Александра - наказание Господне - Мельникова Ирина Александровна - Страница 14
- Предыдущая
- 14/74
- Следующая
Вот и теперь, вальяжно развалившись в кресле, поглядывая на худую, обсыпанную рисовой пудрой барышню за конторкой, Павел Верменич не свойственным ему тихим голосом, менторским тоном битый час внушал другу мысль о пагубности длительного воздержания.
– Нет, братец! – протянул он разочарованно, заметив скучающий взгляд Кирилла. – Мои сентенции тебе что слону дробина! Сидишь ты в своем поместье, как тот медведь в берлоге, а в столицу в кои веки заглянешь, так тоже дела, заботы... А жить-то когда, Кирюша, скажи на милость? Посмотришь на тебя, право, застрелиться хочется! Ты давно на себя в зеркало любовался? Хмурый, скучный, а все потому, что «девы юной лобзаньем тайным пренебрег», – неожиданно пропел Павел и, заметив скептическую усмешку на губах князя, продолжил с досадой: – Балы не посещаешь, от барышень шарахаешься; меня попрекаешь, что я попусту жизнь проживаю, а сам лучше? За бумажками и не заметишь, как молодость пройдет...
– Павлуша, тебя случайно никто из этих чертовых маменек в свахи не подрядил? – усмехнулся князь. – За все время, что я в Петербурге, меня пытались затащить на десяток балов, дюжину званых вечеров, обедов и приемов, но алчный блеск в очах почтенных дам слишком ясно говорит об их намерениях и ничего, кроме приступов изжоги, у меня не вызывает. – Адашев налил себе вина и затянулся сигарой. – Однажды я женился по воле родителей, прожил с Анной восемь лет, но ничего, кроме разочарования, не испытал. До сих пор не пойму, почему она меня так боялась? Не обижал ее и нежным старался быть... – Пожав плечами, он с грустью посмотрел на Павла.
– Не любил ты ее, вот в чем вопрос! – хотел сказать Верменич, но, заметив, как потускнел вдруг взгляд приятеля, решил сменить тему разговора. Плеснув и себе немного вина, Павел уставился на блюдо, на котором лежало нечто, обозначенное в меню как «le bifteck saignant». Отрезав кусочек сочной мякоти, он поддел его серебряной вилкой и отправил в рот.
– Нет, что ни говори, а добрые бестии эти французы! – зажмурился он от удовольствия. – Ежели что и приготовят, то во рту тает, по языку растекается. А мой Федор, уж на что учился у самого Шаппеля, но как ни приготовит, все не так! Рот забьет, в зубах застрянет! Силишься проглотить, ан нет! Прежде штоф вина надобно выпить, чтобы с этаким dejeuner[13] справиться!..
– Любишь ты все преувеличивать! – вздохнул Адашев. – Твой Федор готовит прекрасно, мой француз ему и в подметки не годится. Если бы не нянька, давно бы какую-нибудь болезнь нажил.
– Вот еще одна причина, почему тебе надо поскорее жениться, а то, смотрю, тебе и никудышного повара недосуг выгнать. Вытолкай его в шею, а на то время, пока нового подыщешь, я своего Федора уступлю, при условии, что у тебя столоваться буду.
– Я тебе который раз предлагаю пожить у меня. Негоже это по гостиницам отираться, да у меня и спокойнее будет.
– Разве я против? – улыбнулся Павел. – Только повара ты непременно выгони.
– Знаешь, я только этим в последнее время и занимаюсь. Неделю назад уволил француженку-гувернантку. По совету жены одного моего приятеля взял неплохую русскую учительницу. Спокойная, милая барышня, но мои паршивцы в первую же ночь подложили ей в постель дохлую крысу. Причем после глядели на меня честнейшими глазами и божились, что эта тварь сама залезла под одеяло и там удавилась. Представляешь, в спешке они забыли снять с нее петлю!
Захохотав, Верменич подавился хлебом с сыром пармезан, закашлялся до слез, чем вызвал недоуменные взгляды за соседними столиками. С трудом успокоившись, он достал из-за отворотов сюртука белую салфетку и вытер набежавшие на глаза слезы:
– Надеюсь, ты их не выпорол?
– А что толку пороть, если учительница сбежала на следующий день, даже не взяв расчет. Ума не приложу, что с ними делать? Завтра отправляю их назад в имение. Весна на дворе, нечего им в городе сидеть, грязью да копотью дышать. А мне придется еще на неделю задержаться до решения адмирала по проекту, да и учителя надо подыскать, непременно мужчину, строгого и непугливого...
