Тропами подводными - Папоров Юрий Николаевич - Страница 13

Через минуту у самого дна замечаю, как другой цветок в низенькой красноватой корзиночке движется по дну, да еще с целым бугорком. Присматриваюсь, сомнения нет — цветок передвигается. Ныряю, Бугорок замирает, а махровая астрочка убирается в свой теремок. Концом стрелы переворачиваю бугорок. Тут же из него показывается кумачовая клешня, она опирается о землю и бугорок-раковина возвращается на место. Снова опрокидываю раковину, и прежняя картина повторяется, правда, теперь клешня успела щипнуть наконечник стрелы. Хозяин дома — рак-отшельник оберегает себя от врага, а сидящая на раковине лошадиная актиния, сознавая, что она бессильна что-либо предпринять в этой ситуации, ждет, когда минует опасность. Зато, когда я уберусь, актиния распустит свой цветок-щупальца, и тогда уже большинство врагов рака-отшельника не посмеет приблизиться к раковине без риска быть пораженным ядом стрекательных клеток актинии. В свою очередь рак щедро расплачивается с актинией. Передвигаясь и мутя донные осадки, к которым относятся и остатки с его собственного стола, рак создает вокруг актинии богатую питательную среду.

Поднимаюсь за воздухом и, снова нырнув ко дну, огибаю подводную скалу. За ней открывается еще более увлекательная картина: коралловые нагромождения со своей многоликой растительностью подковой охватывают ровную, словно белилами выкрашенную поляну с единственным черным чурбачком посередине. Обугленной головешкой оказывается похожая на гигантскую, но неповоротливую гусеницу, с торчащими по сторонам остроконечными выростами, съедобная голотурия-трепанг — лакомое блюдо на столе Восточной Азии и совершенно неупотребляемая в пищу на Кубе.

По поляне скользит тень. Быстро поднимаю голову и всего в трех метрах вижу удесятеренное в размерах «лицо» моего засушенного «дьяволенка» с той еще разницей, что встреча происходит не в кабинете. Невольно становится жутковато. В легких уже мало воздуха, но я прижимаюсь ко дну и инстинктивно подтягиваю руку с ружьем, направляя его в сторону манты. Однако та, не обращая на меня ни малейшего внимания, величаво, как орел в свободном полете, степенно и ритмично взмахивая своими плавниками-крыльями, следует своей дорогой.

На поверхность за воздухом вылетаю как пробка из бутылки шампанского.

Армандо, будучи свидетелем сцены, приближается ко мне и поясняет:

— Чико, никогда не связывайся с этой рыбой. Она хотя и безобидна, но чертовски сильна. Ранишь, утащит в море и стрелу потеряешь.

Я потом не раз думал над легендами о «смертельных ласках морского дьявола». В переводе на русский язык «манта» (манто, мантия, мантилья) означает покрывало, плед, шаль. Так, даже в имени этой рыбы есть нечто дающее представление об объятиях сильного, гибкого животного.

На самом деле оказалось, что реальной опасности манты не представляют. Строение пасти манты и расположение в ней зубов не позволяют рыбе хватать и рвать пищу. Пугающая своим видом, манта питается мальками, мелкими ракообразными и всем тем, что относится к планктону, хотя ее крепкие челюсти и зубы в состоянии перемалывать и твердые раковины отдельных моллюсков. А наводящие страх на суеверных рыбаков мощные движения плавников служат этой рыбе лишь для того, чтобы подталкивать пищу поближе ко рту и передвигаться.

Тело манты имеет почти правильную форму ромба. Вместе со скатами это единственные рыбы, размеры которых определяются не в длину, а в ширину. Туловище манты заканчивается двумя маленькими плавниками, очевидно стабилизаторами и удлиненным, ничем не вооруженным хвостом-плетью.

Я уже говорил об эстетическом наслаждении, которое испытывал при встрече с мантой. Новичка завораживает неторопливость, медлительность, этакая тропическая «леность» не только мант, но и многих других рыб. Однако новичок еще не знает, сколь обманчива эта флегматичность и какой начинена она взрывной силой!

Мне пришлось убедиться в том, какой моментальной реакцией обладают рыбы, когда мы впервые вышли в море вместе с азартным подводником и отличным фотографом Альберто.

