Бескрайние земли - Амаду Жоржи - Страница 30
- Предыдущая
- 30/72
- Следующая
Старик развел руками.
— Все равно придется будить.
Они похлопали в ладоши, но в доме никто не отозвался. Тишина. Окраинная уличка в поселке Феррадас. Небольшие глинобитные хижины; некоторые из них покрыты соломой, две-три — черепицей, большинство — железом. Здесь жили распутные женщины, сюда в праздничные дни приходили работники с фазенд за любовью. Старик постучал посохом в дверь. Постучал еще и еще. Наконец послышался сонный голос женщины:
— Кто там? Какого чорта вам нужно?
Тут же мужской голос добавил:
— Ступай дальше… Здесь полно… — и человек закатился довольным смехом.
— У них посетители… — заметил юноша. Ему казалось невозможным передать покойника дочерям, когда те спят с мужчинами.
Старик на мгновение задумался:
— Выхода нет… Надо же все-таки сдать его…
Сеаренец вмешался в разговор:
— Не лучше ли обождать?
— Ну, а с ним что делать? — и старик показал на труп. — Его давно пора хоронить. Надо бедняге успокоиться…
И закричал:
— Лусия! Виолета! Лусия!
— Ну что тебе там еще надо? — спросил на этот раз мужской голос.
Старик кликнул третью дочь:
— Мария! Эй, Мария!
На пороге соседнего дома показалась старая заспанная женщина. Она вышла, чтобы отругать за шум, но, увидев покойника, остановилась и только спросила:
— Кто это?
— Их отец… — ответил сеаренец, показывая на дом.
— Что, убили его? — поинтересовалась женщина.
— Нет, умер от лихорадки…
Женщина подошла к ним. Взглянула на труп и отвернулась. Лицо ее исказилось от ужаса:
— Какой кошмар!..
Старик спросил:
— Они дома? Что-то никто не выходит…
— У них этой ночью была пирушка. Праздновали день рождения Жукиньи, что гуляет с Виолетой. Пьянствовали до утра. Поэтому и не просыпаются.
Она тоже стала кричать вместе со стариком:
— Виолета! Виолета!
— Что там такое? Какого дьявола вам нужно?
Женщина пронзительно закричала:
— Это твой отец!
— Что? — донесся из дома пораженный голос.
— Твой отец!
На мгновение наступила тишина, сменившаяся вскоре шумом; люди в доме заметались. Дверь открылась, и в ней показалась женская голова. Виолета увидела группу людей, вытянула шею и узнала в покойнике отца. Она испустила крик. Шум в доме усилился.
Вскоре вся улица пришла в движение. Из домов высыпали женщины, за ними стали выбираться и ночевавшие у них мужчины. Проститутки вышли полураздетые, некоторые были в одной рубашке. Они окружили покойника, вполголоса обменивались замечаниями:
— Умер от лихорадки…
— Никто от нее не выживает.
— Не заразит он здесь еще кого-нибудь?
— Говорят, зараза передается даже по воздуху…
— Лучше бы его поскорей похоронить…
— Он так долго не видел дочерей… Когда он узнал, что они сбились с пути, то пришел в ярость…
— Говорят, что он не появлялся в Феррадасе, потому что ему было стыдно.
У женщин помятые лица — это мулатки, негритянки, одна или две белые. На ногах и руках, а у некоторых и на лице следы побоев. В воздухе носился запах спиртного перегара, смешанный с дешевыми духами. Одна мулатка с копной растрепанных волос подошла к покойнику:
— Я один раз спала с ним… Это было в Табокасе…
Наступила тишина. Виолета все еще стояла у порога, боясь приблизиться. Мулатка распорядилась:
— Несите его в дом.
Вышли и Лусия с Марией. Лусия причитала: «Отец мой, отец мой!» Мария подошла тихонько, с испуганными глазами. За ними появилось несколько мужчин. Одна из женщин пошутила:
— Жукинья, твой тесть умер…
Старик одернул ее:
— Имейте уважение к покойному…
Другая обругала ту, что позволила себе шутить:
— Грязная шлюха…
Подняли гамак, отнесли его внутрь. Все вошли в дом. Некоторые мужчины еще застегивали брюки; женщины пришли как были, полуголые. Все они казались одного возраста, кожа одного цвета, у всех был одинаково болезненный вид. Это были людские подонки, затерявшиеся здесь, на краю света. Пять комнатушек, из которых состоял дом, были заняты пятью женщинами; покойника пришлось положить на постель Виолеты в первой комнате. Старик зажег огарок свечи, которая уже почти догорела. На стене над кроватью висела гравюра святого Бонфима и была наклеена вырезанная из журнала фотография с изображением белокурой голой женщины. Лусия рыдала, Мария убирала покойника, Виолета отправилась за свечой. Люди заполнили коридор. Жукинья прошел в дом, добыл бутылку кашасы и стал угощать ею людей, принесших покойника. Мария сняла гитару, висевшую у изголовья кровати, на которую положили покойника.