– Бог тебе в помощь, Кирюша! – усмехнулся Павел и не преминул ехидно заметить: – Вспомни только, кого из нас лет этак двадцать – двадцать пять тому назад за уши таскали за подобную же крысу, только под подушкой у мадемуазель Надин? Что-то я запамятовал, у кого они сильнее алым цветом полыхали?
Теперь настал черед князя улыбнуться:
– Хочешь, чтобы я поделился с этими сорванцами нашим богатым опытом избавления от зловредных учителей? Не дождешься, mon cher! Вот заведешь себе детей, тогда и учи их уму-разуму как бог на душу положит!
– Да вроде их у меня и так уж прилично набралось! – Павел удрученно крутанул свой пышный ус. – Весь дом и двор, клянусь тебе, заполонили. Вот только никак не запомню, где Васька, где Гришка, где Гаврюшка, мельтешат, как комары! Кто чей, тоже не пойму! Кто из них Глашин, кто Лушкин, а может, Василисин?.. Представляешь, все на одно лицо, горласты, прожорливы, что твои утки, резвы, как жеребята! Может, присоветуешь, что дальше с ними делать? – Верменич в недоумении развел руками и посмотрел на товарища, расправлявшегося с устрицами.
Адашев, отодвинув блюдо с очищенными перламутровыми раковинами, вытер рот салфеткой, налил себе немного шабли и сделал несколько глотков. Отставив бокал в сторону, опять утерся и только тогда соизволил ответить:
– Прежде всего прекрати вести себя как мартовский кот и женись в конце концов! Тебе это сделать гораздо легче. Ты не связан никакими обязательствами, а мне в первую очередь нужна взрослая, опытная женщина, чтобы могла справиться с моими балбесами.
Верменич задумчиво постучал кончиком ножа по опустевшему блюду и поднял глаза на князя Кирилла:
– Ты не поверишь, но я ведь за этим и приехал в Петербург. Была у меня на примете одна барышня, умница, красавица и, главное, богатая. Папенька ее, по слухам, дает в приданое пять или шесть тысяч душ, на сто тысяч земли, да еще ста тысячами ежегодного дохода согласен поделиться. Скажи, чем не приличная партия?
– Ничего не скажешь, приличнее не бывает! – согласился князь.
– Но, увы! – Павел, кажется, впервые в жизни был неподдельно огорчен. – Но, увы, я опоздал!
– Что же, кто-то наперед тебя успел? – Адашев сочувственно посмотрел на приятеля.
– Нет, замуж она не вышла, но почему-то вдруг решила вернуться к отцу в имение. Я тут вчера у тетки ее пытался причину узнать, и она, похоже, знает, но не говорит. Уж как я ее уламывал, раз десять ручки целовал, мозоль на языке вскочила от тех дурацких комплиментов, что ей наговорил! Нет, смеется себе, и все тут! Даже на свой знаменитый «четверг» не пригласила, шельма! – Верменич с досадой отбросил нож и, сердито насупившись, оглядел заполненный зал. Его взгляд наткнулся на кого-то в дальнем углу, он вгляделся пристальнее и вдруг повеселел. – Смотри, смотри, кто на свет божий вылез! Красавчик Кирдягин! Это ведь его она чуть ли не принародно по щекам отхлестала!
– Господи, Павел! – Князь страдальчески сморщился. – Упаси меня от этих разговоров. Меня совершенно не интересует, кто кому съездил по физиономии...
– Ну и зря! – Верменич, порозовев от возбуждения, наклонился к нему через стол. – Это же тот самый Кирдягин, которого моя несравненная Александра на одном из последних балов основательно отлупила!..
– Какая еще Александра? – Адашев окончательно рассердился и, скомкав салфетку, бросил ее на стол. – Не хватало мне своих забот, чтобы чьими-то побитыми vitrines[14] интересоваться!
– Нет, брат, подожди! – Верменич, потянув его за рукав, вынудил остаться на месте. – Это особенный случай, а ты, похоже, не в столице, а где-то на Луне обитаешь! Ведь Александра и есть та милая барышня, на которой я подумываю жениться.
– Ну так женись, в чем вопрос, а меня оставь в покое! – Князь попытался отнять руку, но не тут-то было! Хватка у Павлуши Верменича была железной. Пришлось смириться, и, вздохнув для порядка, Адашев с преувеличенным вниманием уставился на товарища. Тот принял это как должное, тут же оставил его рукав в покое, подозвал официанта, велел подать еще вина и продолжил свой рассказ:
- Предыдущая
- 14/74
- Следующая
