по кругу. Варя разделась — и за ней. Ольга Васильевна выдернула поплавок.
— С вами наловишь! Рыбу мне всю распугали.
— А всё одно рыбе спать время, — крикнула Ганя и окатила Варю разноцветными брызгами. — Ольга Васильевна, с нами купаться айдате! Славно!
Потом все собрались у большого, разложенного среди поля костра. Звёзды, крупные, как бусины, высыпали на небе. Звенят и переливаются в овсах кузнечики. Иногда скользнёт над головой быстрая тень — летучая мышь.
Спирька с Толей натаскали с опушки хворосту. Он разгорелся дружно, жёлто-красное пламя искрами тянется к небу. Над костром подвешен котелок, в нём булькает вода. Ольга Васильевна наловила-таки за день несколько лещиков, к ужину будет уха.
— Спиридо-он, Анатолий Иванович! — кричит в поле Маша.
От тёмной опушки отделился кто-то большой и чёрный. Варя испугалась, потом вскочила и побежала навстречу. Это Спирькин отец, дядя Кирилл, тот самый, который разъяснял Варе в день приезда дорогу к разведчикам. Тогда, на чердаке в Овражках, рассказывая о Сайгатке, бабушка называла его «белоголовым Кирилкой».
— Час добрый, — говорит он степенно. (Видно, у отца перенял Спирька такой же говор.)
В руках у дяди Кирилла запотевший жбанчик.
— С бурильщиками просекой едем, глядим — огонёк. Не иначе, как вы. Дай, думаю, заверну. — Он ставит у ног Ольги Васильевны жбанчик. — Браги медовой гостям московским от наших колхозников, — и кланяется, а отсветы огня пляшут по загорелому лицу.
Бабушка кланяется тоже и так же степенно отвечает:
— Очень благодарны.
— Ужинать с нами садитесь, Кирилл Афанасьевич, — говорит Борис Матвеевич. — Ушицы свежей. Чем бы бражку откупорить?
— Дядя, вот ножик! — Варя протягивает ему кожаный чехол.
Пахнущий мёдом железный ковшик по очереди обходит всех сидящих у костра.
— Ганька, мне тоже пить? — громким шёпотом спрашивает подружку Варя.
— А пей! — фыркает та.
Варя хлебнула. В голову сразу ударил сладкий туман, закачался костёр…
— Варвара, довольно!
— Что, вкусно? Брага наша — такой в городе не сыщешь… — захохотал дядя Кирилл.
А Вера Аркадьевна с Машей уже разливали уху в миски, и Спиря торжественно подносил их, вкладывая в каждую деревянную расписную ложку.
…Большущая луна вылезла из-за лиственницы.
Костёр догорал, за ним, в темноте, всхрапывали и переступали ногами лошади.
Варя и Ганька взялись за руки и побежали в поле. Ноги не слушались, и было ужасно весело.
- Предыдущая
- 16/44
- Следующая
