Сокровище любви (Любовь и колдовство ) - Картленд Барбара - Страница 12
- Предыдущая
- 12/40
- Следующая
Он работал не покладая рук, стараясь привести в порядок комнату, — Андре полагал, что в прежние времена это была маленькая гостиная, — а затем отправился на кухню.
Вскоре до Андре, который находился на балконе и чистил апельсин, сорванный с одного из деревьев в саду, донесся удивительно аппетитный запах.
Андре сидел на балконе, представляя себе, как мог выглядеть дом дяди в прежние времена, когда были живы его хозяева, какими уютными, должно быть, были комнаты, обставленные по вкусу его тетушки, насколько он помнил, изящной, очаровательной женщины; как истинная француженка, она очень умело вела хозяйство.
В доме, вероятно, было много слуг; дядя был богатым человеком, и Андре не сомневался, что семья его жила в имении де Вийяре с той роскошью и комфортом, какие только возможны в чужой стране.
«Интересно, — думал Андре, — мог бы я жить на Гаити?» Но он знал, что душа его всегда страстно рвалась во Францию, несмотря на внешний налет английских привычек и английский образ жизни.
Прежде чем семья его вынуждена была бежать в Англию, спасаясь от ужасов французской революции, Андре успел ощутить пышность и великолепие, а также оценить власть и авторитет, которыми пользовался его дед — знатный вельможа, обладавший обширными поместьями с сотнями подчиненных его воле людей.
Да, так оно и было: дед Андре наслаждался всеми почестями, какие соответствовали его высокому положению, а дядя был богат и могуществен.
У него теперь не осталось ничего, кроме титула, и он подумал, что, если поиски сокровища не увенчаются успехом, ему придется вернуться в Англию и попытаться подыскать себе какую-нибудь службу, чтобы содержать себя и свою стареющую мать.
Андре прекрасно знал, что мать его страстно мечтает о том, чтобы он женился.
Но если раньше любая знатная аристократическая французская семья сочла бы за честь выдать свою дочь за графа де Вийяре, то при нынешних обстоятельствах Андре было не на что рассчитывать, пока он не сможет предложить невесте ничего, кроме титула.
Вся его мужская гордость восставала против того, чтобы взять жену с тугим кошельком и быть потом у нее на побегушках.
Одно дело — просто приданое, и совсем другое — когда женщина фактически оплачивает все расходы своего мужа, и он вынужден обращаться к ней даже за карманными деньгами.
Ни за что не женюсь, решил про себя Андре, пока не найду девушку, состояние которой не будет превышать моего.
Он все еще сидел на балконе, погруженный в свои невеселые размышления, когда Тома сообщил ему, что обед готов.
Осторожно переступив через расколотую раму и обломки каменной кладки, Андре вошел в комнату и обнаружил, что Тома соорудил стол из деревянного дорожного саквояжа и разложил на нем приготовленную еду.
Стулом служил обрубок ствола какого-то дерева, а тарелками — громадные листья, явно сорванные с веток, заглядывавших в окна комнаты.
Зато у него были нож и вилка, которые Жак положил ему в дорогу, так что Андре было чем разрезать своего цыпленка, приготовленного по-креольски и восхитительного на вкус.
К тому же Тома отыскал где-то в непроходимых зарослях сада, окружавшего дом, початок спелой кукурузы и несколько маленьких сладких помидорчиков.
Андре был голоден и с удовольствием воздал должное пище, приготовленной негром с таким искусством.
Он запивал свой обед ледяной прозрачной водой; Тома объяснил, что достал ее из колодца, который нашел в крытом дворике в центре усадьбы.
На мгновение Андре заколебался, вспомнив, что в дни войн и революций колодцы часто бывали отравлены или, что еще хуже, туда сбрасывали мертвые тела.
Однако вода оказалась кристально чистой, и в эту минуту она показалась Андре несравненно вкуснее самого тонкого французского вина.
— Завтра куплю продукты, тарелки, чашки, стаканы, — бормотал Тома, — щетки и полотенца.
Андре засмеялся.
— Давай я лучше напишу тебе список, — предложил он. Но тут же сообразил, что негр вряд ли умеет читать.
