Приключения Эмиля из Леннеберги - Линдгрен Астрид - Страница 15
- Предыдущая
- 15/39
- Следующая
Тут торговец понял, что его надули, и разозлился пуще прежнего.
— Пусть эту лошадь берет кто хочет! — закричал он. — Глаза б мои на нее не глядели!
И кто же тут объявился? Ну конечно, Эмиль.
— Я могу ее взять, — сказал он.
Торговец только расхохотался в ответ:
— Ты, карапуз?
Он ведь и не думал отдавать лошадь, а сказал это так, в сердцах, но раз столько народу слышало его слова, ему теперь надо было достойно выйти из положения. Поэтому он заявил:
— Что ж, получишь лошадь, если будешь ее держать, пока мы ее подкуем.
И все расхохотались над этой шуткой — ведь они сами пробовали ее удержать и убедились, что эту лошадь подковать невозможно.
Но не думай, что Эмиль был дурачком. Он ведь очень много знал про лошадей, и когда каурая лошадка ржала и брыкалась, едва к ней прикасались, Эмиль подумал: "Она ведет себя точь-в-точь как Лина, когда ей щекотно".
Так оно и было, но никто, кроме Эмиля, этого не понял. Лошадь эта просто не выносила щекотки. Поэтому стоило до нее дотронуться, как она брыкалась и ржала. Ведь и Лина прыгала и хохотала до упаду, едва к ней прикасались… Ну, сам знаешь, что значит бояться щекотки!
Эмиль смело подошел к лошади и обхватил ее морду своими маленькими, но сильными руками.
— Послушай-ка, — сказал он, — я хочу тебя подковать, а ты не брыкайся. Обещаю тебе, что не будет щекотно.
И знаешь, что Эмиль сделал? Он ловким движением взял лошадь за копыто и приподнял ее заднюю ногу. А лошадь стояла как ни в чем не бывало, только голову повернула, словно хотела поглядеть, что это он собрался делать с ее ногой.
Я тебе объясню, в чем тут штука: копыто у лошади так же нечувствительно к щекотке, как у тебя, скажем, ногти, а потому, сам понимаешь, брыкаться и ржать ей было незачем.
— Будь добр, — сказал Эмиль, обращаясь к кузнецу, — подкуй ее, я держу.
Все так и ахнули. А Эмиль, словно не замечая всеобщего восхищения, помог кузнецу подковать все четыре ноги.
Когда с этим было покончено, торговец помрачнел. Он помнил, что обещал, но не собирался выполнять своего обещания. Он достал бумажник, вынул из него бумажку в пять крон и протянул ее Эмилю.
— Этого хватит? — спросил он. Но тут стоящие вокруг крестьяне возмутились, они считали, что от своего слова нельзя отказываться.
— Так ты не отделаешься, и не надейся! — кричали они. — Отдай мальчишке лошадь, ты же обещал!
Торговец решил, что лучше уступить. Он был богат, все это знали, и не сдержать своего слова на глазах у людей ему было стыдно.
— Ладно, не обеднею я из-за этих трехсот крон, — сказал он и махнул рукой. — Бери эту злосчастную лошадь, и чтоб духа твоего тут не было!
Представляешь, как обрадовался Эмиль! Он вскочил на свою лошадь и выехал за ворота с важным видом, будто генерал. Все его поздравляли, а кузнец сказал:
— Вот какие дела случаются на ярмарке в Виммербю!
Эмиль скакал верхом, сияя от счастья и гордости, и люди расступались, а на Большой улице, где было больше всего народу, он встретил Альфреда.
Альфред, увидев Эмиля, застыл на месте, он глазам своим не поверил.
— Что это? — воскликнул он. — Чья эта лошадь?
— Моя, — скромно сказал Эмиль. — Ее зовут Лукас, и она так же боится щекотки, как Лина.
Тут к Альфреду подбежала Лина и схватила его за руку.
— Нам надо ехать, — сказала она. — Хозяин уже запрягает.
Да, веселью настал конец, всем обитателям хутора Катхульт пора было возвращаться домой. Но Эмиль обязательно хотел показать Готтфриду свою лошадь.
— Скажи папе, что я вернусь через пять минут! — крикнул он и повернул лошадь. Громко цокая копытами, она поскакала в сторону бургомистерского сада.
Октябрьская темень окутала дом и сад бургомистра, но все окна были ярко освещены, и оттуда доносились смех и голоса. Праздник был в полном разгаре.
Готтфрид играл в саду. Званые вечера он не любил — куда интереснее ходить на ходулях. Но когда он увидел Эмиля верхом на лошади, он опять упал в сиреневый куст.
— Чья это лошадь? — спросил он, тут же высунув голову из куста.
