Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага - Амаду Жоржи - Страница 4
- Предыдущая
- 4/118
- Следующая
Флори приехал в Аракажу лет десять назад в качестве администратора прекратившей своё существование «Компании варьере» Жота Порто и Алмы Кастро, труппы, на счету которой было триста представлений музыкального ревю «Где горит перец», проходивших с гораздо большим успехом в Развлекательном театре Рио-де-Жанейро, чем в гастрольных поездках на север страны. Когда молодой и восторженный Флори примкнул к труппе в Сан-Луисе, столице штата Мараньян, он еще не замечал за собой способностей быть администратором, как и не имел в этом деле опыта. Опыт, однако, он приобрел быстро, не очень мучаясь, за время поездок из Сан-Луиса в Белен и из Белена в Манаус и обратно. Вот что он заметил сразу, так это вспыхнувшую страсть к придурковатой португалке Алме Кастро, на которую она ответила взаимностью и заставила его оставить службу в фирме по экспорту пыльцы, дающей масло, – обычной работы, без каких-либо неожиданностей и эмоций. Не спуская глаз с богини и зная, что пианист предательски покинул её, Флори тотчас предложил себя и был принят. Вскоре же кроме работы пианиста на него были возложены обязанности помощника импресарио и главной звезды варьете во всём, что касалось практических вопросов, улаживания дел с хозяевами арендуемого театра, вопросами транспорта, владельцами отелей и другими кредиторами. С каждым переездом в новый город труппа уменьшалась, сокращалось число представлений остроумных, приносящих успех ревю. В Аракажу труппа так уменьшилась, что представление стало дополнительной частью киносеанса. Теперь только разве в глуши она могла себя именовать «Компанией варьере» Жота Порто и Алмы Кастро, а так она называлась маленькой театральной группой Алмы Кастро. В Ресифе Жота Порто со слезами на глазах пересчитал последнюю мелочь и оставил труппу, поцеловав Алму Кастро в лоб, а Флори в щеки – подозрительно! Так просто первый любовник, при виде которого девицы лишались сна, расстался с подмостками. И вот в Ресифе Флори оказался с декорациями, костюмами, скрипкой, четырьмя статистами, включая Алму Кастро, и без гроша в кармане, но стал импресарио и быстро достиг вершин своей театральной карьеры. Стараясь продемонстрировать свои способности, Флори нашел возможность показать труппу в Масейо, Пенедо и Аракажу. Однако в Аракажу, чтобы получить разрешение на выезд группы в Рио, Флори вынужден был остаться в качестве заложника. А Алма Кастро по прибытии в Рио-де-Жанейро должна была распорядиться об оплате долга администратора и бывшего жениха, арестованного Мароси, хозяином гостиницы, вместе с имуществом труппы. Однако в Рио её осчастливил дружбой и постелью верный ей комендадор Сантос Феррейра, ответственный и благородный член португало-бразильского общества и братства «старичков Алмы Кастро». Все они были страшненькие, богатые, щедрые, известные и немощные. И она забыла обо всём и о долге.
Какое-то время спустя благородный Мароси обнаружил, что пребывание администратора группы Алмы Кастро в его гостинице – жил он в семейном номере и ел за троих – обходится довольно дорого, а потому он дал несчастному денег, сказав, что прощает долг, и даже пообещал помочь приобрести билеты на поезд, но Флори нашел Ресиф симпатичным гостеприимным городом и пожелал здесь остаться. Он не бросил уже знакомого ему дела, а, использовав опыт и театральный реквизит, сделал карьеру: вначале служащий, потом компаньон, хозяин кабаре «Эйфелева башня», «Миромар», «Гарсон», «Тонкое золото» и, наконец, «Веселый Париж».
Тереза репетировала в костюме, сохранившемся от варьете: тюрбан, юбка, кофта. Большая часть тела была открыта глазам публики, вот только зачем? За пианино – Флори, меланхоличный Флори, не допускающий к ней поклонников ни литературно-артистического мира, ни юридического и тем более одонтологического. Сведущему в своем деле Флори нельзя было отказать в настойчивости и умении быть терпеливым, ведь, будучи хозяином кабаре и работодателем звезды, кто, как не он, был в лучшем положении?
