Из книги «Набрать высоту» - Альтов Семен Теодорович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/23
• Следующая

— Но я человек, который мечтал летать. Братцы, я…

— Тсс! Ты здесь не один, понял? Мечтал, пока не полетел. А раз полетел, значит, мечты больше нет. Отдыхай. — И говоривший устало спрятал голову под крыло.

— Вот чудаки! — человек засмеялся. — Когда есть крылья, как не махнуть за линию горизонта? Интересно, что там?

И человек полетел.

Потому что одним даны крылья, чтобы прятать голову под крыло, а другим дана голова, чтобы летать. С крыльями или без. Крылья обязательно вырастут за время полета.

Золотые руки у Федота Березова! Когда в первый раз заходишь к нему в дом, то поначалу кажется, что в нем абсолютно пусто. И только когда хозяин начинает знакомить со своей коллекцией, начинаешь понимать, какие удивительные сокровища собраны под этой крышей.

Федот — мастер уникальной миниатюры. Вот прямо передо мной на стене висит известная картина «Иван Грозный убивает своего сына». Пронизанное драматизмом полотно выполнено на срезе конского волоса. А всего в картинной галерее Федота двенадцать картин.

Хозяин приглашает нас к столу. Садимся пить чай. На столе — прелестный чайный сервиз на двенадцать персон, расписанный картинами из жизни природы. Весь сервиз состоит из двенадцати маковых зернышек.

Как и все дома в этой деревне, дом Березова славится своим хлебосольством. Дети расставляют баночки с разносолами, вареньем и прочими вкусными вещами, которые достают из холодильника, — его Федот мастерски выдолбил в сосульке, висящей за окном!

Маленькая девочка, очевидно дочурка Федота, просит у папы денег на мороженое.

— Возьми сама, — ласково говорит он и кивает на кошелек, искусно сшитый из шелупайки семечки подсолнечника.

Кошелек лежит на тумбочке возле двуспальной кровати. Весь спальный гарнитур вырезан из цельного зернышка перца.

Обращает на себя внимание обстановка квартиры: тончайшей работы ореховый гарнитур — стол, стулья, сервант, диван, канапе — все из скорлупы кедровых орешков. Уютно смотрятся на стене часы с кукушкой в рисовом зернышке… Каждый час кукушечка выскакивает и что-то истошно кричит.

Подойдем к книжным полкам, сплошь уставленным шедеврами отечественной и зарубежной литературы. Все это каким-то чудом уместилось на кусочке пчелиных сот величиной с ладонь. От меда странички несколько слиплись, но если послюнить палец, можно кое-что разобрать. Отдельно на окне лежит любимая книга Федота — «Три мушкетера» Дюма. Она позаимствована из библиотеки.

А вот и последняя работа Федота: в стеклянной бусинке два крошечных микроба — один в синей маечке, другой в красной. И что характерно, оба в черных трусах.

Их сшила жена Федота — Мария, тоже большая искусница.

Что-то давно пищит за дверьми. Оказывается, это пришла с поля любимая корова Федота Эсмеральда. Мария, гремя ведрами из ольховых шишечек, уходит. Очевидно, пошла доить…

Кстати, все экспонаты в этом доме-музее настолько тонкой ювелирной работы, что их трудно заметить невооруженным глазом. Все эти чудеса можно разглядеть только под микроскопом. Этот микроскоп, увеличивающий в тысячу раз, смастерил Федот в свободное от работы время. Весь сложный прибор с механикой, оптикой смонтирован в зерне озимой пшеницы и лежит в мешке, где этой пшеницы пуда полтора.

Временами слышен негромкий приятный звон. Это Федот подковал всех блох серебряными подковами. «Какой талант!» — думаю я, глядя на Федота через микроскоп, увеличивающий в тысячу раз.

— Поверьте, этого вы не увидите ни в одном цирке мира. Номер экстра-класса.

Смотрите. Я беру из чана совершенно живую салаку. Бьется, видите?.. А теперь смотрите туда — морж открывает пасть. Жоржик, але!.. Я кидаю салаку. Хрум — и нет салаки! Ну как?

— Здорово… наверно. Простите, ну а что тут такого? Я в цирке никогда не был… Может, я чего-то не совсем… Ну подумаешь, морж слопал салаку. И кот съест. И я съем. Только дайте. Я же не выступаю с этим крупными буквами на афише. Один ест другого. Что тут экстра-класса?

— Вы ничего не поняли. Салака перед тем, как попасть моржу в пасть, делает тройное сальто. Тройное! Смотрите, я повторяю. Ап!

