Пеперль - дочь Жозефины - Мутценбахер Жозефина - Страница 11

– Может, ты перестанешь вертеться и, наконец, сделаешь то, что я тебе велел? Ссы мне в рот!

Да, тут ничего не поделаешь, думает Пеперль, раз уж он такой упрямый. И она начинает ссать в графский рот. «Прав был Ферди, – думает при этом она, – граф действительно свинья свиньёй. Впрочем, меня больше всего интересует, когда же этот старый козёл меня, наконец, выебет. Как он это сделает, мне сейчас совершенно без разницы».

Мочевой пузырь опустошается, граф со смаком проглатывает последние капли и поднимается на ноги. Лицо у него пунцовое, борода немного растрепанная и мокрая, его глаза блестят, он точно в дурмане.

– Юная Мутценбахерша, какая сладкая у тебя манда. Теперь я вылижу её так, что у тебя голова пойдёт кругом!

«Ну вот, наконец, что-то и мне перепадёт», – думает Пеперль.

Он одним махом сметает девочку со скамьи, и сам укладывается на неё.

– Присядь надо мною на корточки!

Сообразительная Пеперль мигом соображает, что от неё требуется. Она устраивается на корточках, поднеся пиздёнку прямо к его рту, борода и усы приятно щекочут промежность.

– Ну не так плотно. Приподнимись чуточку, – пыхтит старик, – чтобы я мог дотянуться и до твоей сраки. Сейчас ты будешь виртуозно вылизана, разок языком по манде и разок – по жопе. Но горе тебе, если ты потечёшь! Я ни одной женщине так не даю кончить, каждая должна потом тосковать по мне, я никогда не удовлетворяю баб полностью. Тогда все они снова приходят ко мне, потому что каждая надеется, что когда-нибудь я всё-таки дам ей истечь. Но я не позволю ни одной сраной манде кончать в мой благородный рот. Нет, нет, этого я не позволю!

При этом он по всем правилам искусства вылизывает Пеперль поочередно, как обещал, и жопу, и манду. Пеперль же думает про себя: «Пусть этот старый осёл болтает себе всё, что ему взбредёт в голову, а я всё-таки потеку, он этого даже не заметит». Но он заметил, потому что Пеперль не смогла подавить сладострастного стона. Она так низко опускается на лицо графа, что секель почти затыкает ему рот. В последний момент граф сбрасывает её с насиженного места, и Пеперль стонет от разочарования. Однако граф не настолько бессердечен, как проистекает из его поступка, ему лишь хочется увидеть со стороны, как потечет Пеперль. Он укладывает её спиной на скамейку и пальцем доводит до оргазма. Пеперль до предела раскидывает в стороны ляжки, стонет и жадно хватает ртом воздух; она больше не может сдержаться, выгибает вверх свой животик и, наконец, наконец, из неё изливается живительная струя. Она умирает от наслаждения, тело её оседает, а граф тем временем глубоко ввинчивает палец ей в пизду.

– Так, Мутценбахер, ты хорошо протекла? – Граф сосредоточенно облизывает палец. – Да, – гордо объявляет он, – я ещё могу удовлетворить женщину... Тебе это пришлось по вкусу?

– Да, господин граф, – говорит Пеперль теперь с блаженной томностью.

– Надеюсь, что отныне ты часто будешь приносить мне свою манду?

– Конечно, с удовольствием, господин граф!

– В таком случае я, может быть, когда-нибудь окажу тебе честь и выебу хуем. Но ты, голубушка, направляясь ко мне, никогда не должна подмывать манду и сикать.

– Ладно, господин граф!

– А сейчас возьми вот это и купи себе шёлковые чулки.

Граф вынимает из нагрудного кармана несколько банкнот, сворачивает их в трубку и втыкает в усталую пизду Пеперль. Он не произносит больше ни слова, пока Пеперль одевается, и только уже проводив её до дверей, очень тихо напоминает:

– Не подмывать манду и не ссать заранее. Тебе ясно?

На углу Штернвартештрассе и Гюртеля уже ждёт господин Кукило. Пеперль, не переводя дыхания, несётся к нему по улице, уже издалека размахивая трубочкой банкнот, которые крепко сжимает в руке. Господин Кукило с важностью принимает и пересчитывает деньги. К его приятному удивлению там оказывается даже шесть купюр по десять шиллингов. Он радостно улыбается и треплет Пеперль по щеке. В награду он покупает ей в кондитерской мороженое за пятьдесят грошей. Тут Пеперль просто сияет, она до глубины души счастлива. Не только потому, что пиздёнка её получила удовольствие, но и потому также, что может позволить себе полакомиться. Она уже хорошо умеет считать деньги, но только если дело касается монет. Один или два шиллинга она, вероятно, с большой неохотой выпустила бы из рук, однако бумажки совершенно ничего ей не говорят. Но тем больше говорят они господину Кукило, он быстро прячет их в карман и с умилением взирает на уписывающую за обе щёки мороженое девочку. Кукило отдаёт себе ясный отчёт в том, что в её лице он обеспечил себе дело на всю жизнь. Он думает о том, что эта девочка ещё принесёт ему ощутимые суммы и что не все потенциальные клиенты такие грязнули, как граф. За любую смазливую девчонку он, конечно, тоже получал бы значительные суммы, но дочь самой Мутценбахер – это, конечно, другой коленкор. Жаль, что у покойной Мутценбахер был только один ребёнок, ей следовало бы нарожать целую дюжину, и одних лишь девочек!