— Моя, — ответил Эмиль. — Это моя лошадь.
Сперва Готтфрид никак не мог в это поверить, но, когда в конце концов понял, что это правда, он прямо обезумел.
Разве он не просил у папы лошади? Ведь каждый день с утра до вечера просил, и всякий раз папа ему отвечал: "Ты еще слишком мал. Ни у одного мальчика твоего возраста нет своей лошади!"
Оказывается, это ложь, ложь! Вот папа увидит Эмиля и сам в этом убедится! Если, конечно, у него есть глаза и если он согласится выйти из дому, чтобы поглядеть.
А он, как назло, сидит сейчас за столом и пирует, сидит среди дураков, которым только и дела что есть, пить да произносить речи.
— Нет, я не смогу вытащить его из-за стола, — мрачно сказал Готтфрид, и глаза его наполнились слезами.
Эмилю стало жаль Готтфрида — его друг готов был расплакаться. Что ж, раз бургомистр не может выйти посмотреть на лошадь, лошадь сама придет к бургомистру. Это проще простого — подняться по ступенькам крыльца, войти в дверь, миновать прихожую и очутиться в столовой.
Если тебе довелось когда-нибудь побывать на пиру, на котором вдруг появляется лошадь, то ты знаешь, что гости в таких случаях так и ахают, будто они никогда в жизни не видели лошади.
Так повели себя гости и на пиру у бургомистра. Но больше всех был поражен сам бургомистр. Он так и подпрыгнул от неожиданности и подавился куском мяса. Поэтому он ничего не ответил, когда Готтфрид крикнул:
— Ну что, теперь убедился? А еще говорил, что ни у одного мальчика на свете нет своей лошади!
Но, оправившись от первого шока, гости очень обрадовались, что на пир пришла лошадь. Да оно и понятно — ведь лошади такие чудные животные. Все так и норовили погладить Лукаса. А Эмиль сидел у него на спине и счастливо улыбался. Пусть все гладят его лошадь, он не против.
Но тут из-за стола встал старый майор — ему захотелось показать, что он большой знаток лошадей. Он решил ущипнуть Лукаса за заднюю ногу — он ведь не знал, что Лукас боится щекотки!
Бургомистру удалось наконец кое-как справиться с мясом, и он уже собирался что-то ответить Готтфриду, но как раз в это мгновение майор ущипнул Лукаса. Копыта мелькнули в воздухе и опустились на маленький сервировальный столик, на котором стоял огромный торт со взбитыми сливками. Столик опрокинулся, а торт полетел через всю комнату и — шлеп! — угодил прямо в лицо бургомистру.
— Б-л-у-р-п… — послышалось из-под сливок.
И все начали хохотать. Они, видно, просто не знали, что еще им делать. Не смеялась только жена бургомистра.
Видно, она боялась, вдруг он, бедняга, не увидит, что происходит на пиру в честь его дня рождения.
Но тут Эмиль вспомнил, что ему пора возвращаться домой, в Леннебергу, и поскакал во двор. Готтфрид помчался за ним — ведь с папой, вымазанным сливками, все равно не поговоришь, да к тому же он был просто не в силах расстаться с Лукасом. Эмиль ждал его у калитки, чтобы попрощаться.
— Какой ты счастливый! — сказал Готтфрид и в последний раз потрепал Лукаса по шее.
— Это уж точно, — сказал Эмиль.
Готтфрид вздохнул.
— Зато у нас будет фейерверк, — тут же добавил он, чтобы хоть немного себя утешить. — Вот он!
Он указал Эмилю на стол в сиреневой беседке, где все было приготовлено для фейерверка, и у Эмиля оборвалось сердце. Конечно, ему надо торопиться, но ведь он в жизни не видал фейерверка!
— Давай запустим хоть одну ракету? — предложил он. — Я проверю, хватает ли там пороха.
Готтфрид нерешительно взял пакетик со стола.
— Только вот эту, самую маленькую, — сказал он.
Эмиль кивнул и слез с лошади.
— Да, только вот эту. Дай спичку!
Готтфрид дал ему спичку. И — пах, пах! — маленький сверкающий диск полетел в небо, стал кружиться и кувыркаться. О да, сомнений быть не могло, пороха там было достаточно. А когда диск вволю накрутился, он прыгнул назад, на стол в саду, к остальным ракетам. Я думаю, ему не хотелось оставаться одному. Но этого не заметил ни Эмиль, ни Готтфрид, потому что они услышали, что их кто-то громко окликает. Это был бургомистр, который выбежал на крыльцо, чтобы с ними поговорить. Он уже стер с лица почти все сливки, только уши еще белели в октябрьской темноте.
- Предыдущая
- 15/39
- Следующая