— Тома знает, что нужно! — с достоинством сказал тот, и Андре только пожал плечами, улыбаясь, довольный, что может целиком на него положиться.
Взяв с тарелки, сделанной из листа, банан и очищая с него кожуру, Андре вышел в сад.
Солнце уже садилось, и опускающиеся сумерки делали все вокруг странным и таинственным. Летучие мыши почти неслышно проносились над головой; в небе уже зажигались первые звезды.
Влажный горячий воздух напоминал о теплом, волнующем теле женщины, уставшей от любви. Андре подумал об Оркис, но тут же постарался прогнать эти мысли.
В этот момент ему показалось, что где-то далеко, на очень большом расстоянии, послышалась барабанная дробь.
Он прислушался, но больше ничего не услышал; он подумал, уж не почудилось ли ему это.
Теперь в воздухе слышен был только тонкий писк летучих мышей да время от времени в кустах бугенвиллии раздавались хриплые, пронзительные крики длиннохвостых попугаев.
Все это казалось частью той тайны, которой были окутаны Гаити и верования его жителей;
Андре попытался вспомнить все, что он знал о воду, то немногое, что он читал об этом и что успел рассказать ему Керк, пока они плыли из Америки с грузом форменной одежды для армии Дессалина.
Он припомнил, что в течение прошлого столетия около миллиона чернокожих были вывезены из-за океана и проданы на рынках Санто-Доминго.
Для них жизнь на острове начиналась свистом хлыстов надсмотрщиков и жестокими истязаниями, казавшимися Андре невероятными, так же как и большинству англичан.
Уильям Уилберфорс, ратовавший за отмену рабства, рассказывал недоверчивым членам парламента чудовищные истории о том, как на Гаити хозяин может совершенно безнаказанно застрелить своего черного раба просто потому, что ему хочется продемонстрировать точность своего нового пистолета, только что прибывшего из Европы, а некоторые закапывали своих рабов по шею в землю, выстраивая из их голов ряд для игры в шары.
Керк поведал Андре о владельце плантации Галлифе, который сначала сек своих рабов, а потом заливал в открытые раны соляной раствор и втирал перец.
Плантатор с Ла Гранд-Ривьер прибил уши одного из негров к стене гвоздями, затем отсек их лезвием бритвы, велел зажарить и заставил несчастного съесть их.
Хозяина плантации Плэн-де-Гонев прозвали Мистер Деревянная Нога за то, что всякий раз, когда ему удавалось поймать сбежавшего раба, он приказывал отрезать ему одну ногу, и если тот оставался жив, что бывало нечасто, отрезанную ногу заменяли деревянной.
Самым распространенным орудием пытки на Гаити был длинный хлыст, сплетенный из полосок воловьей кожи, а мрачное слово «taille», что означало «сечь, резать или рубить» человека до тех пор, пока он не превращался в кровавое месиво, — стало символом всей истории острова.
Женщин-негритянок избивали хлыстом так же часто, как и мужчин, и хотя попадались и добрые господа, хорошо обращавшиеся со своими рабами, все же эти чернокожие значили для них меньше, чем любимая собака или кошка.
Единственным утешением, единственным лучом надежды для этих несчастных были их религиозные верования, ритуалы воду, которые они привезли с собой из Африки.
Это была магическая религия, поклонение многим духам, и до Андре доходили слухи, что папалои — жрецы-короли и мамалои — жрицы-королевы обладали удивительной таинственной силой и были способны возвращать к жизни умерших в облике зомби.
Андре никогда раньше этому не верил, но теперь постепенно пришел к мысли, что в этом удушающе жарком и влажном климате он начинает верить в такие вещи, над которыми только посмеялся бы, будь он в Англии.
Благодаря воду, по сути дела, и началась революция; эта религия стала сердцем тайного общества, объединившего рабов на всех плантациях Гаити.
Папалои и мамалои, естественно, стали руководителями восстания, так как они происходили из высшего класса рабов — тех, кто прислуживал в доме, а значит, стоял на более высоком уровне по сравнению с другими.
- Предыдущая
- 12/40
- Следующая