Между тем Пеперль справляется со своим мороженым и теперь ласково скрашивает:

– Сейчас пойдём к тебе?

– Да, пошли!

Дорогой Пеперль рассказывает о своих приключениях с графом, и Кукило этот рассказ отчасти забавляет, отчасти приводит в возбуждение.

– И ты и в самом деле написала ему в рот?

– Разумеется, он так на этом настаивал, и всё время без устали втолковывал мне, что его благородный хуй слишком уж хорош для моей «сраной манды». Меня это просто взбесило, потому что у меня вовсе не «сраная манда», разве не правда?

– Конечно, правда, мышонок, у тебя милая, красивая и славная дырочка, и через эту дырочку мы сейчас так поебёмся, что ты услышишь пение ангелов.

Господин Кукило отпирает дверь своего салона, и Пеперль сразу овевает аромат разнообразных помад и туалетной воды, который представляется малышке самым чарующим запахом на свете. Кукило подвигает кожаную скамейку вплотную к большому зеркалу, велит Пеперль раздеться и сам быстро стягивает брюки. Пеперль, любуясь, смотрит на его тонкий белый хер, который, подобно копью наперевес, поднимается до самого пупка. Она бросается к нему и, точно конфету, восторженно берёт в рот.

– Довольно, – останавливает её Кукило, – может так статься, что на меня тут же накатит, а я хочу, прежде всего, поебаться с тобой по-настоящему. Ложись-ка на скамью и пошире разведи ножки, поторопись, а то я сейчас спущу.

Пеперль видит, как у него на хуе наливаются вены, а в них пульсирует кровь. Девочка не может это так оставить и заново хватается за макаронину. Однако теперь парикмахер становится груб, ему не терпится, наконец, вогнать свою шишку для ебли в её мокрую и скользкую дыру. Пеперль успела уже многому научиться и хочет перевозбудить его до такой степени, чтобы осуществилась поставленная ею цель и из него излилось бы семя, и тогда в конце концов она увидит воочию, как из хуя мощным потоком забьёт влага жизни. Ибо для неё само собой очевидно что у Кукило должен быть обильный выброс. Однако он отстраняется от неё: дескать, хватит, ложись на скамью. Пеперль послушно укладывается. Кукило двумя пальцами раздвигает ей пизду, делает несколько пробных движений в воздухе и затем вбивает хуй глубоко в пиздёнку. Пеперль закатывает глаза, старательно двигается навстречу, у неё такое чувство, что этот милый и с тоской ожидавшийся хер находится у неё одновременно повсюду: во рту, в пизде и в жопе. Через секунду Ферди со стоном вбрызгивает свой елей в преисполненную похоти дыру, затем извлекает наружу промокший до основания хуй.

– Так, – удовлетворённо произносит он, и, увидев испуганное личико Пеперль, которая решила, видимо, что на этом всё для неё закончилось, спешит её успокоить, – излишек спермы сброшен и лишь сейчас начнётся по-настоящему неторопливое наслаждение.

«Ну, наконец-то», – думает Пеперль и поворачивается к нему. В этот момент она видит себя в зеркале. Ещё дома она уже пыталась рассматривать свою пизду в зеркале, однако как следует это никогда ей не удавалось. Во-первых, мутценбахеровское зеркало давало очень нечёткое и размытое отражение, и, во-вторых, висело оно на стене, таким образом, ей приходилось рассматривать себя стоя. А в таком ракурсе она могла увидеть только волосы на пизде да секель, который после её игр часто с дерзкой нескромностью высовывался вперёд. Здесь же она с раскинутыми ногами лежит на кожаном диване непосредственно перед зеркалом, дающим ясное изображение, она видит широко раскрытую дыру, из которого тонкими ниточками стекает сперма Ферди. Она видит свою коричневатую сраку, видит розоватые срамные губы и раззадоренный, всё ещё или уже вновь подёргивающийся секель. Её охватывает неукротимое желание надрочить этот секель, и когда она протягивает туда палец и видит отражение этого жеста в зеркале, всё существо её с удвоенной силой вновь пронизывает пароксизм страсти. Кукило наблюдает за игрой похотливой и сладострастной девчонки и нежно проводит пальцем по её раковине.