В Терезу были влюблены все, и не меньше других Лулу Сантос. Хоть и с костылями, но славу бабника адвокат стяжал. Да и все прочие тоже, каждый по-своему. Поэт Сарайва открыто признавался ей в любви, читая сочиненные в её честь стихи, причем Тереза вдохновила его написать лучшие поэмы, целый цикл «Девушка цвета меди» – так назвал её сам поэт; хирург-дантист Жамил Нажар, араб с горячей кровью, предложил Терезе себя и счастье, пока она сидела перед ним с открытым ртом, а он вставлял ей золотой зуб; художник не сводил с неё своих глубоких голубых глаз и молчал. Молчал и рисовал её портреты на цветных афишах, и эти написанные акварелью на плохой плакатной бумаге портреты были первыми портретами Терезы Батисты, сделанными Женнером Аугусто, кое-какие он писал позже по памяти, а несколько лет спустя в Баии Тереза согласилась позировать в ателье Рио-Вермельо. Это был тот самый портрет, за который художник получил премию. На портрете Тереза была изображена в золотых и медных тонах, юная, красивая и одета так, как во времена «Веселого Парижа»: тюрбан баиянки, короткая батистовая кофта, надетая прямо на тело, и цветная юбка в оборках, ноги голые, блестящие.
Всем она улыбалась, со всеми была любезна и приветлива за подарки и ласку, которой её окружали, но всегда ждала настоящего чувства, испытывая необходимость в человеческом тепле. И это было непросто, возможно, потому, что единственной ее знакомой профессией была профессия служанки (а вернее сказать, рабыни), проститутки, любовницы, которая бросала её в постель к разным мужчинам. Вначале это случилось из страха, потом из необходимости заработать на жизнь. Когда же к Терезе приходило чувство, она отдавалась безудержно и бездумно, по любви и только по любви, никакая симпатия не вызовет такого шквала чувств. Ни хитрый Флори, ни услужливый дантист, ни язвительный Лулу Сантос, ни молчаливый художник с проникновенным взглядом, ни поэт – какая жалость! – никто не тронул её сердца, не воспламенил тлеющего огонька любви.
Если бы Лулу Сантос сказал ей: «Милая, я хочу с тобой спать, страстно хочу тебя, и, если этого не произойдет, я буду очень страдать», Тереза легла бы с ним в постель, как это она делала не раз с другими, зарабатывая на жизнь, холодная, безразличная, выполняя обязанность. Ведь она была у адвоката в долгу, и, пожелай он её, она бы не отказала, а согласилась, как бы тяжело ей ни было. Пожелай её заходящийся в кашле чахоточный поэт, скажи ей, что он умрет счастливым, если последнюю ночь проведет в её постели, она легла бы и с ним. С адвокатом – из благодарности, в счёт долга, с поэтом – из сострадания. В подобных случаях ни отдаться страсти, ни симулировать её она не была способна. Слишком дорогой ценой заплатила за то, что могла теперь быть самой собой.
Ни адвокат, ни поэт её о том не просили, они лишь появлялись перед ней и ждали, оба её желая, но не в оплату долга и тем более не из милостыни. Все же остальные, которые просили, а Флори просил, и не раз просил, молил, стонал, ничего не получали. Ничто её не интересовало, даже деньги, которые можно было скопить; что-то еще у неё звенело в сумочке, а потом, она надеялась, что понравится публике как исполнительница самбы; Терезе так хотелось быть себе самой хозяйкой, хоть какое-то время.
Недавно приехав в Аракажу, Тереза сняла комнату с полным пансионом в доме старой Адрианы (по рекомендации Лулу) и тут же получила предложение от Венеранды, хозяйки самого дорогого заведения. По манере держаться, носить шелка, туфли на высоких каблуках Венеранда походила на куртизанку с Юга, ей никак нельзя было дать тех лет, что записаны были в её свидетельстве о рождении. Ещё девочкой Тереза слышала её имя от капитана, уже тогда мадам властвовала в Аракажу. Узнав о приезде в город Терезы, скорее всего, от Лулу Сантоса, завсегдатая её заведения, который – кто знает? – может, и знал прошлое девушки, мадам сама явилась в пансион старой Адрианы.
Раскрыв веер, Венеранда села и, холодно взглянув на любопытную Адриану, вынудила её уйти.
– Да ты еще красивее, чем мне рассказывали, – начала она разговор.
- Предыдущая
- 4/118
- Следующая