Он обнаружил на дне илистой ложбины пару крупных скатов, зарывшихся в песке, и предложил мне попозировать. По его плану я должен был идти на скатов с ножом в руке.

Если манты и скаты-орляки свободно плавают, то скаты-хвостоколы, например, любят зарываться в ил и песок. В придонных осадках они находят себе пищу — разных моллюсков, рачков, червей, иглокожих. Мостовидные зубы скатов приспособлены к размельчению твердых панцирей. Скаты разбрасывают плавниками грунт и ложатся на дно. Взмученная земля затем оседает и закрывает их. Возможно, в таком состоянии эти рыбы и отдыхают.

Так вот, впервые увидев скатов на дне морском и не имея об их нравах еще, собственно, ни малейшего представления, я не раздумывая отбросил ружье, вынул из кобуры нож и нырнул к тем глазам, что были покрупнее. Контуры тела ската смутно улавливались под слоем песка, из-под которого отчетливо виднелись лишь конец хвоста и пара выпученных, как у жабы, глаз.

Чувствую, как неожиданно в душе начинает зарождаться опасение, но продолжаю двигаться. Полтора метра остается до ската, забываю о фотографе и борюсь с приближением страха, страха перед неизвестностью. Одолеть его помогает более сильное чувство — желание открыть для себя эту неизвестность. Метр, еще ближе…

Короткий, но сильный удар в лезвие ножа, или мне только это кажется. Ощущаю резкую боль в запястье и ничего не соображаю больше. Кругом густое, мутное облако. Наконец рывком выпрямляю тело, поднимаюсь и только теперь вижу, как скат, почти по самому дну, плавно удаляется от меня.

Если бы хвостокол, а это был именно морской кот с размахом плавников не менее метра, пожелал вторично атаковать меня, я не смог бы оказать ему решительно никакого сопротивления.

Смешанные чувства охватывают меня. Я жив и невредим. Проявил храбрость. Однако сколь мощной и молниеносной была атака хвостокола. Думаю о том, какой же снимок получится у Альберто, коль скоро и хвостокол и я в самый интересный момент оказались в сплошной мути. А где-то в глубине сознания предательски разворачивается мысль, что если бы удар шипа пришелся не в нож? Альберто, должно быть, знал, что хвостокол опасен…

Когда я уже вложил нож в ножны и подтянул со дна ружье, ко мне подплыл Альберто.

— Послушай, ты чего так близко? Я не успел тебя предупредить…

Отгоняя мысль о том, что Альберто, возможно, как раз и ждал такой острой встречи, чтобы получилось настоящее, сенсационное фото, отвечаю вопросом:

— Ты сумел сфотографировать?

Альберто отрицательно покачал головой.

Мы забрались в лодку и тут же к нам присоединился наш третий товарищ. С ним я познакомился в прошлое воскресенье. Он поразил меня тогда своей способностью вдвое дольше меня находиться под водой, непринужденностью и легкостью, с какими он чувствовал себя в море. Он садился и ложился на дно, как на ковер своей комнаты, забирался в любые гроты и расселины. За все хватался голыми руками. Он был совершенно лишен чувства страха.

У моего нового знакомого было длинное и сложное имя, и мы с Альберто прозвали его Бентосом.

Сперва Бентос было рассердился, подумав, что это слово означает какое-то ругательство на русском языке. Но когда мы объяснили ему, что это живые организмы, способные жить на дне, он успокоился.

Дело в том, что в день знакомства, когда мы возвращались в порт, Альберто рассказал мне, что его приятель — отличный парень, но упорно не желает идти учиться, и спросил, что я думаю по этому поводу. Я ответил:

Когда на Кубе созданы все условия для того, чтобы любой мог получить образование, только глупый человек может продолжать наклеивать в мастерской резиновые заплаты на автомобильные камеры, имея при этом двухлетнее образование.

Бентос и впоследствии долго и упорно не желал учиться, а в остальном был прекрасным парнем: веселым, жизнерадостным, трудягой и в воде не знал себе равных. Он свободно нырял на глубину двадцать метров и там собирал самых крупных рыб. Никто никогда не мог сравниться с ним результатами охоты.