Старик сказал сеаренцу, показывая на Марию, проходившую с гитарой:
— Я знал ее, когда она была еще девчонкой. Хорошенькая была. Потом стала такой красивой девушкой… Она вышла тогда замуж за Педро. Теперь и не скажешь…
— Ну, еще остались следы…
— Распутная жизнь быстро пожирает красоту женщины.
Юноша с интересом поглядывал на Марию.
Некоторые женщины пошли одеваться. Перед тем как уйти, один из мужчин предложил Лусии свою помощь. Виолета с Жукиньей долго подсчитывали, во что им обойдутся гроб и похороны. Получалось дорого. Они вошли в комнату, где возле покойника находились Лусия и Мария. Стали обсуждать вчетвером. Жукинья держал себя как член семьи. Подсчитали имевшиеся деньги, оказалось, что на покупку гроба не хватит, да и место на кладбище стоит очень дорого.
— Придется похоронить прямо в гамаке… — сказала Лусия. — Покроем его простыней.
Виолета, уже успокоившаяся после первого приступа отчаяния, спокойно сказала:
— Я вообще не понимаю, почему его сразу не похоронили возле дороги… Он никогда не интересовался нами…
— У тебя просто нет сердца… — прервала ее Мария. — Не знаю только, чего ты раскричалась, когда увидела его… Притвора… А он был хороший человек.
Виолета хотела было ответить, но Мария продолжала:
— Ему было стыдно, что мы гулящие… Он очень переживал… Не то чтобы он нас не любил…
В коридоре старик, принесший покойника, рассказывал пришедшим, как человек умер, как в три дня подорвала его силы эта проклятая лихорадка.
— Никакое лекарство не помогло ему… В лавке фазенды Бараунас за ним остался большой долг за лекарства… Ничего не помогло.
В комнате, где лежал покойник, продолжалось обсуждение предстоящих похорон. Лусия, женщина религиозная, предложила пригласить брата Бенто для отпевания. Жукинья выразил сомнение, что монах согласится прийти:
— Он ведь не ходит в публичные дома…
— Откуда ты это взял? — спросила Виолета. — Когда у нас умерла Изаура, он пришел… Только дерет он здорово.
И она ничего больше не сказала: ей не хотелось, чтобы люди подумали, будто она не любила отца. Жукинья поддержал ее:
— Он приходит только за большие деньги. Меньше чем за двадцать мильрейсов не пойдет…
Лусия собиралась уже отказаться от своего проекта:
— Ну, раз так, не будем звать… — Но посмотрела на покойника, на его худое, позеленевшее лицо, которое как будто улыбалось в оцепенении смерти. И с ней началась истерика. Ей было тяжело оттого, что отца похоронят без молитв, она разразилась рыданиями: — Бедненький, его похоронят без отпевания! Он никому в жизни не сделал зла, хороший был человек… И вот теперь он уйдет от нас без молитвы. Никогда я не думала… Отец мой…
Виолета взяла ее за руку — это был самый ласковый жест, который она знала.
— Мы сами помолимся… Я еще помню одну молитву…
Но мулатка — та, что спала однажды с покойным, — слышавшая из коридора весь этот разговор, вытащила из чулка двадцать мильрейсов и отдала их Лусии.
— Не хороните его без отпевания…
Вот тут-то и пришла Жукинье мысль устроить сбор. Он предложил присутствующим сложиться. Один из мужчин, которому нечего было дать, вызвался сходить за братом Бенто и ушел. Это было его приношением.
Лусия вспомнила, утирая слезы:
— Нужно напоить кофе людей, которые его принесли…
Мария отправилась на кухню. Потом она позвала старика, юношу и сеаренца, и все поплелись за ними. В комнате остались только Виолета и мулатка, давшая двадцать мильрейсов. Ей еще никогда не приходилось видеть мирно покоящимся на смертном одре человека, с которым она спала. На нее это произвело большое впечатление, будто умерший был ее близким родственником.
- Предыдущая
- 30/72
- Следующая