— Ах вот оно что. Простите, обсчитался. Тройное. Это другой разговор. Браво!

Браво! А как же… простите, я в цирке не был, как вы добились?.. Ведь салака согласилась крутить это дело, отправляясь, как говорится, в последний путь?

Грубо говоря, как вы добились такого щемящего зрелища?

— Лаской! Исключительно лаской. — Дрессировщик погладил бочку с салакой, и та вздрогнула.

— Неужели в природе существуют такие ласки, чтобы в ответ в пасть прыгали?..

— Конечно. Но знали бы вы, чего мне это стоило! Глупее салаки, пожалуй, только килька. Лишь на четырехсотом килограмме до нее дошло, что надо делать именно тройное сальто.

— Понял… Ну а как вы моржа заставили?.. Морж — тюфяк полный, он запросто может обсчитаться и с голодухи после одного сальто проглотит. Какой же лаской надо?..

— Да самой обыкновенной человеческой лаской. Уверяю вас, моржи, как люди, все понимают. До трех считает как миленький. А сейчас он и сам у меня делает тройное сальто.

— Морж? Тройное сальто? Бедняга. Неужели есть такая ласка?..

— Есть. Смотрите. Жоржик! Приготовились! Делаем дяде тройное сальто или… Ты понял? Раз, два, три! Але-оп!..

Морж сделал тройное сальто и прыгнул в пасть дрессировщика.

С деньгами получалась вечная путаница. У одного они есть, а ему плохо, у остальных ничего нет — им хорошо!

И решили все оценивать по-другому. По времени. Каждая вещь теперь стоила столько, сколько человек над ней работал.

Скажем, один целый год пишет роман. Другой за полчаса делает отличную табуретку, а за год, соответственно, пятнадцать тысяч отличных табуреток.

Третий за полгода строит дом, а за год — два дома. Значит, тот, кто писал роман в течение года, имел право обменять его на один дом плюс семь с половиной тысяч табуреток. Или же на пятнадцать тысяч табуреток, но тогда дом ему, естественно, уже не полагается. И все довольны, потому что все по-честному. И тут приходит один человек и говорит:

— Мне, пожалуйста, полромана, получше который, дом, машину, четыре табуретки, ложку и вилку.

— Простите, а вы сами что сделали за этот год?

— Ничего.

— Тогда простите…

— Нет, это вы простите! Я целый год честно ничего не делал, так? Значит, целый год я ни во что не вмешивался. А начни я что-нибудь делать, ничего бы толком не сделал сам и другим не дал. Можете поверить, я себя хорошо знаю. И во имя нашего общего дела я себя целый год сдерживал. Поэтому считаю, что в каждую вещь вложена частица моего безделья. Так что заверните все, что я просил, а я за это создам вам нормальные условия для работы. Дам честное слово порядочного человека, что по-прежнему ничего делать не буду.

И он оказался порядочным человеком.

Сколько прекрасного создано на земле благодаря таким людям!

Как вам не стыдно?! Эх, вы! Да чтобы я стал унижаться из-за вашей премии?

Пропади она пропадом! Не хотите давать и не надо! Не хотите?.. Не надо!

Позориться из-за каких-то двадцати тысяч?! Смешно! Не двадцать? А сколько? Десять?! Тем более! Знал бы раньше, что не двадцать, а десять — только бы вы меня и видели! Из-за десятки торгуемся! Как вам не стыдно! Да я бы на вашем месте со стыда сгорел! Ладно, можете не давать! Слышите? Можете не давать! Можете?! Прекрасно. Я ухожу! Поворачиваюсь, хлопаю дверью, звенят стекла — все!!! Я ушел! Пока! Оставьте себе эту несчастную десятку, подавитесь вы ею! Да, да, подавитесь! Все, я ушел, не могу здесь больше оставаться!

Противно! Значит, не дадите? Я вас правильно понял? Не надо! Не на-до! Думали, я душу продам за десять тысяч?! За десять!!! Никогда! Я был о вас лучшего мнения, вы похожи на порядочного человека. Были похожи. Да не надо мне ваших денег! То есть моих денег! Дайте — и я швырну их вам в лицо! Дайте, дайте — увидите! Дадите? Нет?! Уперлись, как баран, да?! Ладно. Знаете, как поступают приличные люди? Смотрите на меня. Слушайте, что я говорю. Отдайте их Петину, скажите, что от меня, пусть на них лекарство купит! Отдайте, отдайте, вы же ему всегда даете, он талант, его стимулировать надо, а я что?! Винтик, гаечка, шайбочка!

• Предыдущая
• 16/23
• Следующая